Естественно была необходимость взять под надежную охрану детей, перечеркнуть даже возможность использовать Павла в неких играх. Получалось, что только я и он имеем право на престол. И все… теперь уже все! Нету Иоанна Антоновича!
К Павлу я решил зайти после разговора с пробудившейся тетушкой. Понимая, что вряд ли она уже может быть хотя бы похожей на себя прежнюю, я все же захватил флакончик с отравой. И во время бессвязного общения, то и дело думал подмешать. Мы были одни, и я имел такую возможность. И я не сделал это.
Не стану говорить о гуманности, эти пересуды лишние. Я подумал, что сделать это смогу еще не раз, но не сейчас, когда смерть государыни произойдет сразу после моего ухода. В тоже время живая, но неспособная Елизавета представлялась чем-то вроде того же молниеотвода. Еще жива императрица, и сердца подданных полны надежд. А в это время я постепенно, но неумолимо перехватываю все рычаги власти, как те, что были у Елизаветы, так и те, что она делегировала иным.
Тетушка была плоха! Хочется сказать, что она пришла в себя! Но нет! В себя она уже не придет! Это был больной человек, который не мог вразумительно разговаривать, с отсутствием какой-либо логики мышления. Елизавета то меня звала принцем Готторбским, то Ивана Шувалова, что уже почти не выходил из спальни государыни, назвала Александром Борисовичем Бутурлиным. Это я далеко не сразу понял, что упоминаемый Саша — это уже сильно давнишний любовник Елизаветы Петровны Бутурлин.
Теперь мне стало ясным, что Елизавета становится инвалидом и править не сможет. Кто иной может сколь угодно питать надежды на выздоровление императрицы, она уже никогда не станет прежней и не сможет ни в какой мере править. Но то, что она жива, делает невозможным мою коронацию. Или все же можно возложить корону? Нужно поинтересоваться этим вопросом. Можно же и ускорить… не хотелось бы, больше крови, что уже пролито вчера. А можно и отречение Елизаветы организовать. Но тут действительные союзники нужны.
Вот насчет тех самых союзников. С Михаилом Воронцовым нам не по пути. И даже не из-за того, что он из партии Шуваловых, уже бывшей партии, а потому считаю его приспособленцем. Да и нужно мне место вице-канцлера для вхождения в элиту своего человека, коим, смею надеяться, станет Трубецкой. Он резко пойдет на взлет, усиливая свое влияние и должен осознавать, что только я сделал его действительно влиятельным человеком в империи. Еще в качестве союзника вижу Миниха. К нему в Причерноморье уже отправились вестовые. Христофора Антоновича я планировал официально назначить генерал-губернатором южных земель, которые, скорее всего, назову Новороссией. Но сейчас он мне нужен в Совете, чтобы там было достаточно голосов именно моих людей.
Сложными и непонятными представлялись перспективы сделать моим союзником Алексея Григорьевича Разумовского. Вроде как увалень и тихий алкоголик, но нет: и своих казачков подтянул, и надолго не уехал, и быстро вернулся в Петергоф. Ходит по дворцу теперь только со своим братцем Кириллом, может, и для того, чтобы протолкнуть родственника куда повыше, к примеру, на место Петра Ивановича Шувалова.
Бестужев временным попутчиком стать может, он уже это подтвердил, и сейчас что-то хочет мне сказать, дал запрос на аудиенцию. Но я не хочу вокруг себя очередных интриганов. Работать нужно, а не интриги выстраивать. Но дипломатический корпус держится сейчас на нем, мне же нужны стабильные отношения с соседями и всеми остальными игроками на мировой арене. Как правильно составить ту или иную ноту, правила и этикет общения с послами, принципы дипломатической переписки — всему этому еще предстоит научиться. А пока пусть работает канцлер.
— Слушаю Вас Алексей Петрович, — начал я разговор, как только вошедший в комнату закончил кланяться.
Я выдрал ближайшую к спальне Елизаветы комнату и скоро оборудовал там рабочий кабинет.
— Ваше Высочество, нас не услышат? — спросил Бестужев.
— Нельзя быть уверенным во всем, но в этой комнате тайных мест нет, потому и говорить можно смело, — ответил я, приглашая канцлера присесть возле моего рабочего стола.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
— Ваше Высочество, я пришел поговорить, если будет позволено, в открытую, — я изобразил приглашающий жест и канцлер продолжил. — Ваше назначение Шешковского главой следствия по случившемуся в Петербурге и окрестностях выглядит, уж простите, не совсем правильным.
— Вы говорили про открытый разговор, граф, — сказал я и стал лихорадочно думать.
Хитрый лис знает или догадывается о том, что за всеми событиями маячит моя фигура? Если даже есть подозрения, не подтвержденные фактами, то это уже опасно. Сила, я считаю, на моей стороне, как и сама система престолонаследия. Так что Бестужев просто решил поторговаться, набить себе цену. Что ж поторгуемся!
— Итак, канцлер, что Вы предлагаете? — спросил я.
— Я бы осмелился предложить, Ваше Высочество, чтобы мой человек участвовал в расследовании смертей Шуваловых, как и Иоанна Антоновича, — сказал канцлер, на его лице не дрогнул ни один мускул.
— Я считаю, что господин Шешковский справится с расследованием, — и я проявлял внешнюю невозмутимость.
— Без сомнений. Моему человеку не надо будет и вникать в суть расследования, только быть рядом, чтобы общество видело, сколь серьезно проходит сыск виновных. Для меня же понятно, кто те бунтовщики, что злоумышляли поставить на трон Иоанна Антоновича. Это люди, что посещали тайные общества, — сказал канцлер и стал выжидать моей реакции.
— Я так же думаю о причастности тайных обществ к убийствам… Хорошо. Пусть Ваш человек прибудет в Петергоф. Сюда же в полдень приедет и господин Шешковский с докладом, — понимая, что теперь нужно договориться о цене лояльности, я продолжил. — У Вас есть собственное видение того, кто будет во главе коллегий? Вы канцлер, Ваши предложения могут быть ценными.
— Если будет на то Ваша воля, Ваше Высочество, я бы просил за Апраксина Степана Федоровича! — сказал Бестужев, который не смог полностью задавить эмоции и улыбнулся.
— Конечно, — с улыбкой сказал я. — Апраксин получит чин генерал-фельдмаршала и станет главой Генерального штаба, коий я намереваюсь учредить. Он станет в подчинение главе Военной коллегии, вторым по чину в ведомстве. Это то большее, что я могу сделать для Степана Федоровича.
Наступила пауза. Видимо, не того ожидал канцлер. Наверняка решает: стоит ли надавить на меня или же отступить. Я не отказал Бестужеву, но предложил свой вариант. Если канцлер думал, что я вот сейчас начну плясать под его дудку только потому, что он что-то там знает, то нет. Уже должны быть готовы заметки в газету, начаться первые аресты тех, на кого и будет свалена вся вина за учиненные преступления.
Тайные организации, которые мы же и создавали, первоначально и планировалось назначить виновными во всем. Тот же Белозарович, который и был «лицом» заговора по воцарению Иоанна Антоновича, состоял в одной из таких тайных организаций. Пусть там только и делали, что трепали языком да пили дармовые хмельные напитки. Не важно, в Сибири и таким найдется применение. А вот вариант с Америкой я даже и не рассматривал. Не хватало еще там вольтерианской заразы, чтобы уже лет через сорок-пятьдесят получить войну за независимость каких-нибудь соединенных американских волостей.
— Будет ли мне позволено узнать, кого Ваше Высочество поставит во главе Военного ведомства? — принял мои условия Бестужев, не стал обострять.
Я был готов на то, чтобы отстранить Бестужева-Рюмина и пойти дальше — арестовать и сослать. Состряпать обвинение проще простого. Бирону было выдвинуто главное обвинение в том, что он не уследил за ухудшением здоровья Анны Иоанновны. А Бестужев уследил? А Иван Шувалов? Разумовский? Так что, если ситуация пойдет на обострение, то за мной не станет. Вот только с кем остаться?
Вместе с тем, Шешковскому нужно время, чтобы обстоятельно проработать окружение и команду Бестужева. Понять, что эти люди из себя представляют, на что способны, как могут себя повести при потере своего патрона.
