– Подполковнику Винсенти не рекомендуется говорить на эту тему с кем бы то ни было, адмирал, – заметила советник по обороне.
Хардкасл метнул в ее сторону сердитый взгляд, затем снова обратился к Винсенти.
– Но мне необходимо знать, подполковник, – сказал он. – Я принимаю участие в этом расследовании как представитель сената.
– Еще одно правительственное расследование, – Винсенти усмехнулся. – Замечательно! Только этого нам не хватало.
– Мы не собираемся обвинять вас в чем бы то ни было, подполковник. Обвинять следует других. И в первую очередь Белый дом и Пентагон, – заметил Хардкасл. – Моя задача – убедить Конгресс и президента всерьез задуматься о национальной безопасности.
– Ценю это намерение, адмирал, – вставила советник по обороне. – И все же мы не собираемся обсуждать...
– Всего лишь один вопрос, если позволите, – сказал Хардкасл. Винсенти не ответил, но и не возразил. – Вы же охотник, подполковник. И должны держать свою добычу в поле зрения. Расскажите мне об Анри Казье.
Сперва Винсенти не знал, как ему отнестись к этому высокому, худощавому, похожему на привидение человеку. Он, разумеется, видел Хардкасла на экране телевизора, но, когда тот произнес это слово, “охотник”, в голове у него словно что-то щелкнуло. Да, да, подумал Винсенти, я знаю, о чем это он. Эл Винсенти владел тайнами, ведомыми только охотникам.
Прежде чем сделать смертельный бросок и настичь жертву, охотник устанавливает с ней некое подобие внутренней телепатической связи. Охотник на оленя чувствует себя оленем, представляет себя на его месте. Летчик, сбрасывающий бомбы, порой со всей ясностью представляет себя на земле, со всей отчетливостью видит, как снаряды падают ему на голову. Неопытному охотнику такое не по плечу, он целиком сосредоточивается на мишени, и вот колдовская связь разрушена, и добыча, как правило, ускользает. Молодой или слишком горячий летчик обычно после этого спивается, сходит с ума или достает свой револьвер сорок пятого калибра и разносит себе череп. Винсенти помнил, что однажды на учениях Хардкасл выставил перед своими чудовищными истребителями-бомбардировщиками целый ряд мишеней. Ему, должно быть, хорошо известно, что такое выследить, найти, догнать, атаковать и уничтожить цель. Господи, да что там учения, он делал это по-настоящему! Хардкаслу приходилось стрелять по живым мишеням. Винсенти не ведал, сколько людей уничтожил адмирал лично, но знал, что убивать ему доводилось. Он понимал, что это такое. И Винсенти тоже...
– Этот человек презирает опасность, – сказал Винсенти. – У него отсутствует чувство страха. Я ни секунды не ощущал, что этот Анри Казье испугался. Даже когда выбросился с парашютом. Он был... счастлив. Доволен. Готов начать...
– Начать что, подполковник?
– Не знаю, адмирал, – Винсенти пожал плечами. – Вообще толком не понимаю, о чем это я. Вы спросили, что я чувствую, думая о Казье. Ну, и это было первое, что пришло в голову. Жаль, что упустил мерзавца. В следующий раз не промахнусь.
Все уже направились к машинам, когда Лэйни Уилкс обернулась и увидела, что адмирал Хардкасл говорит с пилотом F-16, участником вчерашних событий и с командиром его группы. Извинившись перед бывшим вице-президентом и сенатором, она направилась к ним.
Хардкасл не обратил на нее никакого внимания.
– Надеюсь, вам представится такой шанс, подполковник, – говорил он. Тут Уилкс подошла уже совсем близко, на лице ее застыло мрачное выражение. – Хотя... как знать. Что ж, до встречи! И не принимайте близко к сердцу болтовню газетчиков. Помните, у вас есть сторонники.
– Прошу прощения, адмирал Хардкасл, – раздраженно начала Уилкс, остановившись в нескольких шагах от них. – Могу я поговорить с вами?
Хардкасл закрыл блокнот, пожал руки Винсенти и Гаспару, дружески хлопнул Винсенти по плечу и отошел с Уилкс в сторону. Толпа уже почти рассосалась, остались лишь несколько помощников Уилкс. Журналисты уехали, чиновники были одни. Ветеран береговой охраны протянул Уилкс руку и сказал:
– Страшно рад видеть вас снова, судья Уилкс. Уилкс стояла, уперев руки в узкие бедра; жакет распахнулся, открывая взору маленький револьвер в кожаной кобуре, тонкую талию, высокую грудь. Глаза защищали от ярких лучей солнца темные очки, на губах блестела красная помада, и трудно было не заметить, как красива эта резкая и уверенная в себе женщина, строгий блюститель закона и ревностный борец за гражданские права. Но на примере Сандры Джеффар, бывшей своей сослуживицы, тоже очень красивой, знаменитой и незаурядной женщины, Хардкасл знал, что порой эта красота бывает обманчива и под ней может таиться жестокость, обычно мало свойственная прекрасному полу.
– Послушайте, адмирал, – сердито начала Уилкс, – давайте кое-что проясним. Я согласилась на это представление только потому, что мы с вами, Мартиндейл и Уэсткот оказались на глазах у газетчиков. Все эти ваши сенатские полномочия – полная чушь. Вице-президент отменит их еще до захода солнца. Они могут даже принять закон, запрещающий выдачу подобного рода полномочий. Вы, очевидно, этого не понимаете, даже Мартиндейл не понимает, но уверяю вас, все эти бумажки яйца выеденного не стоят. Я знаю это, и Уэсткот тоже. И после того, как они будут отозваны, вы вылетите с этой базы и навсегда уберетесь восвояси, больше вас и видно-то не будет.
– Что ж, посмотрим, судья, – Хардкасл улыбнулся.
– Чего вы добиваетесь, Хардкасл? – спросила Уилкс. – Паясничаете перед камерой, зарабатываете себе популярность!
– А чем вы лучше, судья? Выволакиваете подполковника Винсенти к камере, обвиняя его в провале операции, бросая на растерзание газетчикам! – рявкнул Хардкасл. – Я внимательно слушал вашу пресс-конференцию, судья, и полагаю, что вы заблуждаетесь. Анри Казье вовсе не “ангел смерти”, а самый заурядный маньяк. Он готов уничтожить любого, в том числе и себя. У него напрочь отсутствует понятие священности жизни...
– Избавьте меня от этих изречений! У нас есть исчерпывающая психологическая характеристика этого человека, адмирал.
– Тогда вы, судья, должно быть, не слишком внимательно ее читали, потому что там наверняка сказано, что любая попытка остановить Казье будет стоить человеческих жизней, – продолжал Хардкасл. – Он убьет всякого, кто попробует схватить его, а потом покончит с собой.
– Бюро сталкивалось с подобными психопатами и прежде, адмирал, и Казье ничем от них не отличается. – Она вздохнула и театрально закатила глаза.
– О, нет, он совсем другой, судья! Он имеет доступ к самолетам, новейшему оружию, самой мудреной военной технике, – ответил Хардкасл. – Он может устроить такой террор, какой этой стране и не снился!
– Послушайте, адмирал, вы извините, но у меня нет времени выслушивать все эти ваши воинственные речи. Мне надо заниматься расследованием, – раздраженно проговорила Лэйни Уилкс. – И, уверяю, мы сумеем справиться с любым его сюрпризом и нам не потребуются для этого ни военные, ни дорогостоящие мощные истребители, набитые автоматами и самонаводящимися ракетами. Обойдемся мы и без авианосцев стоимостью в сотни миллионов долларов, которые торчат в Мексиканском заливе, без мягких дирижаблей с установленными на них радарами, без этих таинственных роботов-вертолетов, которые то и дело почему-то разбиваются. В отличие от бывших так называемых “силовых структур” ФБР вовсе не склонно путать и вызывать панику у доброй половины нашего законопослушного населения лишь затем, чтобы поймать какого-то ублюдка. – Она преднамеренно укусила Хаммерхед – оснащенное самой сложной техникой подразделение, некогда возглавлявшееся Хардкаслом. Уилкс всегда считала, что военным нет места во внутренних силовых структурах, что права личности, равно виновной и невиновной, следует защищать при любых обстоятельствах. – И потом, позвольте мне напомнить вам еще кое-что, адмирал, – продолжала директор ФБР. – Это мое расследование, я правлю здесь бал. И не стану колебаться ни секунды и вышвырну вас вон с базы, а то еще и арестую, если вы посмеете вмешиваться в мое расследование, пусть даже от имени сената... Я запрещаю вам говорить с пилотами, командирами, прессой, что бы вы там ни видели и ни слышали. Я плевать хотела на ваши полномочия и арестую вас, как только вы посмеете вмешаться в дела ФБР. Долго вас в тюрьме не продержат, особенно если учесть, какой визг поднимут ваши дружки с телевидения Дэвид Бринкс и Ларри Кинг, но, будьте уверены, вы проторчите там достаточно, чтобы нарушить все их планы и программы шоу. Я ясно выражаюсь, адмирал?
– Да, яснее некуда, судья, – ответил Хардкасл. – Однако должен заметить, что мы видывали такое и прежде. Аугусто Салазар, Пабло Эскобар, Мануэль Норьега – все они возомнили, что можно объявить Штатам войну и победить. Анри Казье спрячется за билль о правах и будет крутить и вертеть им, чтобы добиться своего. Не допускайте, чтобы это случилось. Используйте все свои возможности и средства.
