Комната мне понравилась. Две стены были голубыми, третья оранжевой, а четвертая кирпичной. На полулежал толстый коричневый ковер, стены были увешаны фотографиями, плакатами и забавными маленькими тарелочками. На одной из них красовалось изречение Мэй Уэст[11]: «Лучшее – друг хорошего», две другие гласили: «Дерьмо» и «Отвага», а около стола висела четвертая с надписью: «Не сегодня, Джонни-бой!» На письменном столе было целых две крышки, а в углу торчало великое множество расписанных разными красками бумажных цветов. Кабинет был маленький, но выглядел симпатично. Я плюхнулась в кресло «мадам директора» и почувствовала себя королевой. Первый день в новой школе оказался утомительным.
– Говорят, я должен принести вам свои извинения. Кстати, как поживает господин посол? – Гордон Харт торжественно наблюдал за моими попытками освоить кабинет.
– Думаю, неплохо, мистер Харт. А как поживаете вы?
– Спасибо. Ужасно занят. А вы почему не заняты? – Я насторожилась и приготовилась было ответить какой-нибудь колкостью, но увидела его лицо и тут же успокоилась.
– Я чувствую себя ребенком, попавшим на фабрику с потогонной системой труда.
– Так оно и есть. Не дай бог, Элоиза увидит, что вы сидите с пустыми руками. Держите в них хотя бы ложку. В случае чего всегда можно будет сказать, что вы отбираете образец для фотосъемки.
Ужасно, правда? Но, говорят, художественный редактор у вас тоже не подарок. – Я подняла бровь и попыталась сдержать улыбку. Один – один. Впрочем, насчет Элоизы он был прав. Элоиза Фрэнк, ответственный секретарь, считалась бичом здешних мест. Я хорошо помнила ее со времен внештатной работы. Прежде она сотрудничала в газетах, ей уже перевалило за шестьдесят, но выглядела она на сорок, и сердце у нее было из кремня и цемента. Но она была настоящим профессионалом. Профессионалом с головы до ног. Подчиненные ее ненавидели, коллеги боялись, и лишь один Джон Темплтон знал ей цену. Она руководила редакцией железной рукой, ничего не забывала, за всем следила и безошибочно знала, что журналу на пользу, а что нет.
– Кстати, миссис Форрестер, завтра ровно в девять состоится общее собрание всех сотрудников. Будем ждать и вас. – Погрузившись в воспоминания о кошмарной Элоизе Фрэнк, я совсем забыла, что Гордон еще не ушел.
– Хорошо. Я приду, мистер Харт.
– Да уж, сделайте милость. А сейчас за работу! – С этими словами он исчез, оставив меня в некотором недоумении. Трудно было сказать, когда он шутит, а когда говорит серьезно. Может, он вообще все время шутил. Во всем, что говорил Харт, чувствовался привкус сарказма. Его глаза смотрели пристально, пронизывающе, видели человека насквозь, а когда ты начинал к этому привыкать, он тут же отводил их в сторону. Похоже, жизнь для него была постоянной игрой.
Высокий рост и стройность подчеркивали худобу его лица, напоминавшего какой-то из портретов Эль Греко… Только какой именно? Странно. Что это со мной сегодня? Похоже, юмор был для него маской, за которой таилось что-то другое. Может быть, боль?
– Ладно, мистер Харт. Делайте свое дело, а я буду делать свое. Надеюсь, мы не будем портить друг другу нервы, – пробормотала я и начала разбирать оставленные на столе инструкции. Да, работы хватало. Времени на раскачку не оставалось.
Куча скопилась большая, и я трудилась не поднимая головы почти до пяти часов, начисто забыв обо всем, включая Гордона Харта.
Едва я успела нацедить чашечку кофе из стоявшей в холле кофеварки, как зазвонил телефон.
– Как дела? – Это была Джин Эдварде.
– О'кей. Но я чувствую себя как выжатый лимон. Целый день разбирала скопившиеся бумаги. Похоже, начинаю кое-что понимать.
– За один день? Неплохо. Вам сказали про завтрашнее совещание?
– Да, спасибо. Гордон Харт специально зашел, чтобы меня предупредить.
– Это большая честь. Как правило, он разговаривает только с Джоном Темплтоном и господом. Насчет господа я не уверена.
– Это меня не удивляет. Он настоящий…
– Не продолжайте, Джиллиан. Вы правы. Только не наступайте ему на мозоли, и все будет в порядке. Он педант, конечно, никуда не денешься, но к себе относится куда требовательнее, чем к остальным. Взвалил на плечи тяжелую ношу и тащит ее много лет.
– Вы хотите сказать, что он пережил какую-то трагедию?
– Пока достаточно с вас. Мне пора бежать. Жду гостей.
Хорошо, Джин. До завтра, и спасибо за помощь. – Я положила трубку, раздумывая над странными словами Джин. Ладно, пережил Гордон трагедию или нет, с уверенностью можно было сказать только одно: мужчина он видный.
Я поглядела на часы и решила, что на сегодня хватит. Я обещала Сэм пиццу на ужин; кроме того, мне хотелось провести с ней несколько часов перед сном.
Я не торопясь вышла из кабинета и свернула в лабиринт. Направо, еще раз направо, а потом налево. Вот и лифт. А рядом – озабоченный Гордон Харт с папкой в одной руке и огромным портфелем в другой.
– Домашнее задание? – спросила я.
– И да и нет. По понедельникам я веду класс рисования. В портфеле мои старые этюды обнаженной натуры. Я использую их как наглядное пособие.
Подошел лифт, и мы поехали вниз, окруженные толпой людей с других этажей. Гордон встретил знакомых, заговорил с ними, и я было решила, что уйду спокойно. Но у вращающихся дверей он догнал меня, и мы выкатились на Лексингтон-авеню один за другим, словно две детали с конвейера.
– В какую вам сторону, миссис Форрестер? Мне надо зайти на стоянку за велосипедом. Нам не по пути? – Я не была в этом уверена, однако возражать не стала, и мы побрели по многолюдной Лексингтон-авеню.
– Вы ездите на работу на велосипеде?
– Иногда. Но дело обстоит не совсем так, как вы думаете. У меня мопед. Я купил его прошлым летом в Испании.
– Но ведь в Нью-Йорке такое движение… Не страшно?
– Да нет. Вообще-то меня трудно напугать. Я не слишком над этим задумываюсь. – Неужели ему наплевать на собственную жизнь?
– У вас есть дети? – Надо же о чем-то разговаривать…
– Сын. Изучает архитектуру в Йельском университете. А у вас?
– Дочка. Ей пять лет, а в этом возрасте еще радуются каждому прожитому дню. – Он засмеялся, и я заметила, что у него приятная улыбка. Когда он забывал напускать на себя суровость, то становился вполне нормальным человеком. Действительно, при упоминании о сыне у него в глазах зажегся странный огонек, или это мне только показалось?
По дороге мы беседовали о Нью-Йорке, и я пожаловалась, что после Калифорнии никак не могу привыкнуть к здешнему ритму. Город я любила, но своей в нем еще не стала. Пока что он напоминал мне зоопарк.
– Давно вы вернулись?
– С неделю назад.
