нахлынувшей неизвестно откуда взявшейся нежностью к тете Элис, она почти что забыла о цели своего визита. Присев на один из диванчиков, взявшись за руки, Элис и Минни не могли насмотреться друг на друга. Как же они были похожи: одна казалась постаревшей версией другой.
Хотя постаревшей тетю Элис язык не повернулся бы назвать. Ей должно было быть уже около пятидесяти лет, но как струнка была пряма ее спина и тонка талия, на лице не было заметно морщин, так же задорно, как у Минни, был вздернут напудренный носик, блестели подернутые поволокой бездонные умопомрачительные глаза. Облегающий домашний темно-зеленый парчовый костюмчик с высоким кружевным воротником подчеркивал стройность ее фигуры. Лишь волосы цвета воронова крыла были подернуты серебряной паутиной.
— Какая же ты стала взрослая Минни! И настоящая красавица! Сколько тебе уже — двадцать три, двадцать четыре? — утирала слезы тетя Элис. — Ну расскажи же, расскажи мне все — как мама и папа, Мэгги, Макс, Элинор? Не молчи же!
И Минни взяла и рассказала ей все как есть, как самой близкой, самой закадычной подруге, которой у нее, кстати сказать, и не было. Как-то так получилось само собой, что делиться сокровенным с тетей Элис казалось самым естественным занятием на белом свете.
Ни на секунду не почувствовала Минни смущения или неловкости. В общих чертах обрисовав самые важные недавние события из жизни семьи, братьев и сестер, она, чуть зардевшись и блестя глазами, поведала тете Элис о своих поклонниках, неудачном сватовстве Чарльза Стэнли и, наконец, о встрече с лейтенантом Ростроном и предстоящей свадьбе, не преминув просветить тетю на предмет доблести, благородства, принципиальности и прочих достоинств жениха. Тетя Элис слушала ее затаив дыхание, изредка восклицая, всплескивая руками или качая головой. Расторопная Роузи безмолвно появлялась и исчезала, сервировав низкий журнальный столик прибором для чая, конфетами, печеньем и вареньем нескольких сортов.
Минни поделилась с тетей Элис своей внезапно вспыхнувшей любовью к голубоглазому лейтенанту, их скоропалительным романом, недавними перипетиями и переживаниями, неудачной попыткой разговора с матерью и совсем уж провальной встречей с сестрами. Ее будто прорвало, такой острой, оказывается, была потребность поделиться сокровенным без оглядки, без опасения быть неправильно понятой. Наконец, Минни остановилась, чтобы перевести дух.
Тетя Элис смотрела на нее с нежностью и пониманием. Она ласково провела ладонью по щеке племянницы.
— Ты беспокоишься, как у вас все будет?
— Да, да! Тетя Элис! — взволновано отозвалась Минни.
— Ты любишь его, Минни? — тихо спросила Элис. — Тебе приятны его прикосновения, поцелуи?
— Очень, тетя Элис! — горячо отозвалась Минни, — как его увижу, меня так к нему и тянет, все время хочется, чтобы он меня касался, — зардевшись добавила она.
— У вас все будет хорошо, — убежденно ответила Элис. — А он сам уверен в себе, как тебе кажется?
— У него уже была жена, — и Минни рассказала тете о Люсиль Бланшар.
— Ух, ты, француженка! Считай, что у твоего Рострона лицензия высшей категории по данному предмету. — рассмеялась она. — А если серьезно, Минни, то он получил опыт близости в настоящих любящих отношениях, у него к женщине, я уверена, сформировались нежность, понимание и уважение. Ему сильно повезло, а тебе еще больше. Наши мужчины, к сожалению, свой первый любовный опыт приобретают в борделях — физическая страсть, отрешенная от эмоций, к которой примешаны брезгливость и пренебрежение к женщине. Они ее начинают воспринимать исключительно как объект потребления, безгласный и почти что неодушевленный.
Тетя Элис разволновалась, было заметно, что говорит она о самом наболевшем, и что ей тоже не с кем было поделиться.
— Я не была влюблена в полковника Бриттона, когда выходила за него замуж, но мое сердце было свободным, и у него был прекрасный шанс его занять. Он был намного старше меня, но был стройным, представительным, красивым мужчиной. Внешне он мне понравился, и я лелеяла надежду, что смогу его полюбить. Неделю перед свадьбой не спала, все представляла, как у нас все будет, как он будет стараться завоевать мое сердце, каким будет предупредительным и нежным. И как, наконец, ему это удастся, и мы будем жить долго и счастливо. — Тетя Элис замолкла на минуту и добавила с горечью. — Нафантазировала с три короба. А на деле получилось, что как был он по жизни кавалеристом, так и…, — и тетя Элис махнула рукой. Ее глаза наполнились слезами. — На меня будто небеса обрушились. Я была раздавлена, оскорблена, унижена, даже если забыть про физическую боль. Мною попользовались как прибором для бритья.
Элис замолчала, и Минни нежно взяла ее за руку.
— По прошествии времени я поняла, что Бриттон не хотел и не думал меня намеренно унижать или обижать. Просто он не умел по-другому. Он взял свое, как ему и полагалось, так он считал. А за это мне причитались наряды и украшения, на которые он не скупился. Когда я сбежала к родителям, он так и не мог взять в толк, отчего. В его понимании, мне полагалось терпеть, а ему за это платить, и он свою часть договора честно выполнял…
— Мой Ушастик ни разу не ходил к этим… женщинам. Он мне так и сказал, и я ему верю, — промолвила Минни.
— Как ты его назвала? — заулыбалась тетя Элис, утирая слезы.
— Ушастик, — мечтательно ответила Минни. — У него уши чуть оттопыренные. И глаза такие бесподобно голубые! И он такой нежный. Мы ведь уже целовались, тетя Элис, — глаза у Минни загорелись, — и… и он даже ласкал и целовал мою грудь. Я сама ему разрешила, — поспешно добавила она. — Вот эту! — и она гордо указала на левую грудь.
Тетя Элис звонко рассмеялась:
— Ну раз эту, то все будет в порядке! Вы, однако же времени зря не теряли! И ты, Минни, бедовая девочка! Уж точно не в маму!
— Тетя Элис, — спросила Минни умоляюще, пропустив мимо ушей невинный укол в сторону Эдит, — ведь не обязательно, чтобы было все так плохо в первый раз, ведь может же быть хорошо, правда?
— Минни, милая, не только может, но должно быть хорошо, и у тебя непременно так и будет! Тому есть единственное условие — чтобы вы по-настоящему любили друг друга. А я так посмотрю, что этого у вас с избытком! Да и лейтенант твой,
