Однако автор решительно проводит демаркационную линию между делами «тех, память о которых постигло забвение и которых опозорили идолопоклонство и заблуждения», и временем, когда поляки, отринув язычество, приняли христианство и пришли к Богу.
Свое повествование Галл Аноним начинает с поучительной истории-притчи о князе Попеле и простом крестьянине Пясте.
Князь устроил званый пир по случаю рождения сыновей и наследников, а Пяст, в семье которого тоже произошло прибавление, собирался отпраздновать это событие, открыв припрятанный бочоночек пива.
В ту пору в гроде Гнезно (в переводе означает «гнездо»), которому и впрямь было суждено стать гнездом польской истории и в котором как раз и княжил Попель, оказались по тайному Божьему промыслу, как пишет Галл Аноним, два чужеземца. На княжий двор, где кипело веселье и вовсю шло застолье, их не только не пустили, но и грубо вытолкали оттуда взашей. Когда же они набрели на убогую хижину бедняка Пяста, то нашли там и приют, и скромное угощение. Хозяин и жена его по имени Репка не пожалели для голодных и усталых путников своих скудных припасов и даже закололи поросенка. И – о, чудо! – сколько бы гости ни пили, ни ели закусок и мяса, заветный бочонок из-под пива и миски на столе не оскудевали.
Пяст и Репка были язычниками, но поняли, что в их дом явились и творят благодеяния ангелы – посланцы Господа. Между тем еда и питье не только не убывали, а прибывали. Уже и посуду пришлось занимать у соседей, и сами соседи, приглашенные разделить семейную радость и трапезу, сидели рядом с хозяином и его гостями. Теперь пир горой шел не у князя – там все давно было выпито и съедено, – а у Пяста.
В конце концов и Попель, и все, кто был до этого у него, не побрезговали перейти в жалкий домик Пяста и продолжить праздник, дивясь невиданному изобилию и тому, что пища на столе не переводится, а чаши остаются наполненными.
Позднее крестьянин вспомнит слова чужеземцев, с которыми они вошли под его гостеприимный кров. «Пусть наш приход, – сказали они, – будет вам на радость и вы получите от нас избыток благополучия, а в потомстве честь и славу».
Прошло сколько-то лет, и пророчество сбылось. Сын Пяста Земовит, сызмала радовавший родителей своим благоразумием, благородством и мужеством не по годам, стал главным князем в Польше, а прежнему правителю Попелю пришлось покинуть ее пределы. По легенде, Бог разгневался на него и в наказание наслал мышей, полчища которых неотступно следовали за ним с отвратительным писком. Всюду, где он появлялся, его сопровождали тучи мерзких зверьков, причем от них исходило такое зловоние, что несчастного Попеля постоянно окружал смрад. Попытки скрыться от хвостатой свиты ни к чему не приводили – даже в деревянной башне на безлюдном острове ему не удалось от них избавиться. Они проникли к нему и не давали житья. Он будто бы и умер, насмерть искусанный мышами, от которых тщетно, пока хватало сил, отбивался.
Знак свыше
Панегирик Галла Анонима в честь родоначальника Польского государства крестьянина Пяста и его сыновей и преемников Земовита, Лешка и Земомысла очень напоминает гимн во славу основателя чешской династии князя-пахаря Пржемысла в хронике Козьмы Пражского. Оба автора независимо друг от друга тем самым пытались отразить в своих сочинениях распространенную в средневековой исторической традиции идею: начало королевским домам положили простолюдины, выходцы из народа. Внедрение этого мифа в славянских странах было призвано укрепить позиции христианства, внушить, что народная вера и народная власть всегда шли бок о бок и рука об руку, защищая простого человека и заботясь о его интересах.
Скорее всего, как и в случае с чешскими Пржемысловцами, большинство упоминаемых в хронике потомков Пяста – целиком или частично вымышленные исторические персонажи. Отсюда столь много общих слов о них и так мало конкретики. Вот показательный отрывок из книги Галла Анонима: «Земовит же, достигнув княжеской власти, проводил свою молодость не в удовольствиях и забавах, а в трудах и походах и приобрел славу за свое благородство и расширил границы своего княжества дальше, чем кто-либо до него. После его смерти наследником стал сын его Лешек, который сравнял славу своих военных деяний со славой своего отца. После смерти Лешека стал наследником его сын Земомысл. Поднявший в три раза выше память о предках своим благородством и достоинством».
В процитированных строках нет ничего определенного, хотя автор уверяет, что сведения, связанные с Земовитом и его братьями, основаны на сохранившихся достоверных воспоминаниях. Галлу Анониму вообще свойственно сообщать что-то, чего читатель знать не знает и ведать не ведает, как что-то хорошо знакомое и общеизвестное. К примеру, одна из главок его хроники названа «О прославленном Катышко». Но далее о последнем говорится лишь, что он – отец Пяста, и нет ни слова о том, чем и как еще был славен этот человек.
Легенды примешиваются в текст Галла Анонима, когда он переходит к рассказу о действительно историческом лице – князе Мешко I (ок. 960–992). Его подлинность подтверждают западноевропейские и арабские источники X века.
Я. Матейко. Князь Мешко I
Мешко (Мечислав) – сын Земовита и внук Пяста. Родился он слепым и будто семь лет оставался незрячим, пока совершенно неожиданно не прозрел, когда отец собрал множество гостей и соседних князей, чтобы отпраздновать день рождения мальчика. И тогда Мешко впервые увидел белый свет и узнал, как выглядят его родные и близкие и другие люди из их окружения.
На радостях Земовит превратил застолье в пышный и широкий пир, на котором могли присутствовать не только знать, именитые гости, но и все желающие. А еще князь призвал к себе многоопытных старцев и мудрецов и спросил, не есть ли избавление Мешко от слепоты некое чудесное знамение. Ответом ему было следующее толкование: происшедшее – это знак свыше; подобно тому как прозрел маленький князь, должна вскоре прозреть вся Польша, погруженная сейчас во мрак языческого невежества.
Аллегория автора хроники здесь более чем очевидна. Иносказательно и довольно прозрачно он дает понять, что настало время покончить с темным прошлым, как бы предвосхищая, что вскоре на страну прольется долгожданный и благодатный свет христианства. Далее в хронике уже без особых аллюзий и околичностей прямо и ясно сказано так: «Польша прежде была слепа, и она не знала ни почитания истинного Бога, ни подлинного учения веры, но благодаря прозрению Мешко прозрела и Польша, так как он, обретя истинную веру, вырвал польский народ из смерти неверия. Всемогущий Господь в надлежащем порядке восстановил вначале телесное зрение Мешко, а потом наделил его и духовным для того, чтобы он через видимое проник в область невидимого и через познание природы познал всемогущего Творца». Тем самым, забегая вперед, Галл Аноним показывает, что именно на Мешко лег выбор Всевышнего для крещения Польши.
Но тот не сразу встал на путь истинный. Ему еще предстояло принять власть у умершего отца и отрешиться от языческих обычаев, за которые он по примеру первых Пястов все еще продолжал держаться. У Мешко было семь жен, и он уже было вознамерился взять восьмую, но тут неожиданно получил отказ. Полюбившаяся ему девушка по имени Дубровка была христианкой из соседней Богемии (Чехии). Выйти замуж за польского князя она соглашалась лишь при условии, что он отрешится от язычества, перестанет жить в грехе, искренне примет священное учение христианской веры и, полностью очищенный, вступит тогда в лоно матери-церкви.
Галл Аноним почему-то умалчивает, что Дубровка была не из какого-нибудь простого рода, а богемской княжной, и брак с ней был хорошим способом упрочить отношения с Чехией, заключить с ней политический союз, что и было сделано.
Маловероятно, что Мешко воспылал к прекрасной Дубровке той самой, воспетой средневековыми трубадурами и менестрелями сильной любовью, что дальнейшей жизни без нее и помыслить себе не мог. Тем не менее, по разумению Галла Анонима, если бы не благочестивая богемка, ставшая женой польского князя, не видать бы ему благодати крещения.
На самом деле с объединением под властью Мешко Великой Польши, части Силезии, Краковской, Сандомирской, Мазовецкой, Ленчицко-Серадзской, Куявской и Поморской земель в единое целое нужды централизованной государственной организации требовали и введения единой религии.
В 966 году польский князь вместе со своими приближенными и дружиной принял христианство по латинскому обряду, символически передав свои владения под опеку римского престола. За этим последовало распространение в стране католической культуры и письменности на латинском языке.
Под пером Галла Анонима выходит, что христианизация Польши произошла чуть ли не одномоментно. Хронист и Мешко после крещения изображает чудесно преображенным, освободившимся от языческих привычек. В действительности христианские нормы и новая вера привились далеко не сразу. Тот же Мешко после смерти Дубровки счел возможным жениться на монахине, сын его Болеслав вступал в брак множество раз подряд и параллельно имел наложниц. Языческие нравы и образ жизни укоренились глубоко и держались долго. Во всяком случае, не одно десятилетие.
