А если в этом был смысл?
Следующую неделю Жан звонил мне минимум два раза в день: утром и вечером. Мы не говорили ни о том вечере, ни о чём-либо серьёзном. Если меня спросили бы, что мы могли обсуждать часами, то я должна была бы сильно напрячься и не факт, что в итоге вспомнила бы. Иногда, бывало, он писал днём, чтобы уточнить рабочие вопросы и спросить о моём самочувствии. Один раз Жан предложил приехать, но просьба — дать мне неделю побыть одной — и больше этот вопрос не затрагивался. Всё это время я работала в номере, а на улицу вышла раза три. Не было желания и особой необходимости, поскольку в офис меня не приглашали.
Меня накрыло невозмутимой отрешённостью. Не чувствовать эмоциональных всплесков, не анализировать каждое малейшее действие или фразу посторонних и себя — всё это оказалось довольно неплохо. Я снова погрузилась в работу и больше практически ничего не делала. Мне нравилось это состояние.
Но прожила я с такой холодной головой ровно семь дней.
Был вечер, когда у меня получилось закончить с переводом документов. Я распустила косичку и хотела собрать волосы в хвост, но внезапно резинка лопнула. Какое-то время пришлось потратить, чтобы вспомнить, куда я могла положить другие. В поисках я добралась до прикроватной тумбочки и открыла верхний ящик. Мне сразу бросилась в глаза нужная вещь, но, когда я потянулась за ней, в свете лампы что-то ярко сверкнуло. Смотреть на эту цепочку было так, словно получить все неозвученные чувства назад.
Получите и распишитесь.
Глава 18
Телефонный звонок выдернул меня из тревожного сна. На заправленной кровати рядом с подушкой обнаружилась цепочка, но в этот раз получилось проигнорировать непрошенные мысли.
— Валери, доброе утро. Всё в порядке?
— Да, Жан. Всё хорошо.
— Извини, что так рано беспокою.
— Всё нормально.
— У меня было предложение…
— Какое?
— Сегодня в плане работы не так много, могли бы мы встретиться вечером?
Может, это тот самый шанс поговорить? Или хотя бы попробовать сделать шаг в сторону этого разговора?
— Хорошо.
— Правда? Я очень хотел бы увидеть тебя. Но я не настаиваю.
— Знаю.
— Значит, я заеду в семь?
— Да.
— Кстати, хотел спросить. Ты знала, что Станислав собирался уехать обратно в Россию?
Он уехал.
— Нет.
Ложь сорвалась с языка отвратительно легко. У меня отсутствовала не информации, а совесть. Я поступала с Жаном ужасно некрасиво.
Ничего не исправить.
— Ладно. Тогда буду ждать нашей встречи.
— До встречи.
Я осталась в кровати и принялась искать такие нужные ответы на белом потолке. До вечера надо было решить, что делать дальше.
Хотелось рассказать обо всём. С самого начала. Попытаться объяснить то, что я не понимала и всё ещё не поняла. Быть может, мне не хватало именно взгляда со стороны?
Хотелось молчать. Сделать вид, что ничего не было. Притвориться, что я всё забыла. Потому что, наверное, забыть не смогу.
Ещё была Ника. Могла ли я поговорить с ней, выплакать всё, что накопилось, и быть услышанной? Почему я не рассказала ей сразу? В тот день, когда он зашёл в университетскую аудиторию. Или после выпуска. Почему не смогла довериться ей? Вывали на неё этот спутанный ком сейчас, что она подумает обо мне?
За оставшееся время стоило постараться привести себя в порядок. Потому я наконец встала и направилась в ванную комнату, чтобы принять душ и вымыть голову.
В семь часов я вышла из номера с одной лишь мыслью — надо всё объяснить. И будь что будет.
— Добрый вечер.
— Привет.
Я захлопнула дверь машины, и этот звук был знаком — бежать больше некуда.
— Куда ты хотела бы поехать?
Жан сидел за рулём и только сейчас повернул ко мне голову. На его лице не было и тени улыбки, а на меня накатила тревога.
Почему он такой серьёзный?
— Всё в порядке?
— Да, немного устал сегодня. Так что скажешь?
— Ты, наверное, голоден. Может, поедим что-нибудь?
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})
Кто я такая, желающая увидеть его тёплую улыбку, хотя сама не могла сделать подобного?
— Я был бы рад услышать, что хочешь ты, — он снова отвернулся, а я ещё больше растерялась.
— Не знаю… Уже вечер и…
— И что?
Его руки так сильно сжимали руль, что было сложно не понять — он злится. На меня?
— Я хотела просто побыть с тобой. Неважно где, — лучшего ответа придумать не получилось.
— Пристегни ремень, — фраза была брошена непривычно напряжённым голосом.
В голове зашуршали угнетающие мысли: от «он всё знает» до «сегодня наша последняя встреча». Если расскажу ему — что-то ещё можно спасти? Или станет только хуже? Неужели больше не будет… ничего?
В какой-то момент мне показалось, что мы ехали быстро, слишком быстро. Я испуганно посмотрела на Жана, но ничего не сказала. Имела ли я право что-либо сейчас говорить?
Спустя бесконечность машина остановилась, а за окном был его дом. Мне не удалось даже открыть рот, как Жан со всей силы ударил руками по рулю, а я вздрогнула и повернулась на звук. Он тяжело дышал, а глаза оказались закрыты. Моё сердце билось как сумасшедшее — гори оно всё!
— Мне жаль…
— Я такой идиот! — мы начали говорить одновременно. Жан открыл глаза, а я впервые увидела, как они могли гореть от злости? ненависти? боли? — Прошу тебя, — в голосе полная беспомощность, — хватит извиняться. Я устал слышать от тебя эти слова. Почему ты постоянно извиняешься передо мной? — он отвернулся и упал головой на руки, которые всё так же сжимали руль.
— Я больше не буду…
Похоже, и правда больше не смогу ни извиниться, ни сказать что-либо вообще, ни тем более прикоснуться. Предчувствие конца сжимало горло.
— Все эти схемы, чертежи — чего они стоят? Я не могу сложить один плюс один, — не отрывая головы от рук, Жан повернулся лицом ко мне.
— Но…
— И ладно бы это была случайность, один единственный раз. Кто не совершает ошибок, верно? Но знаешь, это какая-то чёртова закономерность.
Я не видела в его глазах никаких подсказок, никаких обещаний, что всё будет хорошо. Ничего кроме разочарования и боли там не было.
— Я была не права, — естественно, мне надо было это понять давно.
— Нет, это я был слеп. Обманывал себя.
— Пожалуйста, спроси у меня всё, что хочешь, — из глаз начали бежать слёзы. — Я отвечу на всё, правда, — отвращение к себе накрыло плотным одеялом.
Жан несколько раз растерянно моргнул, продолжив смотреть на меня. А затем он резко поднялся и развернулся в мою сторону, чтобы наклониться. Тёплые ладони накрыли щёки, а пальцы нежно вытерли слёзы.
Так стыдно.
— Не плачь, пожалуйста. Это я не прав, слышишь? — это ложь, я знаю. — Давай поговорим. Но прежде нам нужно успокоиться.
Его тяжёлый вздох неподъёмным грузом лёг на мои плечи.
Сейчас, оказавшись на такой знакомой кухне, где всегда ощущалось лишь спокойствие и тепло, я чувствовала неуверенность и скованность. Уже минут десять я грела руки о горячую кружку с чаем и ждала возвращения Жана. Он вышел из дома, сказав, что ему нужно подышать свежим воздухом. Всё это время я чувствовала себя оголённым нервом. Как много стоило говорить?.. Нет. Надо постараться ответить на все вопросы.
Звук открывающейся двери подтвердил — бежать точно некуда.
Жан молча зашёл на кухню, налил воды в высокий стакан и подошёл ко мне. Я думала, что он окажется напротив и начнётся наш «допрос», но он сел на соседний стул.
— Мы можем поговорить?
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})
— Да, конечно.
— Уверена? — пришлось кивнуть головой, потому что я не хотела, чтобы он отыскивал нотки неправды в голосе. — Мне жаль, что я наговорил тебе всё это в машине. Я не должен был.
— Всё в порядке. Ты ничего не сказал…
— Сказал, — на некоторое время повисла тишина. — Я хочу знать, — от его взгляд пробирала дрожь. — Правду. Даже если потом пожалею об этом.
