Великим благом было и для заключенных иметь возможность поработать на воле. В стенах тюрьмы, кроме пошивочной мастерской, прачечной, кухни с пекарней, сапожной мастерской и машинного зала, можно было еще только получить монотонную и плохо оплачиваемую работу надомника в камере, от которой не требовалось ничего, кроме ловкости пальцев.
Возможности получить профессию или повысить квалификацию не было никакой. Тюрьма за этот недостаток не раз подвергалась нападкам со стороны прессы, и вопрос даже дебатировался в городском муниципалитете, но в конечном итоге все оставалось по-старому, поскольку подлинная реорганизация требовала значительных средств, которые постоянно уходили на что-нибудь другое, правда, в первую очередь проблема упиралась в отсутствие необходимых кадров.
Все эти мысли пронеслись в голове молодого врача, пока он проходил бесконечные проверки, направляясь по гулким длинным коридорам в хорошо знакомый ему изолятор на третьем этаже. Сильный запах лизола, мастики и простого мыла ударил ему в нос.
Доктор Пюц, пожилой человек с серым, изрезанным морщинами лицом и очках в золотой оправе – единственном сияющем предмете во всем его облике, – сердечно приветствовал его.
– Это очень любезно, что вы приехали так скоро, дорогой коллега, – сказал он и протянул ему руку с пожелтевшими от йода и никотина пальцами.
Необъяснимым образом он производил впечатление неряшливого человека, хотя в честь приезда Штурма облачился в безупречно чистый халат. Михаэля это ничуть не раздражало. Жизнь среди отвергнутых обществом преступников мало вдохновляла на то, чтобы уделять особое внимание своему внешнему виду.
Доктор Пюц протянул ему пачку слабеньких сигарет, и когда молодой врач отказался, сам закурил одну из них.
– Это уже двадцатая за сегодняшний день, – сказал он неодобрительно, – я знаю, что курю слишком много, а что поделаешь? Надо же человеку хоть что-то приятное иметь в жизни.
– Если бы я был вашим врачом, – возразил ему на это Михаэль Штурм с улыбкой, – то прописал бы вам молодую симпатичную спутницу жизни. Было бы куда приятнее для вас и гораздо полезнее для здоровья.
– Покажите мне такую девушку или хотя бы хорошо сохранившуюся даму, которая согласится взять на себя такую обузу, как я… Нет, нет, дорогой коллега, не шутите так со мной… Дальше бесконечных сигарет днем и парочки рюмок шнапса да кружек пива вечерком мои подвиги давно уже не идут.
Доктор Пюц кинул обгоревшую спичку в пепельницу.
– Вы позволите, я сразу провожу вас к пациентке?
– Да, было бы лучше всего.
Лилиан Хорн лежала в длинной палате с множеством кроватей, но на данный момент она была здесь единственной пациенткой.
Михаэль Штурм не сразу узнал ее – так сильно она изменилась. Осветленные волосы остались в прошлом, они приобрели естественный каштановый цвет и были коротко подстрижены. Лицо было болезненно бледным. В уголках прекрасных глаз появились морщинки, а опущенные уголки губ выдавали затаенную горечь.
Тем не менее, она показалась ему еще красивее, чем прежде, – может, оттого, что без макияжа лицо ее приобрело мягкость и выглядело юным и беззащитным. Здесь, в тюрьме, на ней была обычная застиранная больничная рубашка, глухо застегнутая до самого ворота.
– Привет, красавчик, – встретила она его, – не глядите таким букой! Разве вы не рады снова увидеть меня?
– Замолчите! – приказал ей Пюц. – Ваша дерзость доставит вам еще немало неприятностей!
Губы ее растянулись в искаженной болью гримасе.
– Что же мне еще грозит?
Михаэль Штурм заметил, что на лбу у нее выступили маленькие капельки пота, пульс был заметно учащен. Он откинул одеяло. Она лежала с поджатыми к животу ногами – в характерной для аппендицита позе.
Он задрал ей ночную рубашку, убрал пузырь со льдом и пощупал живот. Она подавила крик.
– Вам больно? – спросил он.
– А вы как думали?!
Живот был напряженный.
– Теперь вы, вероятно, очень горды собой, доктор? – спросила она. – Тем, что засадили меня за решетку?
– Я не намерен обсуждать с вами ваше дело, – ответил он, стараясь говорить жестко, но, не сумев, однако, справиться с дрожью в голосе, – я, в конце концов, пришел сюда, чтобы обследовать вас.
– Значит, вы даже не хотите выслушать меня?
У нее, судя по всему, были сильные боли, и он удивлялся, что она вообще еще способна разговаривать с ним, владея собой.
– Нет, – сказал он.
Директор тюрьмы Пюц хотел вмешаться, но Лилиан Хорн бросила на него такой умоляющий взгляд, что он отвернулся, отказавшись от всякой попытки призвать ее к смирению.
– Даже если я признаюсь вам, что действительно это сделала? – спросила она, и ее глаза превратились в узкие щелки.
– Я это и так знаю, – ответил он твердо.
– Да ничего вы не знаете! – яростно накинулась она на него, и ее тело выгнулось от страшного приступа боли, как натянутая пружина. – Вовсе ничего! Почему вы не хотите, в конце концов, поверить мне? Я не убивала Ирену Кайзер. Я даже не входила в ту ночь в ее дом!
– Пожалуйста, прекратите говорить об этом, – потребовал он, против своей воли пораженный ее словами. – Вы только мучаете себя.
– Но я должна вам это сказать, должна! Почему вы так жестоки ко мне? Я ведь ничего вам не сделала! Почему вы не хотите просто поверить мне?
– Суд вынес приговор…
Она прервала его:
– Нет, не суд. А вы! Ваше заключение стоило мне свободы! – Она схватила его за руку. – Пожалуйста, не уходите, выслушайте меня! Я ни в чем не упрекаю вас, я знаю, вы сделали это не со зла. Но ваше заключение ошибочно!
– Это невозможно.
– Но это так! Правда! Я ведь знаю, где была в ту ночь. Признаю, я слегка выпила, но не настолько я была пьяна, чтобы совершить убийство и потом, ну, абсолютно ничего об этом не помнить!
– У вас температура, – сказал Штурм и почувствовал себя несчастным.
– Само собой. Можете не говорить мне об этом. Тем не менее, я полностью отдаю себе отчет в том, что говорю. Я не убивала Ирену Кайзер. Почему вы не верите мне? Ведь у меня уже не осталось причин, чтобы лгать!
Михаэль Штурм мягко высвободился из ее рук.
– Я считаю ваш диагноз безошибочным, доктор Пюц. Речь идет об остром приступе гнойного аппендицита. Необходима срочная операция.
Когда он выходил из палаты, то услышал всхлипывания Лилиан Хорн, и полный отчаяния плач этой женщины, которую он считал ледышкой, потряс его сильнее, чем все сказанные ею слова.
24
Вечером Михаэль Штурм сходил с Евой на старый чаплинский фильм, потом они еще заглянули в подвальчик, заказали «пильзенское» и сырное «ассорти». Они сидели в нише, так что могли свободно разговаривать друг с другом.
