- Валяй, валяй! - Валька безнадежно машет рукой.
- Принес вчера три пачки пломбира, - рассказывает Светлана Яковлевна, говорит - дочкам. Их что-то дома не было, положила в холодильник и забыла. Ночью Ленка побежала по своей надобности. Видит, стоит отец у холодильника и лижет.
- Да неправда же! - возмущается Валентин. - Там только пачка подтаяла. Я ее...
- Правда, папочка, правда! - Ленка от удовольствия хлопает в ладоши. Одни бумажки остались!..
Шутки за столом рождаются сами по себе, и начинает казаться, будто не один уже раз я бывал в этой небольшой квартире, давно всех знаю.
- Что же ты ни разу не написал за эти годы? - упрекаю и спрашиваю я Валентина.
- Нелегкие годы были, - скупо говорит Валентин. - Сам понимаешь...
Что-то созорничав, Ленка прыскает, а когда порядок за столом снова восстановлен, мы, по молчаливому согласию, этой темы больше не касаемся.
О ТОМ,
ЧЕГО МЫ НЕ КАСАЛИСЬ
Ранило лейтенанта Кочина в июле 1943 года под Орлом, а лежать в госпитале довелось ему в маленьком городке на Урале. В промежутке медсанбат, эвакогоспиталь, подвесные носилки в санитарном вагоне, промахнувшем чуть ли не всю страну.
Когда санитары вынесли его из вагона, шел мелкий осенний дождь, Валентин слизнул с губ пресные капли; когда же ему впервые разрешили подняться, за окном была зима.
Легонько прикоснувшись ноющей грудью к подоконнику и сразу перестав слышать, что делалось в палате, он молча разглядывал выставленную за стеклом картину незнакомого города. Городок был одноэтажный, засыпанный чистым снегом. Над домами, распахнувшими непривычные для глаза ставни, висели ровные розоватые дымки; в валенках и пуховом платке прошла, покачивая коромыслом, краснощекая молодайка; легким парком курился на дороге конский навоз. На горизонте какой-то неправдашней, нарисованной поднималась сахарно-белая гора, и только на самой маковке ее зеленела горстка сосен...
С этого дня и началось выздоровление лейтенанта Кочина. Однажды, когда он, лежа, читал, в палату вошла девушка в белом халате, рукава халата были у нее закатаны почти до локтей. Санитарок, сестер и врачей Валентин знал уже поименно, эту видел впервые.
- Кто Кочин? - негромко спросила она, внимательно, словно запоминая, оглядев лежащих добрыми голубыми глазами.
- Лаборантка, - вслух, будто девушка уже вышла, доложил черноволосый старший сержант. Несмотря на тяжелое ранение, сержант этот проявлял повышенный интерес ко всему женскому персоналу госпиталя.
Держась за спинку кровати, Валентин начал подниматься.
- Лежите, лежите, - остановила девушка. - Мне только кровь на анализ взять.
Присев рядом, она принялась расставлять на тумбочке какие-то пузырьки; обычно словоохотливый, лейтенант вдруг оробел и украдкой следил за ней.
Вблизи глаза у нее оказались серыми, но тут же, когда она повернулась к окну, рассматривая на свет тонкую узкую пробирку, снова заголубели. "Чудно! - удивился про себя Валентин. - От неба, что ли?.." Темно-каштановые волосы девушки как бы подчеркивали белизну ее халата. Таких ослепительно чистых халатов лейтенант в госпитале ни у кого не видел, это точно. Да и во всем облике девушки было что-то от этой чистоты, от пахучего холодка первого нетронутого снега. Белая нежная шея с едва заметно пульсировавшей жилкой, маленькие уши, то открываемые, то снова закрываемые короткими волосами.
Последнее, что лейтенант успел рассмотреть, были губы - чуть припухшие и такие свежие. "Нецелованные", - подумал Валентин, и его даже в жар кинуло.
Лаборантка случайно перехватила смущенный, растерянный взгляд лейтенанта, поспешно одернула на груди халат; краснея и хмуря рыжеватые брови-разлетайки, она протерла Валентину спиртом средний палец правой руки; блестящая, похожая на автоматический карандаш, палочка, щелкнула, в палец кольнуло - ощущение было такое, словно коротко ударило током. Валентин невольно поморщился.
- Ну, ну, - одними глазами улыбнулась лаборантка. - Не больно.
Длинными ласковыми пальцами с коротко остриженными ногтями она на секунду дотронулась до его руки, прижала к ранке пропитанную йодом ватку.
- Спасибо, - все еще не оправившись от смущения, хрипловато поблагодарил Валентин.
- Пожалуйста, - снова скупо улыбнулась девушка.
Собрав свои пробирки и пузырьки, она кивнула всем обитателям палаты и, не оглядываясь, вышла.
- - Хороша, - немедленно отреагировал старший сержант. - Вот от кого добиться!
- Хватит жеребятничатъ! - неожиданно рассердившись, оборвал лейтенант, хотя сам еще недавно с острым любопытством новичка слушал россказни о любовных похождениях сержанта, расцвеченные могучей фантазией.
В десятом классе Валентин был влюблен в Марусю Климову - сейчас он пытался вызвать в памяти ее облик и не мог: девушка в белом халате заслонила ее. Она, эта девушка, была рядом, под одной с ним крышей, в палате еще сохранился след от нее - легкий холодок спирта. Выздоравливающий лейтенант загрустил и размечтался...
Через неделю по каким-то причинам анализ пришлось повторить. На этот раз лейтенант сам отправился в лабораторию; находилась она в конце длинного коридора. Крохотная комнатка с плоской медицинской кушеткой и стойким кислым запахом мочи и лекарств, несмотря на открытую форточку.
Лаборантка сделала свое дело быстро, можно было уходить, но Валентин заинтересовался, как проводится анализ крови, и задержался. Девушка оказалась интересной собеседницей. До тринадцати лет она жила в Москве, в которой Валентин не был еще, и хорошо, не хвастаясь, рассказала о ней.
- А как вы сюда попали? - спросил он.
- По эвакуации, - быстро ответила девушка, кончики ее маленьких ушей почему-то порозовели.
В палату повеселевший лейтенант возвращался с разрешением иногда заходить в лабораторию и зная имя лаборантки - Светлана.
Все, что Валентин начинал делать, он делал увлеченно, не признавая никаких условностей. Маленькую оговорку "иногда" он опустил, будто не слышал ее вовсе, и, едва в репродукторе раздавался тоненький голосок дикторши: "Местное время семнадцать часов десять минут", - шел в лабораторию. Поначалу такая последовательность Светлану смущала, она даже пыталась хмуриться. Валентнн догадался, что девушка опасается разговоров, принял меры предосторожности. И сам же, насмешив лаборантку, рассказал о них. В "гости" он отправлялся теперь только тогда, когда в коридоре никого не было. Стоило же мелькнуть чьему-нибудь халату, и храбрый лейтенант или поспешно доставал заблаговременно приготовленную папироску, готовый выслушать замечание за курение в неположенном месте, пли демонстративно поворачивал к туалету.
Лаборатория работала до пяти, в госпитале оставались только дежурные врачи и сестры, и молодые люди нередко засиживались до самого ужина. Светлана торопливо одевалась, Валентин, задерживая руку девушки, прощался и шел есть вечернюю порцию каши.
Взаимное узнавание шло не равными долями. Светлана охотно слушала пространные воспоминания Валентина о Кузнецке, о фронтовых товарищах и редко рассказывала что-нибудь о себе. Обычно это были какие-нибудь эпизоды из ее жизни, случаи - в одно общее они не складывались; иногда, лежа ночью с открытыми глазами, Валентин удивлялся, что о Светлане он по-прежнему знает только то, что она на два года позже его окончила десятилетку и жила прежде в Москве. Один раз ему даже показалось, что она просит ни о чем не расспрашивать ее.
Просит не словами, а взглядом. Он спросил что-то насчет родителей, Светлана странно взглянула на него, ее так необычно меняющие цвет глаза умоляли: не надо об этом!.. Валентин, как ему казалось, ловко перевел разговор на другое, а ночью, перебрав в памяти всю встречу, смущенно улыбнулся: прямолинейный, грубоватый, он стал разбираться в таких тонкостях...
Впрочем, тем для разговоров у них без этого находилось множество; интересно со Светланой было и потому, что она оказалась значительно образованней его.
На тумбочке у Валентина вместо "Графа Монте-Кристо"
и "Трех мушкетеров" лежали теперь потрепанные томики Бальзака. Светлана брала их в городской библиотеке.
Накануне выходного, который от будничных отличался для Валентина только тем, что в этот день он не видел Светланы, девушка встретила его расстроенная. Рассеянно отвечая на его вопросы, она прикрывала рукой наплаканные, с покрасневшими веками глаза, покусывая губы.
- Что с тобой, Света? - прямо спросил Валентин.
- Тетя Шура умерла, - всхлипнула Светлана и закрыла лицо ладонями.
Тетя Шура была пожилая женщина, у которой Светлана квартировала, девушка в разговорах не один раз упоминала ее имя. Нынче утром по обыкновению Светлана пошла на колодезь за водой, а когда вернулась, тетя Шура лежала, уткнув почерневшее лицо в скобленые доски кухонного стола. Неподвижный ее локоть придавил извещение о гибели сына.
- Она мне как мать была, - горько шептала Светлана, не открывая лица. Одна я осталась...
