К счастью, кофеварка уже забулькала. Она поставила кружку на этажерку и принялась за работу.
Четверть часа спустя — у нее уже болели руки — кто-то окликнул ее:
— Все в порядке?
Она подняла голову и обомлела.
Она его не узнала. Классные брюки, безупречно отглаженная куртка с двумя рядами круглых пуговиц, на кармане синим шелком вышито его имя, на шее пижонский платочек, фартук, ослепляющий белизной, на голове ловко сидит накрахмаленный колпак. Камилла всегда видела его одетым на босяцкий манер, и он показался ей очень красивым.
— В чем дело?
— Ни в чем. Ты так красив.
И вот тут он — этот кретинский кретин, этот воображала, этот бахвал, этот маленький провинциальный матадор-горлопан, души не чающий в своем огромном мотоцикле, — да-да, он покраснел.
— Униформа — великое дело, — добавила она, улыбаясь, чтобы успокоить его.
— Ну да… Вообще-то, ты права…
И он ушел, пихнув попавшегося ему на пути члена команды, а заодно и обругав его.
Никто не произносил ни слова. Ножи с чавканьем крошили продукты, звякали тарелки, хлопали створки дверей, каждые пять минут в кабинете шефа звонил телефон.
Завороженная Камилла разрывалась между стремлением сосредоточиться на работе, чтобы кто-нибудь тут же не обложил ее крутой бранью, — и желанием не упустить ни одной детали действа. В отдалении маячила спина Франка. Он выглядел выше и спокойнее, чем обычно. Ей показалось, что она его совсем не знает.
Она тихо спросила компаньона по лущению каштанов:
— А Франк, чем он занимается?
— Кто это?
— Лестафье.
— Он отвечает за соусы и мясо…
— Это сложно?
Прыщавый поднял глаза к потолку.
— Ужасно! Это самая сложная работа. После шефа и первого помощника он номер третий в команде…
— Он так хорош?
— Как сказать… Он придурок, но силен. Я бы даже сказал, он супер. Кстати, сама увидишь — шеф всегда обращается к нему, а не к заму. За ним он приглядывает, а на Лестафье только изредка посматривает…
— Но…
— Шшш…
Когда шеф хлопнул в ладоши, объявляя перерыв, она подняла голову, и лицо ее перекосилось от боли. У нее болел затылок, спина, запястья, руки, ноги, ступни и бог знает что еще — она не могла вспомнить названия этих частей тела.
— Поешь с нами? — спросил ее Франк.
— А это обязательно?
— Нет.
— Тогда я, пожалуй, выйду пройтись…
— Как хочешь… Все в порядке?
— Да. Тяжеловато, конечно… Но вы здорово работаете…
— Смеешься? Да там и делать-то нечего… Даже клиентов нет!
— Ну…
— Вернешься через час?
— А то…
— Сразу не выскакивай, остынь хоть чуть-чуть, не то простудишься…
— Ладно.
— Хочешь, чтобы я пошел с тобой?
— Нет-нет. Хочу побыть одна…
— Ты должна что-нибудь съесть, обязательно.
— Конечно, папочка.
Он пожал плечами.
— Тссс…
Она заказала сэндвич в кафе, куда ходят одни только туристы, и села на скамью у подножия Эйфелевой башни.
Она соскучилась по Филиберу.
Достала сотовый и набрала номер замка.
— Добрый день, у аппарата Альенор де ла Дурбельер, — произнес детский голос. — С кем имею честь?
Камилла растерялась.
— Э-э-э… Я… Могу я поговорить с Филибером?
— Мы сейчас обедаем. Хотите что-нибудь передать?
— Его нет?
— Он дома, но мы обедаем. Я ведь объяснила…
— А… Ну да, конечно… Нет, передавать ничего не нужно, просто скажите, что я его целую и желаю счастливого Нового года…
— Не могли бы вы напомнить ваше имя?
— Камилла.
— Просто Камилла?
— Да.
— Очень хорошо. До свидания, мадам Простокамилла.
До свидания, маленькая соплячка.
Черт, да что все это значит? Что за выкрутасы?
Бедный Филибер…
— В пяти разных водах?
— Да.
— Он будет просто стерильным!
— Именно так…
Камилла потратила на салат чертову прорву времени. Каждый лист следовало перевернуть, отсортировать по размеру и чуть ли не под лупой разглядеть. Она никогда не видела такого разнообразия размеров, форм и цветов.
— А вот это что такое?
— Портулак.
— А это?
— Шпинат.
— А это?
— Сурепка.
— А это?
— Ледяная голова.
— Красивое название…
— Откуда ты такая взялась? — спросил ее сосед.
Она прекратила допрос.
Потом она вымыла специи и высушила их в специальной гигроскопичной бумаге. Травки следовало разложить по кастрюлькам из нержавейки и старательно перебрать, прежде чем украшать ими холодные закуски. Она колола грецкие орехи и фундук, чистила инжир, очистила гору лисичек и наделала кучу масляных шариков двумя ребристыми шпателями. Следовало быть очень внимательной и положить на каждое блюдечко один шарик из сладкого масла, другой — из соленого. В какой-то момент она засомневалась, и ей пришлось попробовать масло, подцепив кусочек кончиком ножа. Бррр, гадость! Она терпеть не могла масло и стала вдвое внимательнее. Официанты продолжали разносить кофе посетителям, напряжение в воздухе росло с каждой минутой.
Кое-кто работал молча, другие потихоньку матерились, а шеф изображал говорящие часы:
— Семнадцать часов двадцать восемь минут, господа… Восемнадцать часов три минуты, господа… Восемнадцать часов семнадцать минут, господа… — Он как будто решил довести их до безумия.
Делать ей было больше нечего, и она стояла, опираясь руками о свой рабочий стол и поднимая то одну ногу, то другую, чтобы хоть чуть-чуть снять усталость. Ее сосед по столу упражнялся, выделывая узоры из соуса вокруг ломтика фуа гра на прямоугольных тарелках. Легким движением он встряхивал ложечку и вздыхал, разглядывая причудливые зигзаги. У него ни разу не получилось ничего путного. И все-таки это было красиво…
— Что ты хочешь нарисовать?
— Не знаю… Что-нибудь оригинальное…
— Можно я попробую?
— Давай.
— Как бы не испортить…
— Да ничего, валяй, я просто тренируюсь, это не для клиентов…
Первые четыре попытки вышли плачевными, но на пятый раз она поймала движение…
— Эй, гляди-ка, очень хорошо… Можешь повторить?
— Нет, — засмеялась она. — Боюсь, что нет… Но… Может, у вас есть шприц или что-нибудь в этом роде?
— Ну-у…
— Мешочки с наконечниками?
— Должны быть. Посмотри там, в ящике…
— Наполнишь его соусом?
— Зачем?
— Так, есть одна идея.
Она нагнулась, высунула язык и нарисовала трех маленьких гусей.
Марк позвал шефа.
— Это что еще за глупости? Дети мои, мы не в студии Уолта Диснея!
И он удалился, качая головой.
Расстроенная Камилла пожала плечами и вернулась к своему салату.
— Все это не готовка… А полная фигня… — продолжал он ворчать с другого конца кухни. — И знаете, что хуже всего? Сказать, что меня убивает? А то, что этим недоумкам наверняка понравится. Сегодня люди хотят именно этого — глупых сюсечек! А, ладно, в конце концов, сегодня праздник… Вперед, мадемуазель, принимайтесь за дело — вам предстоит изобразить ваш птичий двор на шестидесяти тарелках… Живо, малышка!
— Отвечай: «Да, шеф!» — подсказал Марк.
— Да, шеф!
— Я ни за что не сумею… — простонала Камилла.
— Рисуй по одной птичке на каждой тарелке…
— Слева или справа?
— Слева, это логичнее…
— Не будет выглядеть по-идиотски?
— Да нет, получится забавно… В любом случае выбора у тебя нет…
— Лучше бы я промолчала…
— Принцип номер один. Будет тебе наука… На, держи, вот хороший соус…
— А почему он красный?
— Основа свекольная… Начинай, я буду передавать тебе тарелки…
Они поменялись местами. Она рисовала, он отрезал ломти фуа гра, располагал на тарелках, посыпал смесью перца и соли, передавал третьему участнику их маленькой команды, который с ювелирной точностью раскладывал листья салата.
— Что делают остальные?
— Собираются поесть… Мы присоединимся потом… Мы открываем бал, они нас сменят… Поможешь мне с устрицами?
— Мне что, придется их открывать?!
— Да нет, успокойся, только красоту навести… Кстати, ты почистила зеленые яблоки?
— Да. Они вон там… О, черт! Индюшонок получился…
— Извини. Умолкаю.
Мимо них прошел хмурый Франк. Они показались ему уж слишком расслабившимися. Или даже веселыми.
И ему это не слишком понравилось…
— Развлекаетесь? — насмешливо спросил он.
— Делаем что можем…
— Успокой меня… Подогревать хотя бы не потребуется?
— Почему он так сказал?
— Не обращай внимания, это профессиональный стеб. Те, кто занимается горячим, чувствуют себя небожителями, они священнодействуют и нас, трудяг, презирают. Мы к огню не приближаемся… Ты хорошо знаешь Лестафье?
