Послышалось шуршание бумаги, короткое «можете идти» и чьи-то удаляющиеся к двери шаги. Не до конца понимая, что делаю, я снова посмотрела на преподавателя, жадно вглядываясь в его глаза, словно желая убедиться, что все это не было иллюзией моего полусонного рассудка. И как же больно было увидеть холодное, отстраненное, будто чужое лицо с полуопущенными глазами. Меня будто окатили холодной водой, а внутри что-то неприятно кольнуло.
С трудом проглотив образовавшийся в горле комок, я начала собирать вещи, как меня остановило тихое, едва слышное, но вместе с тем твердое «останься».
Я неверяще посмотрела на преподавателя, окидывающего взглядом аудиторию.
— Листки ко мне на стол, задание можете оставить, — громко проговорил Михаил Дмитриевич и через минуту послышался звонок.
Однокурсники начали один за другим сдавать свои работы, пока я пыталась осознать произошедшее за последние минуты, попутно гадая о причине столь резкой перемены в финансисте. Его холодное, отстраненное лицо так и стояло перед глазами, но не могло же мне показаться. И это тихое «останься» в конце — как еще один сломанный барьер между нами. За этот месяц почти ежедневных встреч, проходящих наедине, финансист так ни разу и не обратился ко мне на «ты», как бы поддерживая иллюзию обычных консультаций, проходящих в рамках учебного процесса.
Но какие, к черту, обычные, когда диапазон наших бесед начинался абсолютно непонятными мне вещами, терпеливо объясняемых финансистом, и заканчивался самыми разными темами.
Какой, черт возьми, учебный процесс, если в какой-то момент я начала делиться тем, чего никому не рассказывала. Можно сказать открыла душу и… поверила?
Но кому?
Преподавателю, чью фамилию я узнала только на сегодняшней паре, о котором я не знала ровным счетом ничего? Все эти мысли вихрем пронеслись в голове, действуя, как отрезвляющая разум пощечина. О чем я вообще думала все это время?
— Вы что-то хотели, Акулова? — от неожиданного вопроса я резко вскинула голову и посмотрела на финансиста, рядом с которым нерешительно мялась подруга, бросающая на меня короткие взгляды.
— Подругу дождетесь за дверью, идите, — сухо проговорил Михаил Дмитриевич и выжидательно посмотрел на Кристину.
Немного помедлив и кинув на меня последний настороженный взгляд, она направилась к двери, а вот почему я не пошла за ней — было непонятно. После последних заданных самой себе вопросов все, чего мне хотелось — это просто пойти домой и хорошенько подумать о том, чем я занималась весь этот месяц.
Оглядев аудиторию, я быстро собрала вещи и, взяв листки в руку, встала в небольшую очередь из студентов, образовавшуюся около преподавателя. Позади меня стояла Соня, что не могло не радовать.
Когда очередь почти дошла до меня, финансист мельком посмотрел в нашу сторону и произнес:
— София, надеюсь, вы все написали, подойдите, — обойдя меня, Сонечка с радостной улыбкой, направилась к преподавателю.
— Черт, — почти прошипела я.
Кроме меня и Сони в кабинете больше никого не оставалось. Медленно приблизившись ко что-то щебечущей сокурснице, я уже хотела просто положить контрольную на стол и уйти, как поймала предупреждающий взгляд Михаила Дмитриевича, от которого я так и застыла на месте. Повернувшись обратно к Соне, финансист медленно встал и, опираясь на стол руками, начал быстро отвечать на ее вопросы, иногда указывая ручкой на спорные моменты, а затем, не дав ей даже раскрыть рта, холодно произнес:
— На этом все, результаты увидите в выходные, можете идти.
Бросив полуобиженный взгляд на преподавателя, Сонечка направилась к выходу, захлопывая за собой дверь.
В кабинете повисла напряженная тишина.
Финансист, не меняя положения, молчаливо смотрел на уже сданные работы, а я же не сводила с него глаз, совершенно не понимая, что происходит в голове этого человека. Зачем было оставлять меня после пары, до последнего не давая уйти, если нечего сказать. Зачем вообще все это было? Внутри снова что-то кольнуло, и я уже хотела прервать эту затянувшуюся тишину, как Михаил Дмитриевич резко повернул голову в мою сторону и тихо спросил:
— Хочешь уйти?
— Нет, — сорвалось с моих губ.
