Деревня лесовиков размерами не сильно превышала двор сварожичей. Ее, понятно, не окружали никакие частоколы – однако утоптанная до каменной твердости земля хорошо указывала, на каком пространстве чаще всего расхаживали местные жители. Крытых шкурами шатров было примерно полтора десятка, и все они, сверх того, накрывались одним общим пологом, из которого выглядывали только дымовые клапаны. В остальном местные обитатели жили так же, как славяне в нескольких километрах от них. Женщины в опрятных меховых одеждах мездрили шкуры, над костром бурлил огромный медный котел, пахнущий мясом и луком, от края к краю стойбища с визгом бегали полуголые детишки, свистя ивовыми пищалками.
Лучше или хуже славян жили лесовики – понять было трудно. Скота у них явно не имелось, а чум вряд ли был столь же теплым, прочным и просторным убежищем, как бревенчатая изба. Однако в отличие от сварожичей каждая семья лесовиков имела в общей стоянке свое отдельное жилище.
Наверное, лесовики тратили больше сил, таская дрова и прочие грузы на собственном горбу, вместо того чтобы возить на лосях. С другой стороны – не нужно было заготавливать на зиму сено, строить загоны, пасти животных, защищать их от хищников. А заготовить достаточно сена, имея в руках только серп и грабли, – удовольствие наверняка еще то.
Оборонять подобную деревню было просто невозможно. Сюда мог войти кто угодно – хоть зверь, хоть человек. Но чумы и пологи всегда можно свернуть и всем вместе откочевать в другое, более безопасное, неведомое врагу или просто сытное место. Лесовики жили охотой и собирательством. И если дичи становилось маловато – ничто не мешало им уйти в любую сторону. Огородов у них нет, к полям и рекам они не привязаны. А тайга велика, места хватит.
– Старик, что у вас за споры из-за рек? – спросил он лесовика. – Вы ведь вроде бы не рыбаки?
– Знамо, не славяне, – согласился тот. – Верши и заколы не ставим, сети и бредни не плетем. Однако же порой удочку забросить хочется. Из баловства да ради разнообразия. Сварожичи твои тоже при случае зверя добыть не отказываются.
– Чего-то мужчин совсем нет, – негромко отметил староста. – Оборотни, часом, не устроили засаду?
– Да деревню наверняка сторожат, – отмахнулся Викентий. – У вас же война!
Лесовики, увидев гостей, насторожились – однако разбегаться и прятаться не стали. Видимо, их успокаивало присутствие старика.
– Слушайте меня, смертные! – вскинул руку Викентий. – Я есмь великий Один, младший из богов рода сварожичей! И я обещаю защиту каждому, кто ее попросит! Среди вас есть дочери славного народа, славянки! Вы можете вернуться домой, таково условие мирного договора, о котором мы сейчас сговариваемся! Покажитесь мне, говорите смело! Вам больше ничего не грозит.
– А как же дети? – спросила одна из женщин, внешне ничем не выделяющаяся среди других: острая шапочка с наушами из тонкой кожи, длинное платье из оленьей шкуры с собольим воротом и наплечниками, горностаевая опушка рукавов, заячьи мокасины. – Непривычны они к обычаям нашим, среди славян не приживутся.
– Муж не согласится, – сказала другая, вся в замше, расшитой костяными шариками.
– Что же нам, дом теперь бросать? – высказалась еще одна лесовичка. – Да и малых, верно, родня не отпустит.
– Какой дом, Веледара?! – узнал лесовичку Сиронюх. – Жерди да тряпка!
– Какой ни есть, ан свой! – живо отозвалась женщина. – Где хочу ложусь, что ни сделаю, то мое. Дети под боком, и под подол никто без спросу ночью не лезет! Ты, коли добрый такой, солью бы поделился лучше, а не жен чужих сманивал!
– А то я не знаю, как ты через тетку соль на мед меняешь?
– А то я не знаю, почем варяги ее вам возят?! Пять шкур баба твоя с нас дерет, да еще добротой своей попрекает!
– Стоп! – хлопнул в ладоши Викентий. – Без меня свары свои затевайте! Ныне просто и ясно ответьте: в деревню к реке вернуться кто-то из вас желает?
– Да обжились уже, притерлись, сварожич, – ответила за всех самая первая «пленница». – Родить каждая не по разу успела. Куда опять с места на место скитаться? Нам бы с подругами, с матушками порой свидеться, большего и не надо. Пусть Сиронюх поклянется, что гостей хватать не станет! И без соли, понятно, тяжко зело…
Бог войны красноречиво посмотрел на старосту.
– О них же, дурах, забочусь! – развел руками мужчина.
– Такое будет мое слово, – размеренно проговорил великий Один. – Отныне ни славяне, ни лесовики этих двух деревень никогда и никого силой, супротив воли, удерживать не станут. Ни своих, ни чужих. Ни со зла, ни доброты ради. Лесовики удочкой в реке ловить рыбу могут, когда захотят, славяне в лесу зверя без ловушек по случаю добывать право имеют, а также дрова брать и грибы с ягодами собирать. В том лесовики духами своими клянутся, а славяне моим именем. Коли поручительство мое опозорите, Сиронюх, в тот же день явлюсь, пасть порву и моргалы выколю. Каждый год в честь мира сего будете общий праздник устраивать и мудрость мою восхвалять. Вопросы есть?
– Несправедливо, великий! – сжал кулачки старик. – Славянам, выходит, и охота, и грибы, и ягоды, и торг с варягами. Нам же токмо удочку закинуть!
– А вам вернут трех пленников живыми и невредимыми, – напомнил ему бог войны.
Старик пожамкал губами, потер ладонью нос, что-то пробурчал, вздохнул и наконец-то согласно кивнул:
– Мир!
– Тогда созывай вождей и воинов. Пусть приносят клятву.
– Наши охотники сторожат славянскую деревню, сварожич, – тяжело оперся на посох лесовик. – Надобно возвертаться туда.
Назад мужчины шли куда увереннее и спустя час оказались на берегу. Старик перебрал пальцами свое ожерелье, нащупал один из деревянных дисков, поднес к губам. Послышался высокий тонкий свист. Вскоре из-за деревьев за двором славян появились полтора десятка лесовиков, еще несколько поднялись из прибрежного кустарника. Крепких, взрослых бойцов среди них было от силы пятеро, еще с десяток безусых юнцов и трое пожилых, битых жизнью охотников. В открытом бою Один легко перебил бы их всех, никакие щиты, копья и палицы бедолаг бы не спасли. Не ощущалось в лесовиках куража, легкости в движениях, огонька в глазах, выдающего веселое боевое безумие. Охотники выглядели усталыми и угрюмыми, оружие тискали, будто пытались его задушить, щиты откровенно волокли, словно тяжелый неудобный груз, а не удерживали, как порхающую птицу.
Впрочем, в здешних сварожичах особой бодрости тоже не наблюдалось. Селяне воевали по необходимости и из упрямства, вовсе не получая от игры со смертью должного удовольствия.
– Мы договорились о мире! – громко объявил старик, подняв посох. – Отныне и навеки никакой вражды!
– Они вернут детей небесных духов? – спросил его лесовик в плаще из медвежьей шкуры, со следами звериных когтей на лице.
– Вернут, Драник! И дадут клятву не продавать варягам наших детей.
Охотники столпились вокруг старика, понизили голоса. Время от времени кто-то из лесовиков пытался возмутиться, однако ветхий переговорщик раз за разом указывал в сторону бревенчатого дома, и спор затихал. Через несколько минут лесовики расступились, главный охотник вышел к Викентию, ударил себя в грудь кулаком:
– Мы принесем клятву, сварожич! Да будет мир! – И тут же добавил: – Верни нам детей небесных духов.
– Сиронюх, – оглянулся на старосту Викентий. – Выносите пленных.
– Пусть сперва поклянутся! – потребовал мужчина. – Вдруг они обманут? Вытащат своих оборотней и…
– Нарушат данное мне обещание? – Бог войны криво усмехнулся. – Тогда они умрут. Все. Быстро и страшно. Ступай!
Вскоре из ворот славянского селения мужчины выволокли за связанные лапы трех зверей: нудно мычащего медведя, безвольно обмякшего волка и мокрую от крови росомаху, бросили перед лесовиками.
Ветхий старик отер лицо ладонями, вытянул из ножен широкий обсидиановый клинок, рассек путы, затем положил посох на землю, вонзил в него нож и отступил в сторону. Зашептал что-то себе под нос.
Первым поднялся медведь. Неуклюже добрел до посоха, опустил нос к рукояти ножа, толкнулся задними лапами, кувыркаясь – и из полуоборота выкатился крупный, сероглазый и ярко-рыжий парень, непропорционально широкогрудый и с короткими ногами. Причем – совершенно голый. Парень устало выдохнул и сел, обхватив руками колени. Второй поднялась росомаха, проковыляла к ножу, кувырнулась – и на спине распластался костлявый, с выпирающими ребрами и впалым животом мальчишка. Как это ни странно, никаких следов схватки на его теле не имелось – ни ран, переломов, ни даже синяков. Похоже, превращение полностью исцеляло оборотней. Однако – очень сильно выматывало. Взбунтоваться и затеять схватку «дети небесных духов» были явно не в состоянии.
Последним открыл глаза волк. Полежал, тяжело дыша, поднялся на дрожащие лапы.
– Может, ему помочь? – не выдержал Викентий.
