Капитан армии Его Величества Константин Терентьевич Дмитрюк в отличие от многих других офицеров и нижних чинов, даже во время рокоша, когда аэродром был в бестолковой, надо сказать, «дырявой» осаде, ночевал в городе, показывая тем самым свой гонор и молодецкую удаль. В городе, как начался рокош, было неспокойно, ночью стреляли, но это его мало волновало, ибо командир части с началом беспорядков разрешил всем военнослужащим, в том числе нижним чинам, постоянное ношение оружия за пределами части. Собственно говоря, постоянное ношение в условиях военного положения не нуждалось в дополнительных разрешениях, оно и так было прямо предписано, но на практике многие командиры частей обязывали нижних чинов сдавать оружие по выходу из воинской части. Срабатывал неискоренимый принцип «как бы чего не вышло» – не прокатывал он только с офицерами, для которых требование сдать оружие было равносильно требованию снять погоны.
К КП части Дмитрюк подъехал на велосипеде – городок был недалеко, всего-то три километра – и это расстояние он каждое утро преодолевал на своем железном коне. В этот раз пришлось ехать, оглядываясь, – полицейских постов на трассе не было, то и дело по ней на огромной скорости проносились машины с зажженными фарами – с начала рокоша, опасаясь обстрела, все ездили, будто… ужаленные. На дорогах царил полный бардак, спокойно было только там, где успели выставить посты, а таких мест было немного, армия шла вперед, а жандармерия запаздывала, и между ними был немалый разрыв.
КП полка встретил Дмитрюка выдвинутыми вперед дозорами на боевых машинах пехоты, хмурыми, прячущимися под дождевиками от накатывающей мелкой мороси нижними чинами, настороженными, ведущими наблюдение и не выпускающими из рук оружия. Военные инженеры в спешном порядке укрепляли периметр части – одну линию окопов открыли еще вчера, сейчас землеройные машины спешно трудились над второй, а первую усиливали сложенными из бетонных блоков временными фортификационными сооружениями. Если не пойдет австро-венгерская бронетехника, такой линии обороны периметра должно хватить…
Получилось все, как всегда – мы так ничему и не научились, несмотря на многочисленный опыт предыдущих восстаний. Митинги с требованием покарать виновных в убийстве какого-то польского профессора переросли в массовые беспорядки, как-то сразу в руках у митингующих появилось оружие. Большая часть полициянтов трусливо разбежалась, меньшая часть примкнула к восставшим. По слухам, из страны сбежал новоявленный король, бросив Польшу на произвол судьбы. Чего-то подобного и стоило ожидать от этого монарха, сибарита и сластолюбца, абсолютно не приспособленного к управлению государством. Ходили слухи, что наследника престола Цесаревича Бориса видели в рядах митингующих.
Военные части, расквартированные в Висленском крае, делились на две неравные половины. Территориальные, скомплектованные из поляков, утратили боеспособность. Часть «солдат» просто разошлась с оружием по домам, часть примкнула к митингующим, некоторые бросились под защиту русских частей, опасаясь быть разорванными разъяренной толпой. Только в одном случае командир польской части дал приказ открыть огонь на поражение по лезущей на охраняемый периметр вооруженной толпе – сейчас он держался в периметре. Пути к отступлению он себе отрезал…
Потом вошли русские – тяжелые бригады и казаки, – после чего большинство «гвардейцев людовых», жолнеров недоделанных, просто бросились бежать.
Снова тот же идиотизм… Тот же самый русский неискоренимый идиотизм. Мы никак не можем понять одной простой вещи: для среднестатистического поляка другой поляк – это, прежде всего, поляк, и только потом – изменник, заговорщик, нарушитель периметра и так далее. Поляк, если не произойдет чего-то экстраординарного, никогда не станет стрелять в другого поляка. Русский в русского – станет, русские мыслят по-другому, для русского нарушитель есть нарушитель, а приказ «огонь на поражение» есть приказ, долженствующий быть исполненным. А поляк в поляка стрелять не будет.
Так получилось, что на их аэродроме – большом летном поле первого класса, с тремя бетонными ВПП, способными принимать все типы самолетов, – скопились почти все, кто в обстановке разбушевавшегося людского шторма видел спасение в русских военных. Случись в первый день бунта штурм аэродрома, его охрана не продержалась бы ни часу, но тут начали подходить кадровые части, с техникой и русским личным составом. Потом поступила команда из Генерального штаба – обеспечить периметр аэродрома, начать процесс эвакуации. Первым делом отправили семьи офицеров и нижних чинов, потом – остальных, кто скапливался у КП военной базы в надежде на помощь и защиту. Эвакуация означала, что готовится силовое подавление мятежа, но приказа об этом почему-то не поступало. Тем не менее на аэродром прибыли три тяжелых военно-транспортных самолета, на них доставили дополнительный личный состав, спецоборудование и немного припасов. Самолеты сразу загнали в капониры, о том, кто на них прилетел и с какими задачами, здешнему личному составу не сообщили.
Потом поступила информация, что к аэродрому идут русские части, вошедшие со стороны Буга, а уже через несколько часов они были у аэродрома, судя по всему, на пути так и не встретив более-менее серьезного сопротивления. На этом осада закончилась. Начались боевые будни во взбудораженной рокошем стране.
Предъявив офицерскую книжку и вложенный в нее пропуск, капитан Дмитрюк попал на охраняемую территорию полка. После эвакуации гражданских порядка здесь стало побольше, полк уже не походил на гигантский табор, но все равно ему, кадровому офицеру, привыкшему к идеальному порядку, к тому, что даже брошенный на газон окурок является поводом для дисциплинарного взыскания, видеть то, что происходило сейчас, было больно. Например, офицеры части пытались создать перед штабом что-то типа японского сада камней на русский манер, подстригали газоны, выкладывали узоры из морской гальки и угловатых валунов, занимались этим в свое свободное время не один год… Теперь идеально подстриженные газоны и выложенные вручную дорожки были разворочены гусеницами, на месте главной скульптурной композиции из камня угловатой прямоугольной глыбой высился контейнер с аппаратурой спутниковой связи, а у входа в здание штаба кто-то небрежно смел в две большие кучи весь мусор и, как насмешку, поставил возле каждой из них по одному вооруженному часовому.
Часовые майору честь не отдали. Ну, полный бардак. Подавив гнев, он шагнул в здание штаба части…
…Офицерское собрание вел полковник Смирницкий, командующий полком ПВО, ракетчик, командующий летчиками[30]. Когда Смирницкий только занял должность комполка, многих это возмущало, но потом своим неизменным профессионализмом и беспристрастностью он доказал право командовать полком и заслужил уважение подчиненных. Не последнюю роль в этом играл его товарищ (заместитель, если называть на армейский манер), майор Федорченко, один из немногих истребителей ПВО, имеющий опыт работы по реальной цели. Сейчас, во время рокоша, полковник Смирницкий проявил себя и как дипломат – расположение полка так и не пытались штурмовать, только обложили со всех сторон, а как началось наступление – разбежались. И как хозяйственник – аэродром работал с нагрузкой, превышающей максимальную, превратившись в гибрид летного поля и склада.
– Господа офицеры, внимание! – Смирницкий начал без предисловий, не дожидаясь, пока последние подошедшие рассядутся по собранным со всей части раздрызганным стульям. – Сегодня, примерно в двенадцать ноль-ноль, ожидается Высочайший визит, Борт-1 будут сажать на наше поле. Утром я прошелся по территории – в цыганском таборе и то меньше срача! Поэтому мобилизуем всех свободных нижних чинов на уборку! Все свободные от дежурств офицеры организуют процесс и отвечают за него. В одиннадцать принимать буду лично я, фронт работы получите у Балакина. Вопросы?
– Господин полковник, а почему вчера не известили? – спросил кто-то из молодых.
– По кочану, – исчерпывающе ответил полковник. – Если такой умный, твой сектор будет перед штабом, там, где господа офицеры, и местные и приезжие, изволят курить. Не дай господи, хоть один окурок найду. Все, приступаем!
Первый борт – тяжелый грузовик-шестидесятитонник Сикорского приняли в десять ноль-ноль, на нем прибыли офицеры Гвардии и часть Конвоя. Визит, судя по всему, был большой неожиданностью и для них, поскольку у прибывающих не было даже нормальных карт местности. Выгрузив из объемистого чрева грузовика две автомашины и немалое количество кейсов, они начали устанавливать какие-то приборы, по-видимому, сеть контроля периметра, широкополосные подавители радиосигналов, чтобы никто не смог привести в действие радиовзрыватель, и приборы «Антиснайпер», позволяющие определить снайпера по блеску оптики. Члены антиснайперских групп, спешно надевая снаряжение, начали занимать позиции на диспетчерской вышке и крышах зданий части. Они были вооружены четырехлинейными винтовками, стоящими на треногах, напоминающих пулеметные. Эти треноги прибивались к любой поверхности строительными дюбелями, давая винтовке жесткую опору, а сами винтовки позволяли поразить одиночную цель на расстоянии два с половиной километра.
