Он не искал определения тому, что происходило с ним. Зачем? А «он» и «влюблен» вместе — действительно звучало невероятно. Он прекрасно знал, что такое ненависть и страх, игра и обман, похоть и страсть, но «влюблен»… Просто, ему было светло, легко и тепло, как и полагалось в субтропическом климате. Пока она не уехала.
То было странное прощание, без поцелуев и объятий, без эмоций и лишних слов. Они в последний раз заглянули друг другу в глаза и разошлись. И уже вечером того же дня он с легкостью нашел себе девушку, жаркую, страстную, нетерпеливую. Она, не отпуская ни на секунду, увлекала его за собой, и его рубашка едва не осталась где-то на улице. Она успела ухватить ее за край, аккуратно и точно, двумя пальчиками, потянуть через порог и оставить тут же, у дверей.
Он вернулся под утро, увидел в своей необычной постели спящую Лолу, досадливо выругался, чуть шевельнув распухшими губами, отыскал Чоню и договорился с ним о временном обмене местами. Услышав о Лоле, тот, слишком понимающе для только что разбуженного рассматривавший приятеля, весело хихикнул и галопом помчался по коридору, совершенно не боясь перспективы быть безжалостно придушенным разъяренной девицей, когда та проснется и обнаружит подмену. Но Лола не стала тратить силы на Чоню, она сразу взялась за Богдана.
Очнувшись от сильного толчка, он тут же услышал о себе массу приятных вещей: что он тварь, скотина, ну, и тому подобное. Лола трясла его, как тряпичную куклу, а он устало смотрел мутными и сонными глазами, и только когда она наконец замолчала, коротко и ярко направил ее по многообещающему пути, получил по физиономии, и, ни капли не смущенный, опять преспокойно заснул, уже сквозь сон почувствовав, как Лола на прощание пихнула его ногой и презрительно проговорила, словно плюнула: «Падаль!»
Он не обиделся. А когда проснулся, бурная ночь с незнакомой девицей и полное встрясок и опасностей утро виделись ему где-то за границами реальности. Зато настоящее предстало до невозможности явным.
Хорошо, почти сразу же попался Лесик с сигаретой (всем известно, что время от времени покуривает Лесик), и после коротких переговоров, состоящих из минимума слов и фраз — «Еще есть? — Нет. — Дай, а?» — оказавшись счастливым обладателем заветного предмета, он жадно затянулся. И его понесло. А как иначе назвать то, что он пытался совершить потом?
Откопав в груде одеял свою куртку, он резким движением расстегнул «молнию» на внутреннем кармане, нашарил в матерчатой глубине небольшой, легонький ключ и пустился в путь по дороге, давно заросшей чертополохом и крапивой в его памяти.
Вот! Улица как улица, дом как дом. Он поднялся по лестнице на пятый этаж, разжал ладонь, ухватил пальцами ставший теплым ключ, но так и не донес его до замочной скважины.
Дурак!
Богдан помнил и это. А еще помнил, как упрямо брел по обочине дороги, даже не пытаясь тормознуть «попутку», и вдруг уловил легкий шорох колес, увидел знакомое лицо за стеклом остановившейся рядом машины и почувствовал не то, что радость, непонятное облегчение и безразличие, хотя должен был испытать нечто противоположное.
Он неспешно уселся, хлопнул дверью и сквозь тарахтение включаемого мотора услышал:
— А я уже собирался тебя искать. И, надо же, так удачно встретил. Как дела?
Обычные приветливые слова, но во вроде бы безмятежном, спокойном голосе проскакивали напряженные нотки, а в твердом уверенном взгляде читалась тревога.
— Паршиво, — честно признался он, понимая, что врать, конечно, можно даже самому себе, но сейчас самое неподходящее время для игр, и равнодушно пояснил: — Я, вообще-то, еще держусь, но самому мне уже не завязать, — он насмешливо скривил губы. — Так что, если хотите мной пользоваться, сначала приведите в порядок.
И все последующее помогло ему позабыть о глупой, наивной девчонке, об очередном банальном курортном романе. А как еще можно было охарактеризовать случившееся?
Но однажды верный друг Чоня многозначительно сообщил о своей случайной встрече, усиленно делая вид, якобы не находит в ней ничего важного (а он-то почему помнил?), и уставился в упор, стараясь повнимательней разглядеть реакцию. Богдану пришлось пожать плечами, вроде бы: «Ну и что? Ну и ладно!», а самого тут же потянуло. На пять ли лет назад или куда-то еще. Каприз. Конечно, каприз. Вспомнив, увидеть вновь, не думая: «зачем?» не ища причин. Просто, посмотреть. Из любопытства.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})
А она ни капли не изменилась, просто ни капельки, и он неожиданно ляпнул всплывшее в памяти: «Мы, кажется, виделись когда-то?» Патологическая реакция на ее появление. Глупейшая фраза. Он не удержался от нее и спустя двадцать лет. Сама слетела с губ, досконально повторив давние интонации. И она не изменилась, изменилось только ее положение. Она стала женой и матерью, но ему трудно было это понять, и даже присутствие толстощекой, большеглазой Сашки воспринималось им, как забавная игра. И он посчитал: она отнесется к нему так же, как и тогда, несколько лет назад, и очень удивился, услышав спокойный, ровный голос и обыкновенные, не очень-то много значившие слова.
Она не нуждалась в нем, и это обидело его. А глупая-глупая память вдруг выплеснула на поверхность, казалось, давно и безнадежно забытые ощущения и чувства, от которых становилось умопомрачительно уютно, тепло и хорошо.
Он еще не был искренним, еще переигрывал и лицемерил, пока по-настоящему сильно не испугался и не привел ее домой. И его заброшенная, одинокая квартира внезапно ожила, вещи опять стали знакомыми и добрыми, стоило ей прикоснуться к ним своими руками. И он снова испугался разрушить.
Но все опять закончилось, известно и бестолково. Она уехала, и уже не просто уехала, уехала от него, из-за него. Он злился, проклинал ее, хотя знал, но даже думать об этом не хотел, она опять непреднамеренно выбрала единственно правильный путь не только для себя, но и для него. Он не должен был иметь близких и дорогих ему людей. Тогда. Но не сейчас.
Аня. Она никогда специально не старалась удивить его, сразить, привязать к себе. Может, поэтому у нее и получалось? И опять.
Чокнутый мальчишка с перекошенным от злобы лицом ворвался в его дом. Позже она объяснила, почему. Но кто мог объяснить, отчего эта выдуманная история соединила именно их, его и ее, его и…
Неужели у него есть сын? Да. Только она способна учудить такое.
6
Аня даже с Богданом могла говорить пока исключительно на одну тему.
— И что за время наступило? — жалобно вопрошала она. — Опять я остаюсь одна. Сначала Лешка от меня ушел. Саша собралась замуж, переберется к своему Грише. А теперь и Никита уезжает.
— Это тебе в наказание за то, что все время бросала меня, — нравоучительно определил Богдан.
Аня осуждающе глянула на него, мелко и часто закивала головой.
— Ага. Спасибо за сочувствие.
Он улыбнулся.
— Не сердись.
А она вздохнула.
— Я не сержусь. Я возмущаюсь, — и принялась рассуждать. — Конечно, Никита поступает вроде бы умно, толково. Здесь действительно нет ничего подходящего, и отъезд, пожалуй, единственный приемлемый вариант, — Аня заканчивает фразу и вопросительно смотрит на Богдана. — Но почему?
Он с улыбкой наблюдает за ней. Его вовсе не смешат и не забавляют ее волнения и заботы, он знает, как тяжело отпускать тех, кого любишь, как не хочется делать этого. Его вовсе не раздражает однообразие последних Аниных разговоров, и он не пытается ее успокоить или отвлечь, понимая всю бесполезность и бессмысленность подобного занятия.
— Всегда так бывает, — замечает Богдан негромко. — Он окончил школу, почувствовал себя взрослым.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})
Аня отводит взгляд, а потом опять смотрит вопросительно, с любопытством.
— Ты тоже сбежал от родителей, как только закончил школу?
Он снова улыбается уголками рта и произносит спокойно и тихо:
— Не совсем.
— То есть?
— Не от кого было сбегать. Мама умерла как раз примерно в это время.
Аня изумленно и испуганно вскинулась и не удержалась от нового вопроса.
