Но магия... это другой вопрос.
Себастьян забрал жизни и воспоминания пятерых Охотников за Душами в течение долгих лет войны. Ему были поручены задержание и убийство Синовала, Примарха Мажестус эт Конклавус, и он был непреклонен в своих устремлениях.
Он знал секреты Собора так же хорошо, как и Синовал. Он накапливал информацию, ожидая благоприятного случая. С тех пор как они сражались на Вавилоне—5 — и он победил — он ждал следующего случая забрать жизнь Синовала для его Повелителей.
И сейчас, когда Примарх будет занят, истощен, вымотан...
Магия Галена ослепила Исток в отношении их личностей, переведя его внимание на камни души которые они несли, изменила их облик...
Придав им облик Шаг Тодов, которых они изловили прежде.
Они медленно шли по коридорам Собора, приближаясь к самому Истоку, готовые поймать свой шанс.
* * *
Деленн?
Ты здесь, Деленн?
Почему я не слышу тебя?
Глава 5.
Мертвые не молчат. Они не спят. Они не видят снов.
Не тогда, когда они рядом.
Души говорят на бесчисленном множестве языков, на древних наречиях и забытых диалектах.
Призраки Истока Душ в беспокойстве. Они знают, что происходит. Нарушаются древние законы.
Но никто из них не воспротивится ему. Никто из них не посмеет.
Тело лежало на алтаре, каменной плите, цвета которой менялись и текли, и сейчас она была чернее черного. Тело лежало точно так же, как лежало тогда, когда он умер. Двенадцать лет назад.
Душа парила над ним, пойманная в ловушку и связанная, жаждущая освобождения.
Сердце...
Оно где—то в другом месте.
Деленн...
Ты слышишь меня?
* * *
И где—то еще :
Я слышу тебя.
* * *
Ближе:
Сейчас?
Почти.
* * *
В другом месте:
Мы все умрем. Мы все умрем. Мы все умрем.
И отзвуки чуждого голоса отразились эхом от каменных стен.
* * *
Я слышу тебя.
Деленн!
Я умерла?
Нет... о, нет... Я так не думаю.
Но ты же мертва, Лита. Ты исчезла так давно, что должна быть мертва.
Нет. И не была. Я была поймана в ловушку и потеряна. Я так много пропустила.
Хотела бы я, чтобы это была смерть. Двенадцать лет я думала только о ней, и все мои фантазии были хуже этого. Спокойное, пустынное место и мой ближайший друг. Хотела бы я, чтобы смерть была такой.
Это может быть жизнью.
Где ты? Если ты не мертва, тогда... О, нет. Только не он.
Синовал.
Он прошелся везде, и его тень коснулась всех и всякого. Он коснулся и тебя?
Он меня освободил.
По своим резонам.
Да, по своим.
Я их знать не хочу. Я не хочу, чтобы он разрушил и это. Все остальное он у меня отобрал. Я не хочу, чтобы он отобрал у меня еще и друга.
Почему ты так ненавидишь его?
Он чудовище. Он живет для войны, и он не видит ничего, кроме фигурок на игральной доске. Он не печалится и не знает сожаления. Он будет жалеть лишь об окончании этой войны — а затем пойдет искать себе другую. Если он ее не найдет — он начнет ее. Не могу не думать, что жизнь была бы куда лучше, если б его никогда не было на свете. Он противостоит всему, что я есть.
Но он — наша единственная надежда на победу.
Знаю. Это меня и пугает.
У него есть план.
Я не хочу его знать. Я ничего не хочу знать и о нем.
Он послал меня встретиться с тобой.
Я не хочу вести с ним никаких дел.
Деленн...
Что?
Ты мой друг. Не делай этого ради него. Сделай это для меня.
Я не могу...
Я ему обязана. Я предложила ему мою службу. Он освободил меня, Деленн. Ты не знаешь каково было там... где я была. Он освободил меня, и я поклялась ему служить.
Он освободил тебя лишь потому что хотел, чтобы ты так поступила. Он хотел использовать тебя, чтобы добраться до меня.
... Да, но это не меняет того, что он сделал.
Чего он хочет от меня?
Думать. О нем.
...
Вспомнить Шеридана.
* * *
Моему другу.
Я отправляюсь домой. Я так давно не был там, что почти забыл как он выглядит. Боюсь, что он не будет таким, каким я его помню. Воспоминания юности — хрупкая вещь, когда наступает старость, а за прошедшие годы на Центаври Прайм случилось многое. Я кое—что слышал, и мне это совершенно не понравилось.
Но правда это, или нет — я все же возвращаюсь домой.
Я мечтал о этом моменте с тех самых пор, как покинул его. Я думал, что это страстное желание ослабнет со временем и под грузом долга, но оно лишь усиливалось. Каждый день приносил новые терзания. Я хочу увидеть место, где Линдисти сделала первые шаги, и место где она умерла. Я хочу увидеть мой сад. Я хочу увидеть таверну, где Лондо, Урза и я впервые напились дешевым бривари.
Груз воспоминаний. Я представляю, как тяжек он должен быть для тебя, чьи воспоминания уходят в такую старину. Я увидел это, когда мы были на Минбаре. Я мог видеть твою любовь к вашим горам, с каждым сделанным тобой шагом. Я хотел бы, чтобы ты мог показать мне Широхиду такой, какой ты ее запомнил. Я хотел бы, чтобы я смог показать тебе мой сад таким, каким запомнил его я.
У меня есть чувство — не предвидение, просто ощущение — что мы больше не увидим друг друга. Эта война заберет одного из нас, если не обоих. Что до меня — то я не позволю себе умереть, пока не исполню задачу что владеет мной в последние четырнадцать лет. Но когда это будет исполнено...
Не знаю.
Есть многое, что я хотел бы сказать тебе. Насколько я ценю нашу дружбу. Насколько я уважаю тебя. Ты первый чужак, которому я действительно стал доверять так, как доверял бы кому—то из собственного народа, а для такой замкнутой и подозрительной расы, как наша, это действительно что—то да значит.
Я желаю тебе удачи в битве. Я желаю тебе славной смерти, которой ты жаждешь. Я желаю тебе счастья и удачи с твоей леди. Тиривайл действительно неповторимая женщина, и встретившись, наконец, с ней, я мог увидеть почему она заполонила твои мысли. Но будь добр к ней. Ее дух хрупок, настолько же, насколько он тверд, а ее страх близок к тому, чтобы овладеть ей.
Надеюсь она полюбит тебя, также как ты любишь ее.
Мои флоты готовы. Эти слова я записываю уже сидя на моем флагмане. Менее чем через час мы отправляемся к Центаври—Прайм. Я боюсь. Я не хочу умирать — пока что — но я боюсь не этого. Я боюсь того, что я найду, явившись туда. Будет ли мой дом таким, как я его помню? Я знаю что нет, но не хочу знать того, на что это будет похоже.
"Сожаления это вечно полная бутыль." — как обычно говорил Урза. "Ты можешь пить и пить сколько тебе заблагорассудится, но бутыль всегда останется полной."
Я горд тем, что знал тебя, Маррэйн. Пусть Великий Создатель не оставит тебя.
Твой друг.
Джорах.
* * *
Он был полночно—черен, круглой формы и заключен в оправу из золота с алыми прожилками. Он появился из иной вселенной — всего лишь один крошечный осколок одного могильного камня с планеты, населенной одними лишь мертвецами.
Морден держал амулет в единственной руке, изучая его в неверном свете сияющих камней. Голова у него кружилась от лекарств, которыми его напичкали императорские медики. Должно быть, лекарства подействовали на его разум. Ему показалось, что он увидел лицо в камне.
Он не отражал света, не поглощал и не преломлял его. Амулет появился оттуда, где свет не имел смысла.
Для Мордена, человека кто посвятил почти всю свою взрослую жизнь служению делу света, это было тревожной мыслью, той, которую даже лечебные снадобья не могли заглушить.
Кто вы такие? — гадал он. — Что за непостижимо чужие мысли струятся в ваших разумах? И можете ли вы мыслить? И есть ли у вас разум?
Чужаки убивали все. Сознающих себя и не сознающих. Разумных и неразумных. Они казнили лордов и императоров столь же легко и непринужденно, как бактерий и амеб. Они уничтожили всю жизнь в своей вселенной, и то же самое начали делать здесь.
То же самое они сделают на Центаври Прайм. Они уничтожат все.
Кроме него. Кроме того, кто носит амулет.
А ему даже не застегнуть его на своей шее. У него лишь одна рука.
— Мистер Морден. — произнес старый, резкий, сердитый голос. Он поднял взгляд. В комнату вошел Император.
