Это было все равно что напрашиваться, чтобы нас разоблачили.
В следующую субботу он настоял, чтобы после обеда я вместе с ним поехала на сахарные плантации, где он должен был заехать в местную больницу. Как выяснилось, Элен Родригес была приглашена в гости. Она должна была взять с собой детей, более того, планировалось, что мероприятие займет весь день. Робинсоны недавно построили плавательный бассейн, поэтому всех попросили захватить купальные костюмы. Даже у Консуэлы были крошечные пляжные бикини. Миссис Скотт предложила заехать за Элен и детьми, а вечером привезти их обратно; таким образом, доктор Эммануэль Родригес получал машину в свое распоряжение.
— Сегодня до конца дня ты можешь быть свободна, — сказала мне Элен Родригес, укладывая в большую корзину пляжные полотенца. — Думаю, Вильям с удовольствием воспользуется случаем, чтобы тебя куда-нибудь сводить.
Нам предстоял довольно долгий путь на юг в сторону Сан-Фернандо. Несмотря на возможность побыть наедине, я опасалась уезжать так далеко от дома. Если сломается машина или произойдет что-то другое, что вынудит нас задержаться, как мы объясним мое присутствие?
— Жизнь слишком коротка, — сказал доктор Эммануэль Родригес, глядя прямо перед собой. — Когда-нибудь ты это поймешь. В юности ты считаешь, что перед тобой вечность. Но такой штуки, как вечность, просто не существует.
Вскоре по обе стороны дороги появились заросли сахарного тростника высотой в человеческий рост. Плантации уже начали выжигать, и мы слышали сладкий запах гари. Где-то вдали виднелись поднимающиеся в небо облака дыма.
— Отчасти это делают для того, чтобы избавиться от всех насекомых, — пояснил доктор Эммануэль Родригес. — И от листьев. Потом стебли рубят на небольшие куски и делают сахар.
Я это уже знала, но промолчала. Иногда он говорил со мной, как с ребенком, как будто он был моим учителем или моим отцом. — И, как тебе известно, потом из сахара делают ром.
— Да, — подтвердила я.
— И это одна из самых важных статей тринидадско-го экспорта.
— Да, — еще раз сказала я.
Он высадил меня на молу, возле небольшого яхт-клуба.
— Я скоро вернусь, а ты пока можешь полюбоваться морем. — Он показал на серо-голубую гладь. — Если как следует приглядеться, можно увидеть Венесуэлу.
Стоявший на холме яхт-клуб Пуэнт-а-Пьер был украшен надувными шарами, вымпелами и флагами. Люди толпились у стойки бара. Какая-то девочка из тех, что играли на пляже, пробежала по молу и остановилась возле того места, где я сидела, глядя на качающиеся на волнах яхты. Девочка пристально смотрела на меня:
— Откуда вы приехали?
— Кто это спрашивает? — как можно дружелюбнее поинтересовалась я.
— Все хотят знать, кто вы такая. — Она мотнула головой в сторону бара.
— Я приехала из Порт-оф-Спейн.
— Моя мама тоже родом из Порт-оф-Спейн, — сказала девочка. — Может быть, вы ее знаете. Они говорят, что вы не имеете права здесь находиться, если вас кто-нибудь не пригласил.
— А может быть, ты тоже не имеешь права здесь быть, — ответила я. — Ты мне надоедаешь.
Смутившись, она отошла. Ее светлые волосы были завязаны в спускавшийся на спину хвост. Я смотрела, как она бегом взбирается на холм и с кем-то разговаривает. Еще немного — и они вызовут охрану. Что за ужасное место.
Я очень обрадовалась, когда появился доктор Эммануэль Родригес.
Мы поездили по поселку. Он выглядел довольно странно: все жилые дома казались одинаковыми — большие кирпичные дома с выкрашенными в белый цвет стенами и зелеными оцинкованными крышами. Приусадебные участки и сады содержались в идеальном порядке. На территории располагались поле для гольфа, теннисные корты и плавательный бассейн.
Оставив машину на площадке, мы прошли по дорожке между двух рядов высокой, как стена, живой изгороди. Бассейн был очень просторным. Какие счастливцы, подумала я, могут целый день прыгать с вышек, нырять и плавать в прозрачной бирюзовой воде. Какие-то загорелые девицы сидели в шезлонгах под зонтиками, что-то ели, пили и разговаривали. Они явно наслаждались жизнью. Почти все, кого я здесь видела, были белыми, кроме тех, кто возился с маленькими детьми — няни все до одной были черными и одетыми в форменные платья.
— Совсем другой мир, — сказала я, когда мы возвращались к машине. — У них, у этих людей, есть все.
Мы остановились у озера под огромным деревом самаан. Озеро было мелким, на отмели, как огромные бревна, лежали аллигаторы. Доктор Эммануэль Родригес потянулся ко мне и жадно поцеловал. Я поняла, что он хочет меня здесь и сейчас. Его рука залезла мне под платье и привычно нашла дорогу наверх. Еще секунда — и его пальцы уже были внутри, а другой рукой он начал яростно тереть себя. Вдоль озера прогуливалась пожилая пара с двумя детьми. Я сказала:
— Сюда идут люди. Разве вы не видите?
— Да, я вижу. Но я хочу кончить. — Он уже тяжело дышал, приближаясь к финалу. Я могла точно сказать, когда это произойдет.
Потом он потянулся назад, достал бутылку с водой, вылил немного на сиденье в том месте, которое он запачкал, и потер его носовым платком.
— Надеюсь, пятна не останется. К утру должно высохнуть.
После этого, вместо того чтобы поехать домой, доктор Эммануэль Родригес настоял на том, чтобы съездить в Вистабелло в заведение Чарли, где продавали самые вкусные на Тринидаде черные пудинги. Мы сможем купить парочку и привезти домой к обеду. Я спросила:
— Разве у нас есть на это время? Ведь это, кажется, в другой стороне?
Он не ответил.
Мы возвращались домой затемно, в машине вкусно пахло свежими булочками и наперченным черным пудингом. Мы почти не разговаривали. Против обыкновения, я не расспрашивала доктора Эммануэля Родригеса, о чем он сейчас думает или какую историю собирается рассказать жене. Было уже почти восемь тридцать вечера. У меня была наготове своя собственная история. Я ходила одна в кино на «Мост через реку Квай». У Элен Родригес не будет повода в этом сомневаться. В понедельник, если она вдруг упомянет об этом при Вильяме или Марве, я скажу то же самое.
В порту стоял корабль, пришедший с Тобаго, — тот самый, на котором я когда-то приехала. Из портовых ворот валила толпа; люди оглядывались в поисках такси; кто-то направлялся на трамвайную остановку. Мы остановились, чтобы дать перейти дорогу какой-то женщине, кутавшейся в простыню. Судя по ее жалкому виду, она была бездомной. Дойдя до середины улицы, она посмотрела на нас и подняла руку. В ярком свете фар я увидела культю, лохмотья кожи, и сразу узнала нищенку, которую два с лишним года назад видела возле почты. Женщина пристально смотрела на меня. Так пристально, что доктор Эммануэль Родригес заметил:
— Ты что, ее знаешь?
Он просигналил раз, потом другой, и женщина исчезла. Я вдруг почувствовала себя замерзшей и усталой. Мне хотелось как можно скорее очутиться в своей комнате.
Но когда мы подъехали к дому, он оказался темным и пустым. В гараже доктору Родригесу пришлось искать ключи при свете фар. Не успели мы войти, как раздался телефонный звонок. Я знала, что это звонит миссис Робинсон. Она хотела сообщить доктору Родригесу, что его жена в порядке и они прекрасно провели время. Но Элен не очень хорошо себя чувствует. Миссис Робинсон назвала это «нервным срывом». Скорее всего, ничего серьезного, и миссис Робинсон готова была отвезти миссис Родригес домой пораньше, но все решили, что лучше дождаться, пока кто-нибудь будет дома. Должно быть, она спросила: «Как зовут вашу горничную?», потому что он ответил: «Селия. Ее зовут Селия». Потом он добавил: «Да, я думаю, ее тоже целый день не было дома. Я и сам только что вернулся».
Джо выглядел бледным и уставшим. После ужина он уснул у Робинсонов на диване. Теперь он, сонный и сердитый, кое-как вскарабкался по лестнице. Элен Родригес, наоборот, выглядела так, словно не спала уже несколько дней; под красными, воспаленными глазами темнели синие круги, будто кто-то ее ударил. Она передала мне Консуэлу, и я понесла девочку наверх.
Потом я зашла к Джо пожелать спокойной ночи. Уставившись на свисающий с потолка самолет, он спросил:
— Что это было с мамой?
— Она просто очень устала, Джо.
— Почему? Я не знаю никого другого, кто так же устает.
— Я точно не знаю, но ты можешь спросить у папы. Очень хорошо иметь отца — доктора.
— Она хочет уехать в Англию. Она сама мне сегодня сказала, тут она все ненавидит. — Тут он взглянул прямо на меня: — И тебя она тоже ненавидит.
На следующее утро я уже собиралась войти в кухню, когда заметила, что возле раковины стоит Элен Родригес. Быстренько отступив, я увидела доктора Эммануэля Родригеса — он стоял, опираясь спиной о стену. Я услышала, как он говорит:
— Хочешь с кем-нибудь поговорить? — И затем: — Объясни мне, что происходит, Элен. Ты не можешь выставить меня из нашей комнаты и забаррикадироваться.
