И вот теперь он плёл венок. Между прочим, выходило у него совсем недурно. Такого плетения в местных краях не знали точно. Его он выучил, в своё время выгуливая сестрёнку, которая просто обожала украшения из цветов апельсина. Кто пробовал хоть что-нибудь соорудить из них, знает, насколько это непростая задача. А Ирраш мог сделать и венок, и браслет и даже ожерелье. Так что справиться с фиалками ему было проще простого.
Другое дело, что и сам демон не мог бы сказать, зачем он за это, несомненно нужное и полезное занятие вообще взялся. Но поскольку ответа шавер дать не мог, то и вопросов никаких не задавал. Плёл себе и плёл. Просто ему казалось, что перед Ллил и извиниться стоит. За что — это уже дело десятое. Ну, ощущал Ирраш внутреннюю потребность извиниться. Между прочим, желание было редким и уже только поэтому его стоило лелеять.
А на кучку местной детворы, сгрудившихся воробьиной стайкой шагах в пяти от него и пялящихся во все глаза, демон ни малейшего внимания не обращал. Как и на толпишку кумушек, уже добрых двадцать минут пытающихся набрать воду в колодце.
В общем, чувствовал себя Ирраш полным и окончательным кретином. Но венок плёл.
И изредка поглядывал на Ллил. Дверь домика была открыта нараспашку. Шавер прекрасно видел и девушку, и ребёнка, и его мать. До него даже иногда голоса доносились, правда и шаверского слуха не хватало, чтобы разобрать смысл сказанного. Впрочем, его и без слов понять труда не составляло.
Блаженная вела себя так, как Ирраш от неё и ожидал. По-деловому, мягко, но настойчиво, она осмотрела мальчишке горло, что-то выстукала пальцами у него на груди и принялась выкладывать из своей корзинки склянки и горшочки — лечить собралась. При этом ребёнок себя вёл на удивление спокойно. Ллил он явно не боялся, охотно подчинялся её распоряжениям и от странных глаз не шарахался. А мамаша-крестьянка в буквальном смысле смотрела лекарке в рот и внимала каждому слову.
Когда только они вошли в деревню, шавер сразу заметил странное отношение крестьян к своей, между прочим, госпоже. Несомненно, девушку здесь любили. Кланялись охотно, совсем не по принуждению и призывы Тьмы быть благосклонной звучали вполне искренне. Но вот почтение в селянах отсутствовало напрочь. Поклонившись, они запросто заговаривали с Ллил, а один её вообще «дочкой» поименовал.
Да и она им отвечала тем же. Улыбалась всем и каждому, называла по именам и интересовалась делами. От таких интересов у Ирраша брови сами на лоб полезли: как там новорождённая тёлочка, набирает ли вес? Зажила ли мозоль? Пьёт какой-то тут не присутствующий дед липовый отвар и прошёл ли у него кашель? Хватило ли семян фасоли для посева?
В общем, по глубокому убеждению лорда Нашкаса истинная леди себя должна вести несколько иначе.
С другой стороны, Ллил леди не являлась — всего лишь дочка хозяина, да к тому же ещё и незаконнорождённая. А вот то, что на шавера крестьяне поглядывали с опаской, обходили стороной, хоть и продолжали пялиться, а кое-кто даже знаки, отгоняющие дурное, делал, почему-то злило. Хотя раньше его такие вещи интересовали мало.
Ирраш раздражённо вздохнул, перевязав венок лентой, и глянул на домик. Девушка свои врачевательские дела закончила и теперь играла с мальчишкой в ладушки. Причём получалось у неё это ловко — мимо детской ладошки она ни разу не промахнулась. Да при этом ещё умудрялась общаться с мамашей.
Демон сплюнул с досады. Видение как он, едва не воя, валяется на полу, всплывали из глубин, словно кит — такие же большие, громоздкие и неудобные. От этого куска памяти Ирраш бы избавился с большой охотой.
— Ллил, тебе не пора? — повысив голос, поинтересовался шавер.
Девушка вскинулась удивлённо. Но послушно сложила свои причиндалы обратно в корзину, подхватила посох и, распрощавшись с мамашей, поцеловав — естественно! — мальчишку в лобик, вышла из дома.
— Вы спешите? Я хотела ещё хотела зайти к мельнику. На ногу его старшего сына осенью жёрнов упал и с тех пор он…
Ирраш опять раздражённо вздохнул, едва сдержался, чтобы не сплюнуть и нацепил ей на голову венок. Который, кстати, получился очень даже милым — в три ряда, с такими маленькими арочками поверху. А в центре каждой арочки белая фиалка.
Ллил замерла, как будто прислушиваясь к чему-то.
— Н-да, это действительно идиотская затея, — буркнул Ирраш, ловя себя на желание запустить руку в шевелюру, на манер Дана. — Будем считать, что ничего не было.
Он потянулся, чтобы стащить венок. Но девушка отшатнулась — не испуганно, а не желая отдавать красоту.
— Нет, что вы? Он очень красивый! Я просто удивилась. Спасибо большое.
— Тебе-то откуда знать, красивый он или на веник похож? — окрысился деликатный шавер.
— Ну, я же его чувствую. И запах ещё, лепестки мягкие, ленточка…
Она улыбнулась, подняла руку и безошибочно нашла ленту, проведя по ней рукой — не ощупывая, а, скорее, гладя.
— И какой же он? — скептически поинтересовался Ирраш.
— Мягкий, — не задумываясь, ответила Ллил, — но не как мех, а, скорее, как хлебный мякиш. И тёплый, словно солнце пригревает щеку, когда долго сидишь на одном месте. А ещё он шуршит.
— Шуршит?
— Не на самом деле шуршит, мне просто так кажется. Как ветка яблони по подоконнику летом ранним-ранним утром. Когда впереди целый день. И ещё он очень мужской.
— Фиалки? Мужские? — усмехнулся демон.
— Вы спросили — я ответила, — пожала плечами девушка. — И ещё раз большое вам спасибо. Венок действительно очень красивый. Так вы проводите меня к мельнику или вернётесь домой?
— Провожу, — проворчал шавер.
Ллил просто кивнула, повернулась и её нога, неловко ступив на ком ссохшейся глины, поехала. Девушка тихонько ойкнула, отставила руку в сторону, пытаясь найти опору… Правда, никакой необходимости в этом не было. Ирраш её держал так крепко, словно блаженная собиралась с обрыва свалиться.
— Спасибо, но я справлюсь сама, — Ллил мягко, но очень решительно, вывернулась из его рук.
— Да ты так шею себе свернёшь! — рыкнул Ирраш.
Девушка ничего не ответила, только губу досадливо прикусила и потопала себе дальше. А шавер все-таки сплюнул.
* * *
Шаверу не спалось. Собственно, за время, проведённое в доме Ллил, он выспался на несколько лет вперёд. Да и глаза закрывать было ещё страшновато. И с этой совершенно детской боязнью темноты Ирраш пока справиться не мог. А глухое и привычное, как вечно ноющий зуб, раздражение на себя, кстати, тоже заснуть мешало. И если бы только оно одно. Комары досады вились, словно мухи вокруг неаппетитно пахнущей кучки.
Демон крякнул, оценив собственные энтомологические сравнения, и перевернулся на другой бок, сунув руку под голову. Левое ухо оглохло, и в нем поселился шум морского прибоя. Недовольство от этого никуда не делось. Да и со сном по-прежнему наблюдались явные трудности.
В ореоле света от горящей лампы ему мерещились то мрачное лицо Дана, то нахмуренные брови блаженной. И оба взывали к совести шавера. Которую он вот уже тридцать шестой год подряд пытался прикончить, но без особого успеха. Тварь едва дышала, но жила. В данный момент нашёптывая придушено про то, что ему уже давным-давно следовало вернуться. Или, по крайней мере, сообщить о себе. О том, что такой внеочередной отпуск никто не оценит и вряд ли он сам сможет найти достаточно убедительное обоснование собственной расслабленности.
И о том, что блаженная, пропускающая мимо ушей любые оскорбления, обиделась на попытку помочь. Странно? Ни Тьмы не странно! Уж кто-кто, а Ирраш её понимал прекрасно. Самостоятельная-то она самостоятельная, как рота пьяных магов. Но все равно же ущербная, как не крути. Физически ущербная. Характерец-то у девицы на зависть любому сержанту. Да только и она наверняка мечтает быть «как все». А тут он со своими веночками и: «Ты себе шею свернёшь!».
Кретин.
Демон рывком перевернулся на правый бок, замотавшись в простыню, как мумия. И едва не разорвал её со злости, пока выпутывался. Отлёжанное ухо гудело и почему-то дико чесалось. Яростно скребясь, как блохастый кот, Ирраш сел на постели, а потом и вовсе встал, подойдя к окну. Если он романтически мается бессонницей, то вполне можно, например, не менее романтически повыть на луну.
А ночное светило действительно показалось из-за яблоневых макушек, заливая молочным фонарём крохотный, но чисто подметённый дворик, ограду огорода, собранную из штакетника и щелястый угол курятника.
Ещё на улице пели. Шавер, не смотря на весь свой супер слух, не сразу и сообразил, откуда звук идёт. Чтобы посмотреть на поющего, ему пришлось перегнуться через подоконник по пояс, надеясь, что потрескивающая под его весом конструкция не развалится. Падать, конечно, было не высоко — всего второй этаж. Но полёты головой вниз на истёртую от времени брусчатку в его планы не входили.
