— Я сам часто думаю о том, как могут люди убивать друг друга…
— Как страшно, Улаф, что мы слушаем, читаем, даже видим, как гибнут тысячи людей, как их сжигают в печах, вешаю, пытают, и после этого мы можем спать, пить, есть и даже смеяться. А когда я была маленькая, я увидела однажды, как мальчишки вспарывали голубя. Убили они его или нашли мертвым, не знаю. Я шла с бабушкой, увидела все это и закричала. Бабушка принялась стыдить мальчишек, а они ответили: «Это нам нужно для науки, мы проходим птиц по зоологии». Я не спала всю ночь я плакала, у меня даже температура повысилась. Тогда была жалость к голубю. А сейчас у меня такая ненависть к убийцам… Если я не убью ни одного фашиста, я не знаю, как буду жить дальше.
По трапу зацокали подкованные башмаки, и из люка высунулась голова радиста Гарри.
— Хэлло, мисс, — закричал он радостно, — у меня хорошие вести! Английское радио только сейчас передало сообщение, что…
— Открыли второй фронт? — вскочила на ноги Антошка.
— Нет, второй фронт еще не открыли, мисс, но вы и так побеждаете. Ваша армия освободила сорок населенных пунктов, немцы потеряли пять тысяч солдат и офицеров только за последние три дня. Радиодиктор поздравил советский народ с выдающейся победой, и я поздравляю вас, мисс.
— Спасибо! — Антошка внутренне сжалась. Неужели война закончится, а она так и не примет участия в ней
Гарри присел на сверток канатов и закурил. От его трубки шел едкий желтый дым. Гарри закашлялся.
— Ну и табак, от него акулы дохнут.
— А зачем курить такую гадость? — наивно спросила Антошка.
— Глупая привычка. Когда кончится война, я брошу курить. Дал себе слово. Теперь уже скоро. Я распрощаюсь с этим ненавистным пароходом, с этим серым, мрачным морем и заживу так, как мне хочется.
— А как вам хочется, Гарри? Что вы будете делать после войны? — спросила Антошка.
Гарри мечтательно выпустил рыжие кольца дыма.
— Я женюсь — это раз. Возьму свою долю от отца и открою лавку колониальных товаров — это два.
— А что такое колониальные товары? — поинтересовалась Антошка.
— Товары, которые мы получаем из наших колоний и доминионов — Индии, Австралии, африканских стран. Куплю себе машину — это три. Каждый год буду путешествовать, но только не по морю. Когда я слушаю по радио о ваших победах, я понимаю, что счастье близко. Мне хочется кричать вашим солдатам давайте, давайте, молодцы, нажмите еще, и счастье улыбнется всем нам!
— А что такое, по-вашему, счастье?
Гарри удивленно посмотрел на девчонку.
— Я же сказал вам — мир, семья, богатство. Я часто мечтаю о том, как это будет. Утром жена еще спит и дети спят. Я беру связку ключей и иду открывать свою лавочку. У меня будет настоящий магазин с большой зеркальной витриной. За стеклом огромный веселый мясник из папье-маше в белом фартуке и колпаке. Я включаю автомат — сверху сползает бесконечная гирлянда сосисок прямо в рот мяснику; он только лязгает зубами, а перед ним на столе дымится большая чашка золотистого индийского чая и свежие бисквиты. С одной стороны разложены горки ананасов из Африки, бананов из Индии, винограда, а с другой — колбасы, бекон, тяжелые сочные окорока, и все это утопает в зелени петрушки и пырея. Это манит, привлекает свежестью, красками. Эту рекламу я давно уже придумал.
Антошке очень захотелось отрезать от окорока толстый, сочный кусок или, на крайний случай, съесть пару сосисок. И Улаф не выдержал.
— Ох как вкусно! — почти простонал он. — Сюда еще бы норвежскую лососину, знаешь, розовую, нарезанную прозрачными ломтиками и завернутую в трубочку, а к ветчине кислую капусту с тмином.
— Ой, хватит, — завопила Антошка, — не дразните! Ну, а дальше что? — спросила она заинтересованно Гарри, пытаясь понять ход его мыслей.
— Каждый мой покупатель будет собирать оплаченные чеки и в конце года принесет эти чеки ко мне и получит на один процент от закупленных товаров бесплатно все, что он захочет. — Глаза у Гарри блестели, и блаженная улыбка озаряла его лицо. — Покупатель, который закупит в моей лавочке больше других, получит от меня к рождеству бесплатно жареного гуся и корзину с фруктами. Я найму себе Санта-Клауса, который будет в сочельник разносить детям моих покупателей маленькие сюрпризы. Тоже бесплатно.
— Это принесет им большую радость, — согласилась Антошка. — Но для этого надо быть очень богатым.
— Я им буду, — уверенно сказал Гарри. — Отец находит, что такие подарки очень выгодны. Они заинтересовывают покупателя, привязывают его к магазину. И так как товары в нем продаются немножко дороже, то бесплатные подарки в конечном счете окупаются с лихвой. Правда, здорово? У меня все предусмотрено, я умею вести счет деньгам. Вот только бы кончилась эта проклятая война…
— Улаф, а ты тоже откроешь лавочку после войны? — чуть иронизируя, спросила Антошка.
— Нет, я стану морским извозчиком.
— Извозчиком? — удивилась девочка.
— Да. Буду учиться на капитана или штурмана дальнего плавания. Буду водить по морям и океанам пароходы с грузами или пассажирами. Все мои предки были морскими извозчиками. Мне хочется посмотреть на мир после войны.
— О, я буду фрахтовать твой пароход, и ты будешь возить мне товары из наших колоний. Я думаю, по-дружески ты будешь делать для меня это дешевле, — живо отозвался Гарри.
Улаф рассмеялся.
— Нет, я серьезно, — продолжал радист, — мы обменяемся адресами и будем всегда иметь друг друга в виду. — Радист растоптал окурок и зевнул. — Пойду отсыпаться. Через шесть часов мне снова на вахту.
Антошка задумчиво проводила Гарри взглядом.
— Как по-разному люди понимают свое счастье.
— А в чем ты видишь свое счастье? Ты не сказала.
Улаф пытливо смотрел на Антошку. Ветер трепал ее косу и вдувал в волосы ледяные крупинки, и скоро коса покрылась тонким ледяным панцирем; он оттаивал на теплых волосах, становился прозрачным, ресницы тоже отяжелели от инея.
— В самом деле, что же такое счастье? — задумалась Антошка. — По-моему, есть маленькое счастье, когда тебе хорошо и радостно, и есть большое счастье, настоящее… — Антошка пыталась осмыслить глубину и величие этого слова.
Улаф пришел на помощь:
— Большое счастье — это счастье родины, не так ли?
— Да… конечно, счастье родины, но чтобы в это счастье была вложена твоя доля, тогда счастье родины становится и твоим счастьем. По-моему, все люди после войны снова обретут родину и все будут счастливы.
— Ты знаешь, — сказал Улаф, — у нас был замечательный поэт Нурдаль Григ. Он служил в английской армии капитаном, в декабре прошлого года полетел бомбить Берлин и там погиб. Нурдаль написал стихи для нас, молодых. Я всегда их помню.
Но вы, молодые, живые,Стойте на страже мира —Того, о котором мечталиМы по соседству со смертью…
Вон где-то там, — Улаф протянул руку на юг, — моя Норвегия, самая красивая страна в мире. Нигде нет таких синих фиордов и сиреневого вереска, нигде нет таких лесистых гор и таких ярких цветов. Я люблю ее, мою страну, и не могу там жить. И тысячи норвежцев скрываются в своей стране в лесах или сидят в тюрьмах, и человек не может вырастить у себя в палисаднике красную гвоздику, потому что она красная, потому что этот цветок — символ борьбы и свободы. И все это будет, когда наступит мир.
Но вы, молодые, живые,Стойте на страже мира,— повторил он слова поэта.
И не знал Улаф, и не знала Антошка, что Нурдаль Григ написал еще стихи, которые просил опубликовать только после окончания войны. В них он предостерегал, что после победы над фашизмом найдутся такие люди, которые
Землю очистят от мертвых,Ею снова начнут торговать,Все низкое вызовут к жизниИ объявят «высоким» опять.Забудут громкие клятвы,Могилы борцов осквернят…
Улаф и Антошка верили только в хорошее, светлое.
Антошка собрала полосатые комбинезончики, из которых ветер высушил воду.
На море было тихо и спокойно. Плавание походило на прогулку.
ТАЙНА
В эту ночь на пароходе никто не спал. Безмятежно спали только Антошка, Джонни и Пикквик. А смерть в железном рогатом шлеме ходила вокруг корабля, порой терлась шершавой щекой о борт, покачивалась на пологой волне.
Елизавета Карповна лежала с открытыми глазами, чутко прислушиваясь. Вечером она была невольным свидетелем разговора капитана со своими помощниками. Пароход попал на минное поле. Это были мины, очевидно сброшенные с германских самолетов в море, а возможно, сорванные штормом с якорей и теперь разгуливающие по волнам.
Заметили их еще засветло. Срочно была усилена вахта, команда приведена в боевую готовность. Матросы, вооружившись баграми, биноклями, свистками, лежали на палубе у фальшборта и зорко вглядывались в волны. От резкого свистка впередсмотрящего все превращались в слух и зрение. Матросы, завидев рогатую гостью, осторожненько отводили ее баграми к корме, и огромная чугунная голова медленно уходила за корму, покачивая рогами. Матросы бегали по палубе на цыпочках, говорили вполголоса. Елизавета Карповна не видела такой тревоги даже во время торпедной атаки. Матросы, не стесняясь присутствия женщины, высказывали самые страшные прогнозы. Для них Елизавета Карповна была не женщиной, а доктором, который умеет бороться со смертью. И они с грубоватым прямодушием старательно объясняли русскому доктору, что стоит такой мине стукнуться как следует о борт корабля, как сработают взрыватели и двести пятьдесят килограммов взрывчатки разнесут судно вдребезги. Елизавета Карповна обучалась моряцкой грамоте и холодела от ужаса. Лучше бы не знать. Уходя в каюту, она просила матросов пощадить Антошку и не говорить ей об опасности.
