Тиривайл осталась на Минбаре. Известно что она и Маррэйн встречались во время битвы, но о том что было между ними, сведения отсутствуют.
Уильямс Г.Д. (2298) "Великая Война : Исследование."
* * *
Укрытые тенями, Себастьян и Гален остановились перед огромной аркой, открывавшей проход к Истоку Душ. Она была каменной, такой же мрачной и неприступной, как и весь остальной Собор. За ней лежал зал, к которому давно стремился Себастьян.
Себастьян видел его в своих снах, и в камнях души, которые он вырезал изо лбов живых, кричащих Охотников за Душами. Огромный зал, простирающийся едва ли не до границ бесконечности, заполненный воспоминаниями бесчисленных сгинувших рас.
Это будет отличным трофеем для Ворлона.
У входа стояли двое стражей. Оба были из пугающих Преторус Катедрелус, внутренней стражи Собора. Тренированные воины, владеющие множеством боевых искусств — одолеть их было бы непросто.
Но Себастьян мог посмотреть сквозь них. Он видел нити из света и душ, что тянулись по коридорам Собора. Огромный драгоценный камень, что закрывал проем, пульсировал тускло—алым светом. Исток Душ был занят. То, что делал Синовал — целиком захватило его внимание — и то же относилось и к Истоку. Исток мог быть древним и могущественным, но всемогущим он не был, и сейчас он был занят, заново переплетая ткань вселенной.
Мертвые мертвы, и вернуть их к жизни непросто, особенно тогда, когда они мертвы так же долго, как Шеридан.
Себастьян вытянул руку, все еще окутанную магией Галена. Волшебство — великая вещь, когда им правильно пользуются. Он не жалел ни о едином миге, который потратил подчиняя Галена своей воле.
Он почувствовал, как защипало кожу под перчатками когда он чертил узор энергии. Похожие в чем—то на Сеть, нити из душ протягивались из Собора, сквозь галактику к другим убежищам и хранилищам, к местам почитаемым и святым для Шаг Тодов.
И для кого—то, кто знал их также хорошо, как и Себастьян, было бы нетрудно ими воспользоваться.
Его рука указала точно вперед; он твердо сжал в левой ладони рукоять трости, и один раз ударил тростью в каменный пол.
Первый Претор замер, содрогаясь, и упал на пол. Свет в его камне души угас.
Второй сразу же бросился вперед. Себастьян был к этому готов, и вскинул трость чтобы отразить нападение Охотника. Он знал, что Претор уже послал предупреждение Истоку, но Исток — и Синовал — были заняты. Это послужит лишь их отвлечению.
Трость Себастьяна стремительно метнулась к боку Претора, сверкающая синяя молния ударила с ее наконечника. Претор качнулся назад и Гален бросился к нему, взмахнув пальцами в магическом пассе. Черный дым вырвался изо рта Претора, заполнил его легкие и его разум.
Себастьян ударил его в висок и Претор повалился.
Вдвоем они вошли под арку. Отсюда... она выглядела куда меньше. В их снах и видениях она была такой громадной. Двумя шагами раньше она казалась большой. Сейчас, в непосредственной близости, она была не больше обычной двери.
Себастьян видел, как колеблются и перепутываются энергии Истока, возмущенные двумя душами, которые он только что уничтожил.
Он улыбнулся.
— Приготовься. — сказал он своему компаньону.
Затем он взглянул на драгоценный камень.
— Откройся! — скомандовал он.
И дверь открылась.
* * *
Он был алым; темный багрянец подсыхающей в сумерках крови. Под хрустально—прозрачной поверхностью двигались неясные тени, клубились облака и вспыхивали молнии. Вопили и бесились призраки.
Свет танцевал вокруг него и застил ему глаза. Морден сильно прикусил губу. Боль была приятной — она напомнила ему кем он был. Он почувствовал вкус крови.
Пять лет он хранил шар здесь, в самой темной, самой надежной сокровищнице Дворца. Ключ к ней был лишь один, и он с ним не расставался. За дверью стояли двое стражников, еще двое — дальше по коридору, и еще двое — у входа на лестницу. Все — с приказом не подчиняться никому, кроме самого Мордена.
Он не был здесь уже пять лет, но ему часто снилась эта комната. Шар оказывал влияние на всех, кто с ним сталкивался. Его охраной в течении этих пяти лет занималось всего около пятидесяти стражников. Примерно тридцать из них так или иначе потеряли рассудок. Самоубийства, убийства, сумасшествие... все это унесло жизни большинства из них.
Пять лет.
После Иммолана.
На Иммолане было спрятано два шара. Дворянин, который умер столетия назад, развлекался коллекционированием редких предметов. Как—то, одни Светлые Хозяева знают — как, он раздобыл два портала. Порталы были из самых маленьких, те, что могут лишь передавать бредовые наваждения Чужаков — но, тем не менее, это были порталы.
Они хранились, спрятанные в его поместьи на Иммолане, несколько столетий после его смерти. Местные жители верили, что этот дом проклят — и не без причины. Даже когда врата были закрыты — какая—то аура Чужаков просачивалась наружу.
А затем случился тот инцидент, пять лет назад. Лондо, Г'Кар...
...и Синовал.
Морден считал, что с тех пор, как поступил на службу к Ворлонцам — он больше не знал, что такое настоящий страх. Он ошибался, и в этом убедил его один взгляд на Синовала. Ему повезло — сверхъестественная удача или непостижимое покровительство ворлонцев позволили ему бежать, и даже забрать с собой один портал. Синовал забрал другой. К счастью — он даже не подозревал, что там их было два.
Морден поправил единственную перчатку; глубоко вдохнув, он поднял шар, осторожно взвесил его на ладони и вышел из сокровищницы. Это следовало сделать под открытым небом. Он прошел мимо охранников, не удостоив их ни единым взглядом. Лучше не знать, кто они такие. Он полагался на генералов, отбиравших самых лучших. После того как сошли с ума первые десять, он не желал знать большего. Слишком у многих из них были семьи.
Он шел вверх, все время вверх. Разумеется, теоретически в самой высокой точке дворца находятся покои Императора, но Лондо не занимал их. Лестницы были слишком тяжелы для его больных сердец. Верхнее крыло было практически пустым.
Наконец, Морден вышел на балкон. Небо было темным, цвета багрового вина и застлано облаками. Часть города перед ним все еще горела.
Он мог представить себе крики тех, кто попал в огненную западню, тех, кого убивали Морейл и ему подобные.
Всех их крики, слившиеся вместе, будут ничем, по сравнению с тем, что раздастся вскоре.
И среди них будет и его собственный крик. Он отдал амулет.
Он аккуратно поставил шар на парапет. Впрочем, упади тот с какой угодно высоты — он не разбился бы. Затем Морден снял перчатку. Это оказалось куда труднее, чем он ожидал, и для этого потребовались зубы и обрубок другой руки. Надевал он ее с чужой помощью.
В подземелье он не касался шара голой кожей. Он должен вызвать Чужаков снаружи, под открытым небом.
Судя по всему, скоро должен пойти дождь.
Закончив работу, он небрежно выбросил перчатку с балкона и коснулся шара. Тот был теплым, податливым, и... почти живым.
Словно плоть.
— Вы слышите меня? — спросил он.
Мы слышим.
Он не был готов к мощи этого голоса. Тот оказался свистящим шипением, которое отражалось от каменных стен и бескрайнего неба. Он был так тих, что ему приходилось напрягать слух, чтобы расслышать его, но настолько силен, что ему казалось что он мог бы расслышать его и на Минбаре.
слышим слышим слышим шим шим шим м м м
— Вы знаете кто я?
Мы знаем.
Он поднял взгляд и посмотрел на город, который так долго был его домом. Он знал этот город, он знал этот мир, он знал этот народ.
знаем знаем знаем аем аем аем ем ем ем м м м
Он хотел не подчиниться его Хозяевам — но не мог. Они были всем, что у него осталось. Он сам поклялся служить им, и он видел как все, кого он знал умирали, служа им. Не подчиниться им теперь... Это стало бы насмешкой над всей его жизнью.
Может быть, он был дураком что не остановился. Но если он отступит — от этого он станет лишь еще большим дураком.
— Вы знаете этот мир?
Мы знаем.
знаем знаем знаем аем аем аем ем ем ем м м м
— Он ваш.
* * *
Он умер. Я не хочу вспоминать его.
Двенадцать долгих лет. Я не произносила его имени с тех пор, как стояла у его могилы. Я не вспоминала его лица с тех пор, как покинула Минбар.
Двенадцать лет.
Я не хочу вспоминать его.
Я отдала ему столько себя, я видела как он умирал, не один раз — дважды. Я видела его больным и слабым, и видела его живым и полным сил. Я знала нежность его прикосновений, и ярость его гнева.
Мы расстались так страшно. Гнев и страх лишили меня возможности сказать столь многое из того, что я хотела, а другого шанса у меня не было.
