Этот край, весьма отличавшийся от лесистых районов Кхама, травянистых просторов севера или сухих плоскогорий, соседствующих с Гималаями, открывал нам новый Тибет, и, несмотря на усталость, мы как никогда наслаждались своим восхитительным путешествием и жизнью бродяг.
Однако после непродолжительного безмятежного спокойствия новый повод для беспокойства вызвал смятение в наших душах. Мы узнали, что лхасское правительство отправило своих представителей в самые отдаленные уголки этого затерянного края для сбора новых налогов. Пёнпо разъезжали по всей округе в сопровождении многочисленной разношерстной свиты; слуги, гораздо более любопытные и высокомерные, чем их хозяева, представляли для нас подлинную опасность, и теперь мы постоянно обсуждали, как нам лучше всего уклониться от нежелательных встреч.
Это было отнюдь не просто. Перед нами лежали две дороги, они вели в местность По, которую я собиралась исследовать, прежде чем отправиться в Лхасу. Мы могли пройти через Санг нгаг чёс дзонг[81] или выбрать долгий окольный путь через перевал Сепо-Ханг, но Санг нгаг чёс дзонг был резиденцией местного префекта, а по другой дороге, в окрестностях Убе, разъезжали верхом посланцы министерства финансов.
Нам казалось, что легче избежать встречи с наместником, находящимся в своем доме, нежели с его коллегами, с которыми мы рисковали столкнуться в любой миг. По этой причине надо было свернуть на первую дорогу, но я знала, что иностранные путешественники уже бывали[82] в Санг нгаг чёс дзонг, в то время как я никогда не слышала, чтобы кто-нибудь из них проходил через перевал Сепо-Ханг и прилегающую местность[83]. Я считала, что разумнее выбирать нехоженые пути.
Однако у меня еще оставались некоторые сомнения по этому поводу. Вскоре мы пришли в деревню Ю, расположенную в дивном месте возле монастыря Бонпо[84]. Здесь со мной произошел нередкий в Тибете случай, который мог бы плохо закончиться для людей с более слабым здоровьем. Нас пригласили в одну бедную семью и угостили очень аппетитным, следует это признать, супом. Мы поговорили, и мой лама достойно справился со своими уже привычными обязанностями предсказателя-ясновидящего; это происходило в тесной хижине, где мы грелись у самого настоящего пылающего костра. Наконец, когда у всех стали слипаться глаза, хозяин с той же отменной учтивостью пригласил нас последовать за ним. Я ожидала, что он предложит нам какую-нибудь холодную лачугу в качестве спальни, но славный тибетец без всякого злого умысла отвел нам еще лучшее место… Он предоставил нам свою крышу. Мы провели ночь под открытым небом, на котором сияли чудесные звезды… Стоял трескучий мороз!
Утром мы отправились к перевалу, за которым лежала развилка двух дорог: дорога на Санг нгаг нёс дзонг и дорога на Ланка-дзонг. Нам предстояло избрать одну из них. Уже стемнело, а мы все еще находились далеко от вершины на заснеженном склоне, ручьи которого покрылись коркой льда. К счастью, мы заметили на некотором удалении от дороги хижину, где жили летом пастухи, и по крайней мере переночевали под крышей, у пылающего костра.
Утром мы миновали перевал. Вечером поднялся страшный ураган, который бушевал до утра. Нас окружала кромешная тьма, и мы были не в силах разглядеть дорогу в близлежащую деревню, откуда доносился лай собак.
Сильный ветер не позволил нам развязать свои котомки и достать оттуда палатку, чтобы укрыться ею как одеялом. Эта ночь, которую мы провели у какого-то колючего куста, прижавшись друг к другу и стуча зубами от холода, пробиравшего нас до костей, была одной из самых тяжелых в течение всего путешествия. На рассвете буря утихла, и мы увидели, что можем менее чем за полчаса добраться до деревни, расположенной у входа в сумрачное ущелье, куда спускалась дорога, ведущая в Санг нгаг чёс дзонг.
Настал решающий миг. Я снова обернулась к Салуину. Этот край и его обитатели интересовали меня; мне выпал случай, который, по всей видимости, больше никогда не представится — обойти большую его часть, и я вовсе не хотела сокращать свое путешествие. Что касается господ из Убе, я готова была рискнуть.
С тех пор как мы ступили на правый берег Салуина, наша жизнь во всем стала походить на жизнь тибетских бродяг. Мы не прятались больше в пустынных местах; напротив, нам доставляло большое удовольствие ходить по деревням. После каждого перехода мы встречались с разными крестьянами. Мы проводили у них ночь, спали на кухне или делили комнату с кем-либо из наших хозяев, изучали местные обычаи, слушали их разговоры и соображения по поводу событий, происходящих в Тибете.
Эти славные крестьяне, принимавшие нас за таких же простых людей, как они, говорили и вели себя в нашем присутствии совершенно непринужденно, и благодаря этому я подмечала тысячи мелочей, о которых не подозревал ни один иностранный путешественник.
Подобная жизнь, как можно догадаться, сопровождалась всякими неожиданными происшествиями. Почти каждый день вносил свою лепту в цепочку событий, имевших то приятный, то досадный характер, но всегда заставлявших нас улыбаться. Я собрала в здешних краях множество веселых историй, которыми можно было бы развлекать приятелей до конца своих дней.
Почему я не могу поведать об этих многочисленных случаях in extenso?[85] Большинство того заслуживают из-за своего своеобразия, но для них потребовался бы отдельный том. То немногое, что можно рассказать на страницах моего повествования, по крайней мере даст представление о некоторых сторонах сельской жизни Тибета.
Как-то раз, когда я стояла на коленях на каменистом берегу и черпала миской воду, я услышала, как кто-то вопрошает за моей спиной:
— Откуда вы пришли, лама?
Я поворачиваю голову и вижу крестьянина, остановившегося возле моего сына. При каждой новой встрече нам задают одни и те же вопросы:
— Откуда вы родом?
— Куда вы идете?
— Не хотите ли что-нибудь продать?
На сей раз незнакомец не уходит, удовлетворив свое любопытство. Он ненадолго замолкает, сплевывает, а затем спрашивает:
— Лама, вы умеете гадать?
Ба! Еще один страждущий! Мы только и делаем, что гадаем на протяжении всего пути, впрочем, у нас нет оснований на это жаловаться: ремесло предсказателя, несмотря на его однообразие, приносит нам немалые доходы и служит великолепной маскировкой.
Йонгден не упрямится. Да, он владеет искусством мо, но у него нет времени, он спешит…
Крестьянин упорствует и объясняет свою настойчивость:
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
