баронесса.
— Где ты остановился?
Ему почудилось, что сперва прозвучал вопрос, а уж потом рядом встала она. Узнав, что живет Шевалье в гостином доме, причем в снятой квартире он не один, Бригида не стала долго размышлять.
— Сними номер в Демутовом трактире. Жди, я приду. Не обещаю, что скоро, но ты жди. Вот деньги…
В руке Огюста возникли ассигнации и пригоршня монет. Он машинально посмотрел: сколько? — ничего в сумерках не разобрал и почувствовал себя мерзко. Приживал, дон Жуан на содержании! Забыв, что искал баронессу по всему Петербургу, он чуть было не швырнул эти проклятые деньги на землю.
— Дурачок… Какой же ты у меня дурачок! Неужели ты хочешь, чтобы я пришла к тебе в этот твой… как его? — гостиный дом? К твоим спутникам?
Нет, он этого не хотел.
— Жди. Я очень постараюсь…
Портье номер сдал не сразу. Даже при виде звонкой мзды, нелепо большой, ибо Шевалье не отличал червонец от империала,[27] он колебался. Чувствовалось, что заведение приличное и под надзором. Мало ли кто сейчас говорит по‑французски? По счастью, прилично одетый молодой человек имел при себе паспорт, а упоминание о приглашении Технологического института, которое Огюст смело распространил на свою скромную персону, решило дело.
Баронесса задерживалась. Томясь, Шевалье расхаживал по комнате. Он уже плохо понимал, что сделает, когда она придет. Схватит в объятья? Начнет выговаривать? Устроит скандал? Признается в любви? Кинется спасать, не успев даже поинтересоваться: от кого ее спасать и нужно ли?
В смятении чувств он упал в кресло. Стену напротив украшало трюмо в резной рамке. Листья, амуры; позолота утратила блеск, но еще держалась. Скоротать время? — отчего же не скоротать, подумал он, криво ухмыльнувшись дурному каламбуру.
И взглянул в зеркало, как в омут бросился.
Механизм Времени капризничал, не желая запускаться. Целую вечность Огюст имел удовольствие наблюдать лишь собственную унылую физиономию. В какой‑то момент померещилось: зеркало запотело. Огюст решил встать, чтобы протереть мутную поверхность. Его качнуло вперед, и он, как в колодец, ухнул во внезапно разверзшуюся прореху Мироздания.
От падения захватило дух. Вокруг веселыми мушками роились снежинки, подмигивали алмазными блестками:
— Кто в колодец к нам упал,
В нашу компанию, к Маржолен?
К нам свалился Шевалье —
Гей, гей, от самой реки!..
Угольная чернота «колодца» сменилась бирюзовым куполом неба, раскрывшегося над головой. В тридцати шагах плескалось море, лизало перламутр песка. У самой кромки рос гриб-исполин — высотой с двухэтажный дом. Слоновая кость «ножки», крыша-«шляпка» бросала на песок густую бархатную тень. Захотелось потрогать «гриб» — гладкий? шершавый? горячий?
Увы, руки отсутствовали.
— Ну, это можно и поправить.
В воздухе, переливаясь, возникло марево. Миг, и оно оформилось в прозрачную человеческую фигуру. Лица не разглядеть, а вот пропорции, насколько мог судить Огюст, у призрака были идеальные.
Аполлон, да и только!
— Мы уж вас заждались, — заявил призрак.
— Мы знакомы?
— В некотором роде, — марево хихикнуло. — При первой встрече вы сочли меня ангелом.
— А вы представились лаборантом! То‑то я думаю: где я слышал ваш голос?
— Любопытная конверсия коммуникативных импульсов, — загадочно пробормотал ангел-лаборант. — Вы, случаем, не поэт? С поэтами бывает…
— Хочу выразить вам свою признательность! — обвинение в стихотворстве Огюст пропустил мимо ушей. — Вы ведь мне, как ни крути, жизнь спасли…
— Да ну, чего там, — от смущения призрак пошел густо-лиловыми разводами. — Вы бы в любом случае выжили. Индетерминизм зафиксированных исторических событий… Против рожна, знаете ли, не попрешь.
— И все равно — спасибо! Я, между прочим, перед вами еще и виноват.
— Это в чем же?
— Проболтался глазу, что вы со мной разговаривали. Я ж не знал, что вам не положено! Надеюсь, вам не сильно влетело?
— Кому вы проболтались?!
— Ну, Переговорщику. Он грозился вам нагоняй устроить.
Последовавшей реакции Шевалье никак не мог ожидать. Лаборант зашелся в хохоте, да так, что размазался в бесформенную кляксу, утратив образ и подобие человека. Огюст даже испугался за него.
— Глаз! Ой, не могу! Эк вы его приложили! — призрак выбрасывал во все стороны радужные жгутики. Те игриво шевелились на манер бахромы медуз. — Точно: глаз! За всеми следит, во все лезет, до всего ему дело есть… Насчет нагоняя не сомневайтесь — устроил по первому разряду! Только нам не привыкать. Оно даже к лучшему вышло — потом он остыл, признал, что контакт прошел успешно, без побочных эффектов… Вот мне и поручили вас встретить.
— А сам он где?
— Жена у него рожает, — лаборант беззаботно махнул рукой, оставив в воздухе стеклистый шлейф. — Вас не дождался, полетел к ней. А меня за себя оставил: вдруг вы объявитесь!
— Полетел? На крыльях, что ли? — растерянно выдавил Огюст.
Ему и в голову не приходило, что Переговорщик — бесплотный голос, торчащий из жижи глаз — может быть женат, как всякий нормальный мужчина. И в ответственный момент, оставив работу на подчиненного, вполне способен поспешить к супруге.
Слишком это было… по‑человечески.
— На крыльях — долго. Мы их больше для удовольствия выращиваем. Коллектив — дело хорошее, но после рабочей недели знаете, как хочется в индивидуальное тело?! Полетаешь пару часов — просто заново родился! Можно еще жабры, хвост, плавники — и на глубину. А когда по делу торопишься — тут или через матричный проектор, или в фантомном теле. Если во плоти приспичило — тогда диффузным проницателем. Это… ну, вроде летательного аппарата.
«Матричный проектор» и «диффузный проницатель» остались для Шевалье загадкой. Зато он обратил внимание: лаборант запнулся перед словами «летательный аппарат». Искал подходящий аналог? Полеты для них — вчерашний день?!
— Вам сформировать фантом? Вы же заказывали экскурсию?
Предложение прозвучало до безумия буднично. Вроде: «Вам подать экипаж?»
— Давайте! — азартно выпалил Шевалье.
Бесплотность закончилась. Вместо нее возникло ощущение силы — бьющей через край, упругой, восхитительной. Так чувствовал бы себя шарльер — до отказа наполненный водородом, рвущийся в небо! Огюст с восхищением рассматривал новое «тело», игравшее сполохами. А потом оттолкнулся от песка — и взлетел!
— Здорово! Оказывается, быть призраком — совсем неплохо!
— Фантомом, — ворчливо поправил его лаборант. Оставшись внизу, он задрал голову, присматривая за расшалившимся гостем. — Призраки — нестабильные образования без материального носителя. Как правило, с поврежденной структурой волновой голо-матрицы личности. Если у них и сохраняется сознание, они ощущают свою ущербность и страдают от этого. Спускайтесь, а?
Как спуститься обратно, Шевалье не знал. Он просто захотел оказаться на земле — и плавно спланировал к подножию двухэтажного «гриба». Коснувшись «ножки», он ощутил гладкую и теплую поверхность. Затем пальцы без всякого сопротивления вошли внутрь. Шевалье отдернул руку. Он поймал себя на том, что ему начинает нравиться в Грядущем, — и занервничал по‑настоящему.
Потомки
