— Добро пожаловать в Дарград, — сухо сказал пацан и направился к двери.
— Погоди! — остановил я его. — Можешь рассказать подробнее о городе?
— Для начала вам нужно освоиться. Дарград не любит спешку…
… … …
Щелкнул замок двери. Я вышел из комнаты, и жар внутренней улочки ударил в лицо. Свернул налево и побрёл на свет фиолетовой вывески. Добраться до неё не просто, учитывая, что мы жили в аварийной части муравейника.
Вместо того, чтобы подползать с низу, как делали местные, я разогнался, подпрыгнул, скорректировал высоту полета, толкнувшись от пололка, и пролетел в отверстие, предназначенное для вентиляционной трубы. Один прыжок, и я оказался в квартале Кукол.
Рука метнулась в карман и отыскала среди железной россыпи прямоугольную монету. Подушечка пальца нащупала отесанные края, и я в очередной раз подумал, что не просто так в моём прошлом мире монеты делали круглыми:
— Привет, Мо.
— Привет, Сайлок! — улыбнулся местный чернокожий бариста. — Как обычно?
— Да, — я протянул монету.
— Ловко ты, — сказал Мо, пока его руки заученными движениями ставили турку и насыпали кофе. — Вот только родители местной шпаны тебя не похвалят.
— Это почему?
— Вчера вечером тут собралось штук десять мелких засранцев. Галдели и прыгали, как угорелые, пытаясь повторить твой фокус. Пораздирали руки и животы. Хорошо никто ничего не сломал.
Из обгоревшей турки Мо перелил напиток в одноразовый бумажный стакан. Добавил воды и молока. Закрыл пластмассовой крышкой. Каждый раз я удивлялся тому насколько чуждыми кажутся идеально белые стаканчики на его рабочем месте. Накипь на турке, оплавленные рычажки газовой плитки, затасканная клеёнка, и сам черный Мо. Одноразовый белый стаканчик в его грязно-темном мире выглядел, точно невеста в белоснежном платье, оказавшаяся в топочной, где жгут уголь.
— Держи!
— Спасибо.
Фиолетовая вывеска Мо осталась позади, и я пошел дальше. Улицы внутри муравейника, которые не превышали размерами коридоры в общежитии, больше не казались узкими. Бывало и наоборот. Узнавая, как много секретных ходов и промышленных переплетений внутри муравейника, я частенько поражался: как люди всё это уместили.
Впереди показалась местная бакалея. Магазинчики в квартале Кукол служили и жильем для владельцев. Его делили на две части. Дальняя — жилая, передняя — коммерческая.
Первой стояла лавка с выпечкой. Бабушка-божий одуванчик продавала круассаны, пирожки и сочени. Товар был всегда свежий и очень вкусный, но покупатели обходили булочную стороной. С булочной соседствовал мясной магазин. Аромат свежеиспечённых булок мешался с запахом крови и потрохов. Бабушка могла бы зарабатывать в разы больше, если бы ей повезло с соседкой.
Приказав материи отключить обоняние, я взял в пекарне круассаны и побрел дальше. Свернул направо и прошел ряд элитных квартир в квартале Кукол. Они почти не отличались от сотен таких же квадратных квартирок. Исключением были окна. Здешним жильцам повезло оказаться на краю муравейника, и они без посредников поглощали воздух и солнечный свет с улицы.
В конце ряда я повернул направо и остановился у стадиона. Местные пацаны носились внутри. Четверо играли, а шесть других прилипли к решетчатому забору. Кто-то выкрикнул моё имя. Пацаны загалдели и понеслись ко мне.
— Полегче! Ноги не переломайте! — крикнул я и протянул пакет. — Тут каждому по одному!
— Спасибо!
— Спасибо!
Пацаны вскрыли пакет и шумящей гурьбой вернулись к клетке.
Внутри шла профессиональная заруба. Стадионом в квартале кукол называли клетку. Здоровенная железяка, размером с грузовой контейнер. Она могла бы уместить в себе два жилых помещения.
Пацаны рассказывали, что одно время местный бандит совал сюда свой нос и подумывал распилить клетку, но местные его послали. Уж слишком зрелищным и впечатляющим стал выдуманный вид спорта. Вечерами игры собирали под сотню зрителей. Улицу забивали так, что прохожим приходилось обходить квартал по кругу.
В клетке играли три на три. Мяч походил на гандбольный. Все пацаны были одаренными. Иначе сломают. В обеих торцах клетки стояли ворота, которые охраняли вратари. По двое бегали в поле, а точнее сказать — прыгали и ползали. Клетка позволяла перемещаться, используя все четыре стены. Это и делало местный футбол таким зрелищным. Натасканные пацаны, будто обезьяны, лазили по потолку, перепрыгивали на стены и толкались от пола.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})
Футбол был контактным. Акробатические этюды и мощнейшие броски сопровождались стычками, бросками, а порой и разъярённым месивом. Почти в каждом квартале была своя команда, а самых успешных пацанов почитали, как настоящих звезд.
Покончив с круассанами и кофе, я пошел дальше. Третий поворот направо должен был закончить прогулку по кварталу, но на углу я встретил Пайка.
— Привет! Опять?
— Привет! — Пайк держал лист бумаги, исписанный сверху до низу. — Если они думают, что я дам заднюю из-за этих жалких отписок, то они ошибаются! Будет нужно, я хоть тысячу жалоб напишу! — Пайк склонил голову и посмотрел на меня чуть жалобно. — Подпишешь?
— Я бы с радостью, но ты же знаешь… меня здесь как бы нет.
— Ну ничего. Всё равно спасибо. Эй, Яблоко! — Пайк увидел кого-то у меня за спиной и злобно закричал. — А ну подойди! Чего сваливаешь, бестолочь! Иди подпиши! Для тебя же стараюсь!
Пайк жил вместе с нами в аварийной части квартала. Муравейник представлял из себя блочную конструкцию наваленных друг на друга этажей. Где-то этажи укреплялись несущими балками, которые образовывали общий каркас. А где-то их не было. Многое в муравейнике достраивалось наспех и самостоятельно.
Несколько лет назад плиты над кварталом Кукол проломились, и восемь блоков уровнем выше продавили дома под собой. Вся эта хреновина теперь держалась на честном слове, и никто не мог точно сказать, когда она поползет дальше: завтра, или через десять лет. Жители аварийного участка смирились, что помощи от властей не дождутся. Многие свалили. Из местных в аварийном участке жил только Пайк и такие же нелегалы, как мы.
Который год Пайк пишет жалобы и просит помощи у властей. Который год его бюрократично шлют в задницу. Стабильно дважды в неделю я вижу его на углу, где он собирает подписи. Как-то я предложил ему самому наставить закорючек. Один фиг никто их не проверяет. Но Пайк не был бы Пайком, если бы так поступил. Он верил в своё дело и верил, что однажды кто-нибудь отзовется на его призыв.
Утренняя прогула закончилась. Я сделал полный круг по кварталу и вернулся в нашу лачугу. Табии не было уже второй день. Я немного волновался.
Разорвать печать оказалось не просто. Но алхимик на стадии познания справился с энергетической сигнализацией. Пришлось перерыть весь муравейник, чтобы найти подходящие ингредиенты. Тогда-то мы с Табией и познакомились с самыми общительными жителями квартала Кукол.
Башмак сидел в обустроенном под мастерскую углу и трещал микросваркой. Из-за спины вылетали маленькие вспышки, напоминающие вспышки бенгальского огня.
— Ты не мог бы на улице варить?! И так дышать нечем!
— Для тебя стараюсь! — не поворачиваясь, ответил Башмак. — Табиа так и не вернулась?
— Нет.
— Звонила?
— Вчера вечером разговаривали. Она вышла на какую-то женщину, которая подбирает рабов для семей. Хочет с ней встретиться.
— Сутенерша что ли?
— Вроде того.
Башмак закончил шов, поднял голову и посмотрел на фотообои. На стене под потоком ветра сгибались колоски пшеницы.
— Как же здесь не хватает окна! Теперь я понимаю, почему те хаты так ценят! Всего лишь дырка в стене, а поживёшь месяц без неё и согласишься голодать, лишь бы как в тюрьме себя не чувствовать.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})
— Мо сказал, что там есть спа-квартира.
— Это как?
— Какой-то умник оборудовал кайфо-зону с видом из окна и берет почасовую плату за посещение, — я попробовал заглянуть Башмаку через плечо, чтобы посмотреть, что он там ваяет, но ничего не разглядел. — Так что, если тебя совсем ломает, можешь сходить.
