Кристиан скользнул взглядом по Антошке и ее маме, улыбнулся им, улыбнулся одними глазами. Узнал ли он их? Возможно, но Антошка не знала, как себя вести, и улыбнулась ему тоже одними глазами. Норвежец надвинул шапку, завязал концы ее, как у башлыка, сзади, потряс за плечи Улафа и стал спускаться по трапу вниз.
Капитан показал карту своим помощникам и, обратившись к Улафу, спросил:
— Этим людям, можно верить? Быть может, они показали нам путь, но которому мы прямо угодим или на минное поле, или в лапы к фашистам?
Улаф вспыхнул. На его бледном лице загорелся румянец и в глазах сверкнул сердитый огонек.
— Сэр, вы можете верить этим людям, как самому себе. Этот человек, что был здесь, — герой норвежского Сопротивления. Он ненавидит фашистов не меньше, чем вы.
Матросы доставили Кристиана на шхуну и вернулись обратно. Заработали машины. Пароход тронулся в дальнейший путь. Матросы по-прежнему висели на борту, вглядываясь в волны, не покажутся ли рогатые гостьи.
Вечером капитан явился к обеду в кают-компанию и поздравил всех: минное поле благополучно обошли.
Улаф, как всегда в белом халате и колпаке, разносил тарелки.
На столе стояли бутылки с виски и коньяком.
Капитан поднял свой бокал:
— От имени всей команды я выражаю благодарность нашему коку Улафу, которому мы очень обязаны. Отважные норвежские рыбаки отлично знают свое море. Если бы не наш кок, я не знаю, как бы мы выбрались отсюда. Выпьем за его здоровье!
Улаф подавал тарелки, и вид у него был очень печальный. Антошка ожидала, что капитан заключит его в свои объятия, как это сделал дядя Кристиан, и расцелует его, и все станут пожимать ему руки, и он, наконец, улыбнется.
Для Антошки подали апельсиновый сок. Она подняла свой бокал и встала.
Доктор Чарльз рассмеялся.
— Мисс Анточка, моряки пьют сидя даже за здоровье короля.
Все поставили свои бокалы на стол, зная, что за этим последует какая-нибудь история. Антошка подвинулась на диване и пригласила глазами Улафа сесть рядом с ней.
Доктор Чарльз, вертя в руках рюмку с золотистым вином, объяснил дамам, что много лет назад, когда британский флот ходил под парусами, на один из фрегатов прибыл король. Он вошел в кают-компанию. Капитан провозгласил тост за короля, все встали, встал и король, но так как на парусных судах подволок был низкий, а король высок не только званием, но и ростом, то он больно стукнулся затылком о балясину. С тех пор, уже несколько веков, британские моряки пьют за своего короля сидя.
— Ну, а за кока пить сидя сам бог велел, — заключил доктор Чарльз.
Антошка громко, чтобы все слышали, сказала:
— Улаф, садись рядом со мной!
За столом наступило молчание.
Антошка вскинула глаза на капитана: «Ну пригласите же его сесть за стол, ведь вы пьете за его здоровье», — говорил ее взгляд.
— Ну, Улаф, иди сюда, — снова прозвенел девчоночий высокий голосок.
Мистер Эндрю выдвинул вперед свой четырехугольный подбородок и раздельно, жестко произнес:
— Кок будет ужинать у себя в камбузе, мисс.
Зазвенели бокалы, застучали ножи и вилки, за столом завязался оживленный разговор.
Антошка, растерянная, оскорбленная, сидела, боясь поднять глаза, встретиться взглядом с Улафом. Она, как во сне, слышала мерный голос Улафа: «Плиз, сэр, плиз, сэр».[6] Наконец Улаф с пустым подносом направился к дверям. Антошка встала, осуждающе посмотрела на капитана, обвела негодующим взглядом всех сидящих за столом и демонстративно вышла вслед за Улафом.
— Антошка, вернись! — тихо окликнула ее мать.
Антошка не слышала.
— Улаф, я буду ужинать вместе с тобой, — решительно сказала она. — Я не пойду туда, где люди не умеют ценить человека, его подвиг.
— Какой подвиг? — искренне удивился Улаф. — Не говори глупостей. Ты должна вернуться. На всех английских пароходах такой порядок, такая традиция. Матросы не могут сидеть за одним столом с офицерами. Ты изменить ничего не можешь, а они обидятся.
— «Они обидятся»! — возмущалась Антошка. — Ты тоже рассуждаешь, как, как… как я не знаю кто. Они оскорбили тебя, и они же обидятся. Я ненавижу капитана, я ненавижу чванливого доктора Чарльза! — горячилась Антошка.
— Ты ошибаешься, Антошка, капитан отличный человек, он один из лучших и справедливых, но таковы традиции на британском флоте, и не нам с тобой их ломать.
— Это не традиции, это мерзость! — горячо воскликнула Антошка. — Улаф, у тебя есть какое-нибудь вино? Давай выпьем ну если не за тебя, то за дядю Кристиана.
И как Улаф ни уговаривал ее вернуться в кают-компанию, Антошка наотрез отказалась.
Из рундука Улаф извлек бутылку с остатками виски, разлил по стаканам и разбавил содовой водой. Антошка попробовала и сморщилась.
— Гадость какая! Дай чего-нибудь сладенького или апельсиновый сок.
Улаф вскрыл банку.
— Спасибо! — Антошка приподнялась на цыпочки и поцеловала Улафа в щеку, а затем, без передышки выпила свой бокал.
Юноша не знал, куда ему деваться от смущения, и не мог скрыть своей радости.
— Я пойду разнесу жаркое, и потом мы продолжим наш обед. — Улаф нагрузил поднос тарелками, повесил на плечо салфетку и, балансируя, стал подниматься по трапу наверх.
Антошка тем временем сервировала маленький кухонный стол по всем правилам, так, как ее учила мама. Нож справа от тарелки, вилка слева, столовая ложка впереди тарелки, десертная ложка перед столовой, а возле нее бокал. Нож должен лежать острием к тарелке, вилка и ложка выпуклой стороной опираются на стол.
Улаф вернулся мрачный.
— Там спрашивают тебя, — сказал он. — Это просто неприлично для девушки обедать с коком в камбузе. Вернись, Антошка, очень прошу.
— Ни за что!
— Ну, делай как знаешь.
Улаф разлил по вазочкам компот и еще раз поднялся наверх.
И оба опять продолжали свой прерванный ужин.
— Знаешь, Улаф, я должна доверить тебе одну тайну.
— А нужно ли мне знать эту тайну? — усомнился Улаф.
— Да. Ты должен знать.
Антошка, отвернувшись, оттянула свитер и вытащила маленький, ослепительно красный шелковый треугольник. Взяла его за концы двумя пальцами.
— Ты видишь? Это кусочек красного знамени. Это пионерский галстук, который я не имею права повязать себе на шею за границей и четвертый год ношу его за пазухой на груди. Я — пионерка, Улаф. Но об этом никто, никто не должен знать.
— Я догадывался, — улыбнулся наконец Улаф. Он вынул из кармана маленький значок с изображением Ленина. — Тогда и я тебе откроюсь, Антошка, — сказал он. — Я тоже член норвежского Коммунистического союза молодежи. И об этом на пароходе, кроме тебя и твоей мамы, никто не должен знать. Матросам запрещено состоять в политических, а тем более в коммунистических организациях.
— Это будет наша с тобой тайна, и никто не узнает, что на пароходе есть комсомолец и пионерка. Итак, Улаф, дружба на всю жизнь, — протянула Антошка руку.
— Навеки, Антошка, — вздохнул Улаф.
— Ты все же чем-то огорчен, — сказала Антошка. — Плюнь на них.
— Нет, ты ошибаешься, я не считаю для себя за честь сидеть с ними за одним столом. Но дядя Кристиан сообщил мне очень печальную весть. Наш цека комсомола уничтожен гестаповцами. Ребята собрались в одном домике в горах, обсуждали план большой операции против оккупантов. Неожиданно затарахтели мотоциклы, дом окружили эсэсовцы. Наши ребята отстреливались, все они были вооружены. Они успели принять решение, чтобы секретарь цека, наш славный парень, бежал и продолжал работу. Он выпрыгнул со второго этажа балкона в кустарник и упал на штыки гитлеровцев. Все ребята погибли, но успели сжечь документы. Когда на выстрелы сбежались люди, они увидели, что ребята дорого отдали свои жизни. Два десятка гитлеровцев валялись мертвыми возле дома.
— Как же это могло произойти? — ужаснулась Антошка.
— Наверно, их выследили. Но через два дня после этого взлетело на воздух паспортное бюро, которое организовали гитлеровцы. Они решили сфотографировать всех норвежцев и выдать новые паспорта, чтобы затруднить работу подпольных организаций. Стало трудно жить по чужим паспортам, и нужно было сжечь эту контору, чтобы не дать возможность гитлеровцам вылавливать нелегальные организации. Вся картотека с фотографиями сгорела. А против сгоревшего здания на следующий день появился плакат: «Нас не сломить. Мы отомстили за наших боевых товарищей комсомольцев. Да здравствует победа!» Ребята продолжают действовать…
Антошка сидела, подперев ладонями горящие щеки.
УДИВИТЕЛЬНАЯ ИСТОРИЯ
— Антошка, — попросил Улаф неуверенно, — подари мне на память свою фотографию.
— Зачем?
— Как — зачем? Мы скоро расстанемся, и мне останется на память твоя фотокарточка.
