Гордиться нечем.
Читаю официально-бодрое творение главкома Сухопутных войск Советской Армии (в 1967–1980 гг.) генерала армии Ивана Григорьевича Павловского. Понятно, что писал сей многомудрый труд не сам сиятельный военачальник, писали назначенные им безымянные авторы, что впрочем ответственности с генерала армии Павловского не снимает. Позволю себе процитировать некоторые пассажи сего опуса:
«В тяжелый летне-осенний период 1941 года обнаружилась явная нереальность стратегических замыслов фашистского командования. План «Барбаросса», основанный на идее «молниеносного» разгрома советских Сухопутных войск в самом начале войны, оказался блефом».
Тяжело и горько читать эту муру. Из почти трех миллионов солдат и офицеров предвоенной РККА к ноябрю сорок первого мы потеряли практически ВСЕХ. Более того, мы умудрились потерять еще два миллиона из тех, кого призвали накануне и в первые дни войны. Из восемнадцати тысяч танков, бывших на вооружении РККА 22 июня, к 1 декабря мы потеряли пятнадцать тысяч — ВСЕ, имевшиеся на тот момент в европейской части страны. Если это не «молниеносный разгром» советских Сухопутных войск, то что тогда можно считать разгромом?
И дальше бессмертный труд означенного Великого Полководца назидательно объясняет:
«Гитлеровское руководство допустило крупный просчет в оценке боеспособности и возможностей наших войск». В чем этот просчет? Командование вермахта в самых страшных снах не могло себе представить ТАКОГО громадного числа пленных? Оно не знало, что делать с ТЫСЯЧАМИ пленных политруков и прочих-разных комиссаров, которые вместо того, чтобы вдохновлять солдат на битву с врагами, нести пламенные идеи марксизма-ленинизма, так сказать, в армейские массы — густыми толпами сдавались в плен?
План «Барбаросса» был, вне всяких сомнений, авантюрой и импровизацией. План этот был сугубо и исключительно вынужденной мерой, попыткой выйти из патовой ситуации, в которой Германия оказалась осенью сорокового.
Но готов заложить свою голову — план «Барбаросса» не предусматривал ТАКИХ ЧУДОВИЩНЫХ ПОТЕРЬ Советского Союза.
Все немецкие кампании в Европе до вторжения в СССР отличались минимумом потерь (причем с обеих сторон) при максимальных результатах — и ничего удивительного в этом не было. Вермахт сражался с войсками государств, в которых народ и власть разделяла невидимая (но оттого не менее непреодолимая) пропасть, государств, в которых цели и задачи населения и приоритеты власти кардинально отличались друг от друга, государств, не сумевших противопоставить германским идеям национал-социализма, единства нации, идеям расового превосходства немцев над всем остальным миром (каковые идеи стали для всех немцев стержнем всей их тогдашней жизни) ничего, что хотя бы в минимальной степени походило на то нравственное единство и национальный порыв, который объединял вермахт, делал его солдат и офицеров единым организмом, великолепным военным инструментом своего фюрера.
Но на русской равнине вермахт вступил в схватку не на жизнь, а на смерть с армией, пусть и состоящей из неопытных штатских, никогда в жизни не бравших в руки оружия, но зато получившей в качестве идейной базы новую идеологию, в основе своей несущую отказ от тронутых молью идей «классовой борьбы» и «пролетарского интернационализма» в пользу РУССКИХ НАЦИОНАЛЬНЫХ ИНТЕРЕСОВ.
Войска, идущие на фронт, шли сражаться за Родину, за Россию — а отнюдь не за «мировую революцию» и не на «помощь угнетенному пролетариату». Эти войска были неопытны, плохо вооружены, почти необучены. Эти войска неизбежно понесут колоссальные потери, эти дивизии и корпуса, брошенные под гусеницы германских танков, будут разгромлены безжалостной немецкой военной машиной — но НИЧЕГО ДРУГОГО ОСЕНЬЮ СОРОК ПЕРВОГО СДЕЛАТЬ БЫЛО НЕЛЬЗЯ…
2
Сталин сделал это. И поэтому в кровавую осень сорок первого мы выстояли.
Наши потери той осени — плата за победу в России в октябре семнадцатого года интернационал-троцкизма, за временное торжество идей «мировой революции» и «всемирного пролетарского дела», за военную доктрину, основанную на лозунге «Пролетарии всех стран, соединяйтесь!». И 22 июня пришел наш срок платить по векселям. По чудовищным векселям, причем самой дорогой валютой — плотью и кровью русского народа.
Не стану описывать окружение 6-й и 12-й армий под Уманью, трагедию хутора Дрюковщина, Смоленскую «мясорубку», Вяземский «котел» и все остальные наши беды лета и осени сорок первого года. Вся информация об этих наших жестоких поражениях хорошо известна, и, несмотря на потуги советской историографии сфальсифицировать события 1941 года, на сегодняшний момент более-менее доступна человеку, интересующемуся историей.
Важнее другое — отчего план «Барбаросса» в конце концов все же сорвался? Отчего немцы не смогли добиться окончательной победы над Советским Союзом осенью сорок первого года?
Оттого, что уровень сопротивления Красной Армии превысил уровень наступательных возможностей вермахта — в конечном итоге. Уровень сопротивления РККА мог быть повышен двумя путями: за счет вовлечения в битву максимально возможного количества живой силы вне зависимости от ее оснащенности техникой и вооружением, обученности или пригодности к боевым действиям, во-первых. Либо за счет повышения профессионального мастерства сражающихся войск, насыщения их необходимой техникой и вооружением, доведения оснащенности до уровня наступающего врага, во-вторых.
Второй вариант принят быть не мог по экономическим, организационным причинам, плюс — фактор нехватки времени. Следовательно, единственно возможным оставался вариант первый — он и был Сталиным признан наиболее пригодным для осени 1941 года. Несмотря на очевидный минус — в случае принятия данного варианта за modus operandi уровень людских, материальных и территориальных потерь превысит все мыслимые и немыслимые величины. Но, поскольку Сталину не было нужды оглядываться на общественное мнение страны (ввиду незначительности его влияния на принятие политических решений), этим фактором можно было пренебречь.
Да простит меня читатель — в конце лета и осенью сорок первого русские солдаты шли на фронт без малейшего шанса на победу. Они шли, чтобы своими телами остановить безжалостный немецкий танковый каток — потому что по-другому действовать было невозможно. Потому что все иные способы приводили к заведомому поражению Советского Союза.
3
Считается хорошим тоном говорить о героизме и самоотверженности Красной Армии в сражениях осени сорок первого.
В Вяземском «котле» оказалось около миллиона советских солдат и офицеров. Шестьсот шестьдесят тысяч из них немцы взяли в плен. Что-то около восьмидесяти тысяч прорвались и вышли к своим чуть ли не за Можайском. Около двухсот тысяч человек погибли в боях. Всего окруженные войска сопротивлялись ШЕСТЬ ДНЕЙ.
Не мало ли для миллионной группировки? Где героизм? Где самоотверженность? Из трехсот тридцати тысяч окруженных в ноябре сорок второго под Сталинградом немцев через два с половиной месяца в плен сдалось девяносто одна тысяча живых скелетов. Наверное, это некорректное сравнение, но все же два с половиной месяца — это БОЛЬШЕ, чем шесть дней!
Все дело в том, у немцев и под Сталинградом, и у стен Смоленска была АРМИЯ; Сталин же осенью сорок первого располагал лишь пусть и многочисленным, но необученным призывным контингентом — что полностью объясняет наши кошмарные потери той осени.
Колоссальные массы наскоро набранных «войск» (кавычки здесь более чем уместны, солдатами эти люди, наспех одетые в военную форму, являлись лишь внешне) нужно было непрерывно бросать навстречу врагу. А для этого в тылах наступающих «дивизий» (опять же дивизиями эти толпы плохо вооруженных или вообще безоружных людей можно было называть весьма условно) были развернуты заградотряды. Много заградотрядов было у Кутузова при Бородине? А под Смоленском Красная Армия без них уже не могла держать фронт. Не могла и с ними — но это станет ясно чуть позже, в первых числах октября.
Почитайте историю того же Смоленского сражения — советское командование требовало от своих частей непрерывного и постоянного наступления. Итог этой кровавой вакханалии — взятие Ельни — ни в коей мере не оправдывал затраченных на битву сил. Потери в Смоленском сражении — почти восемьсот тысяч убитых, раненых, пропавших без вести — явились прологом чудовищных потерь Вяземского окружения.
С 1 июля по 31 декабря 1941 года советская промышленность выпустила 4 800 танков, 30 тысяч орудий, 42 тысячи минометов, 106 тысяч пулеметов — этого вооружения едва хватало, чтобы компенсировать потери, и было катастрофически мало, чтобы полноценно оснастить вновь развертываемые дивизии. Поэтому с июля началось формирование так называемых «дивизий народного ополчения», в которых главную ударную силу, как при Полтаве и Аустерлице, играли массы пехоты, вооруженные легким стрелковым оружием. Эти дивизии скудно оснащались артиллерией, пулеметами, почти не имели автотранспорта.
