Когда мы влетели внутрь, человек не спеша поднялся с кресла.
— Здравствуй, папа, — в голосе Веслава отсутствовал даже намек на теплоту.
Человек сделал шаг вперед и вдруг оказался приземистым, широкоплечим, с длинными, как у гориллы руками — словом, у них с Веславом не было никакого сходства. В лице тоже: в узко посаженных глазах Аскольда и выдающейся вперед челюсти было что-то волчье. Только глаза были черными, но не живыми и тревожными, как у сына. В них отражалось пламя Глэриона и больше ничего. Ни намека на выражение или внутреннее содержание.
— Забыл мою науку? — голос был низким и хриплым, а тяжелые сивые патлы после первых же слов упали на лицо — и лицо приобрело вдруг сходство с чертами Веслава, но какое-то вывернутое, исковерканное, как если бы алхимик посмотрел в кривое зеркало. — Не сметь меня так называть! Наставник и ученик…
— Вех тебе на постном масле, Аскольд, — отозвался Веслав пренебрежительно. — Хватит играть в высшее образование. Ты меня нашел, я знаю, зачем, так что говори, что хотел сказать, а потом заговорю я.
— Я доволен тем, как ты прошел полосу, — сухо заметил Аскольд, делая еще шаг вперед. Нас он как будто и не замечал. — Применение Тени было настолько точным, что я не заметил…
— Ну, наверное, это потому, что я ее ни разу не применял, — Веслав слегка кивнул в нашу сторону. — Забыл познакомить. Тебе, конечно, говорили о Серой Дружине, так вот…
— Не перебивать! — пламя Глэриона словно расширилось и полыхнуло в глазах, хотя меч горел ровно. — Сражались они, но прикрывал их щитами ты. Так точно и незаметно, что…
— …что на, покушай лекарства от глюков. Во второй раз говорю: я ничего не применял!
Аскольд приподнял клок волос с лица и вздернул одну бровь.
— Нет?
— Сказано тебе!
— Но кто из этого сброда мог поставить щиты такой мощности? Это не могла быть обычная стихия…
— Не я! — дружно отмазалась четверка из Дружины.
— И почти не я… — едва слышно добавил Эдмус с очень виноватым видом. — Здрасьте.
— У тебя нет стихии! — выпал в осадок Аскольд, как и все, кто хоть раз смотрел на ауру Эдмуса. Действительно, стихия любви себя почти никак не показывала — разве что обрисовывалась светлыми тонами у сердца, но этого почти никто никогда не замечал. До того, как у Эдмуса не появлялись стихийные крылья и какой-нибудь нихилл не становился лужицей на земле.
— Эдмус! Ты применил стихию? Как? — шепотом удивился Йехар. — Мы же не в городе, откуда ты ее взял?
— Секрет. Не могу сказать, а то сначала Веслав меня отравит, потом Оля заморозит, а потом придет Виола и поглумится над моим трупом… ой-ёй, извините…
Почему-то он попятился в основном от Виолы.
Челюсть Аскольда и он сам криво смотрели на нас. По раздельности: челюсть в одну сторону, Аскольд — в другую. Веслав скривился.
— Двадцать лет прошло, а ты не нашел себе целителя или хоть стоматолога?
Аскольд поправил челюсть, которая оказалась искусственной. Судя по глазам мага Хаоса, к этой челюсти как-то был причастен Веслав. Наверное, они многое хотят сказать друг другу…
Но общение этой парочки было очень лаконичным. И деловым.
И с кучей недоговорок, потому что мы поняли с пятого на десятое.
Они начали в один голос и с одного вопроса:
— Зачем ты искал меня?
Ответил Веслав:
— Равновесие.
— Хочешь восстановить? — хмыкнул его отец.
— Не мешало бы. Знаешь что-нибудь…?
— А с чего ты решил, что сможешь?
— Я родился алхимиком.
— И думаешь, что я буду тебе в этом помогать?
— Это возвращает нас к вопросу: зачем ты искал меня?
Аскольд протянул руку, и прямо перед Веславом из ниоткуда возник невысокий столик, а на нем — одинокий стакан, наполовину заполненный темной, похожей на нефть жидкостью. Эффектная магия.
С тоской вспомнились дежурные шуточки Эдмуса о менталитете дружинников, вроде: «Веслав: стакан наполовину пуст; Йехар стакан наполовину полон; Виола: стаканом удобно бить людей…»
Аскольд изобразил вопросительный кивок.
На секунду мне показалось, что Веслав смотрит на него с жалостью. Потом он пожал плечами и прищелкнул пальцами по краешку стакана.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
— Я пью, а ты рассказываешь мне всё, что знаешь, о формуле Равновесия. Как тебе?
Аскольд немного поразмыслил — для вида. Потом кивнул еще раз.
— Слово жизни.
Веслав хмыкнул и взял стакан.
— Опомнись! — воззвал к нему Йехар. — Ты не знаешь, что это и как это может воздействовать на тебя…
— Я знаю, что это. Это меня не убьет, — здесь он предупредил мой вопрос и смотрел тоже на меня, но с каким-то странным выражением. Не убьет, враз поняли все. Но и ничего хорошего не сделает тоже.
— Но хоть закусить можно? — попытался развеять тяжелое молчание Эдмус. — Мы бы принесли тебе… ну, огурчик.
Веслав качнул головой. Еще секунду он смотрел на емкость, будто что-то просчитывая или решая, потом зажмурил глаза и разом опрокинул стакан с видом «ну, последний, на посошок». Скривился. Стакан поставил на место. Глубоко вздохнул, сделал четко выверенный шаг назад и упал без сознания на руки Йехара.
— А я говорил — закусы…
Эдмус заткнулся без напоминаний с нашей стороны. Все вместе, одновременно, мы бросились к Веславу, которого Йехар держал без малейших усилий.
Он не дышал.
У него было лицо человека, который наконец решил выспаться после дальней и утомительной дороги, а потом подумал — да ну ее, эту жизнь. Сон приятнее и безопаснее. Грудь не вздымалась, Тень не показывалась, а когда я попыталась поднять его с помощью целения — оказалось, что это невозможно.
Первыми к Аскольду, как наиболее импульсивные, обернулись Виола и Андрий, а мы подоспели когда услышали их сдавленные восклицания.
На полу, где было нарисовано что-то вроде алхимического контура, пролегла неяркая желтая светящаяся полоса. Круг был теперь разделен надвое, а на каждой половине стояли… ну да, Веславы.
Двое. Андрий протер глаза, Эдмус брякнул, что ему тоже закуска не повредила бы, я же посмотрела на того, которого Йехар только что осторожно опустил на пол… И ничего делать не стала.
Потому что все трое — мертвый и живые — отличались друг от друга разительно. Все были Веславами, не спорю, но вот те, в круге…
Один из них был алхимиком. Чистым алхимиком, а не той пародией на него, что мы привыкли наблюдать в исполнении Веслава. Никаких эмоций на лице. Глаза — не глаза, а холодные куски гематита. Уголки губ застыли в одном изгибе, как парализованные — таким он не был никогда, даже когда приходил в состояние обычной алхимической бесстрастности. Кровавого венца вокруг головы не было, а волосы не свисали на лоб, а лежали ровно, прилизанно и не думали кудрявиться.
— Фу! — возмутилась Бо, которая тут же выскочила из триаморфини. — Ему не идет эта прическа! Ой…
Она перевела взгляд на второго Веслава и смолкла.
Этот был в черном — воплощение Тени. Волосы казались клубящейся дымкой мрака, как и одежда, глаз было почти не видно из-за сочащейся из них черноты, и только кровавая полоса посреди лба была видна четко, как никогда. В точности по предсказаниям: в плаще из тьмы и в кровавой короне.
Ничего человеческого не было ни в том, ни в другом. И совершенно ясно было, что оба Веслава до крайности не нравятся друг другу. Во всяком случае, тот, который выступал за Тень, проникся к противнику самыми нехорошими чувствами. По лицу же второго просто ничего нельзя было сказать.
— Уйди, — наконец сказал Тень уже знакомым низким, жестким голосом. В ответ прозвучал голос повыше, но полный такого холода, что его можно было использовать для производства морозильников.
— Это было бы нелогично.
— Что вы с ним сделали?! — взорвалась я, не давая больше никому сказать ни единого слова. Веславы на меня не обратили внимания и продолжили обмен взглядами, а Аскольд довольно любезно пояснил:
— Это его натуры. Пришло ему время разобраться в себе. Один должен уйти.
— Уйдешь ты, — сообщил Тень Алхимику. — Ты не был с ним всё это время.
