Интересно, учитель, который столько рассказал ей о Древней Греции, рискнул на что-нибудь выходящее за пределы гомеровского текста? Уилл четко помнил уроки у Ходжа. Уилл поступил в школу вместе с Ксандром, решив, что не даст старшему брату превзойти его в познаниях. Теперь он вспомнил о привычке Ходжа. «Мои дорогие мальчики», — говаривал Ходж, снимая с носа очки, и Ксан с Уиллом знали, что сейчас он расскажет им какой-нибудь пикантный эпизод из великого эпоса.
Уилл встал, обошел вокруг стола и устремил взгляд на Елену. Потом он поднял ее со стула и поставил на ноги. Она припала к нему, как сонный ребенок, которого легко уложить в постель. В дверях между двумя комнатами Елена проснулась и спросонок немилосердно толкнула его локтем в ребра. Уилл с хриплым звуком втянул в себя воздух и отступил к дверному косяку.
Она выпрямилась и подняла испуганные глаза, прижав руку к его боку.
— Ваши ребра.
Он хотел ответить что-нибудь веселое, но растворился в ее глазах, глубоких озерах сожаления по поводу небольшой боли, которую она ему причинила.
— Ошибка, Елена. Никогда не выказывайте сочувствия дьяволу.
Он приподнял за подбородок ее голову и привлек ее к себе, обхватив рукой талию. Он поставил ее перед собой, и все его тело завибрировало от этого соприкосновения. А потом опустил к Елене свое лицо.
Он хотел продвигаться медленно, хотел научить ее, как прижиматься друг к другу губами, как исследовать и поддаваться, но у нее был вкус Испании, вкус вина, пряностей и апельсинов, вкус города, который открыл свои ворота победителю, и Уилл ринулся в эти ворота, вздыхая, как вздыхают узники.
Он провел рукой по ее спине, чтобы прижать к себе, чтобы смять в своих объятиях, и почувствовал батистовый платок, которым Елена крепко обмотала свои груди.
На ней была мужская одежда, похожая на его одежду, жилет и хлопковая рубашка поверх шерстяных штанов. Руки Елены все еще беспомощно прижимались к его ребрам. Уилл расстегнул пуговицу у нее на запястье и протянул руку вниз, чтобы вытащить ее рубашку из штанов. Он коснулся гладкой кожи спины под рубашкой, и в голове стало пусто. Ладонь скользнула вверх, чтобы ощупать край батистового платка, врезавшегося в ее тело.
Он повернул ее, не выпуская из рук. Одной рукой он прижимал Елену к себе, а другая его рука расстегивала пуговицы на ее жилетке. Полы жилетки распахнулись, и он подхватил Елену на руки и отнес ее на кровать. Опустил на покрывало и зажал между бедрами, а сам принялся стягивать с нее жилет и рубашку.
Елена затуманенными глазами смотрела на его грудь, а он водил руками по ее голым плечам. Уилл заметил узел, которым был завязан платок на груди, дрожащими пальцами развязал его и снял повязку. Он почувствовал себя беззащитным, когда обнажил ее груди, он был не в состоянии скрывать желание и сохранять на лице маску.
Темно-красная складка проступала на коже ниже и выше грудей — грудей, которые он помнил, таких округлых и роскошных, со сладкими бледно-розовыми сосками. Он провел руками по ее ребрам, обхватил оба холма, и она выгнулась в его руках, голова откинулась назад, руки впились в его плечи, и Елена погрузилась в поток ощущений.
Какая-то похороненная добродетель, какой-то призрак давнишних уроков нравственности, которые прочел Ходж, воскрес и провыл, тряся своими цепями, что Уилл должен предостеречь ее. Елена слишком неопытна, чтобы сознавать слабость своего тела так, как сознавал ее он. Уилл поднял голову.
На мгновение он опять оказался в классной комнате рядом с Ходжем и Ксандром, и Ходж напоминал им, что они люди разумные. Чудовища, сказал он, наслаждаются девственницами, прикованными к скалам. Люди должны питаться хорошо зажаренными каплунами и искать в постели любовь, а не жертву.
Уилл отогнал непрошеные воспоминания.
— Елена, я сейчас буду ласкать ваши груди.
Она, одурманенная вином и поцелуями, посмотрела на него так, словно в его словах не было никакого смысла.
Совесть требовала, чтобы он сделал еще одно предостережение.
— Вы можете назваться, Елена. Кем бы вы ни были, мы оба знаем, что вам не нужно находиться в постели Уилла Джоунза. Позвольте мне отвести вас к вашим родным. Доверьте мне то, что вы хотите найти в борделе.
— Нет.
И тогда он ушел. Елена лежала там, куда он ее положил. Холодный воздух коснулся ее груди, и Елена вздрогнула. Она услышала, как растворилась и затворилась другая дверь. Теперь она уже поняла, что его апартаменты проходили через ряд зданий, соединенных таинственными входами и выходами. Она закрыла глаза, чтобы обдумать этот парадокс. Уилл Джоунз не хочет, чтобы она находилась в его постели, потому что хочет этого. Он хочет заниматься с ней тем, чем занимается лорд Трастмор с мисс Йелд, тем, чем Елена занималась с Парисом. Уилл хочет ласкать ее груди.
Он признался, что испытывает к ней сильный плотский интерес. Это что-то новенькое. Никто из ее поклонников не выражал интереса к ее плоти, как это легко делали сверкающие глаза Уилла Джоунза. Елена рассмеялась, подумав об этом. Как они могли это сделать? Однажды она получила сонет, посвященный ее лбу. Строки сонета не вызвали у нее желания видеть, как его автор снимает с себя какую-то часть своего костюма.
Зато ей хотелось увидеть ребра Уилла Джоунза, положить руку ему на спину, как будто она могла вылечить его своим прикосновением. Она взялась за складку шелкового покрывала. Глупая мысль, совсем не в духе Елены. Соседки Уилла заигрывали с ним и называли его дьяволом. Это не более чем слова, но в них есть доля истины. Никто не может вылечить дьявола.
Но ее дьявол понимает ее. Он действительно смотрит на нее так, как не смотрел никто из ее любезных, добродетельных поклонников. Они ухаживали за ней, чтобы попасться на глаза ее отцу и услышать от него одобрение. Может быть, стоит позволить Уиллу Джоунзу отвести себя домой? Может быть, он встретится с ее отцом. Она представила себе, как они стоят друг против друга — отец в облачении, суровый и пытающийся запугать Джоунза, и Уилл с вызовом в глазах. Он просто скажет: «Рад познакомиться с вами, ваша милость, я целовал вашу дочь, ласкал ее груди и очень наслаждался этим». Представив, что Уилл Джоунз встретится с отцом, Елена затряслась — это был наполовину смех, наполовину рыдание.
Она посмотрела на роскошные занавеси из Дамаска, яркие на фоне темных панелей. От прохладного воздуха по коже побежали мурашки. Пока она лежит в постели Уилла, ее беспомощная мать не может уснуть. Дочери нет рядом, чтобы успокоить или отвлечь ее, и мать снедает тревога. Дочери нет рядом, и отец запросто может поинтересоваться, почему у матери такое плохое настроение. Может выудить у нее признание. Если Елена подведет мать… Ее передернуло.
