По принятой в московских верхах манере, он прибегает к расплывчатому обозначению «хозяева», за которым подразумевается Сталин и Политбюро. (Г. Климов, «Диалектический цикл», Грани, изд. «Посев», Германия, № 10, 1950).
Иногда для создания новых слов используются уже такие далеко не новые для советского языка формы образования как аббревиатуры разных видов:
Смерш (Смерть шпионам) – особый отдел при военных частях; дзот – дерево-земляная огневая точка; уровец – боец укрепленного района: Вчера ушли уровцы – укрепрайон, забрали все свои пулеметы. (Некрасов, В окопах Сталинграда, 17).
Чего бы ни отдал он, чтобы только попасть хотя бы самым что ни на есть последним номером в батарею «эрэсовцев», как гордо называли себя гвардейские минометчики (от РС – реактивный снаряд – Ф.). (Алексеев, Солдаты, 64).
…старшина роты доверял ему возить продукты с ДОПа… (дивизионный обменный пункт – Ф.). (Там же, 80).
Возникли целые новые семантические гнезда, как, например, «развед».
Нужно было суммировать все разведданные, добытые за прошлые сутки, и дать задание разведгруппам на следующую ночь… Я собрал пачку разведдонесений… (Вершигора, Люди с чистой совестью, 1, 56).
Щупленький командир разведвзвода… (Некрасов, в окопах Сталинграда, 319).
Разведотдел предлагали – пленными заниматься… (Там же, 270).
Сюда же относится и слово «разведрота».
Наряду с обычными официальными и неофициальными терминами появились и такие, где аббревиатура, благодаря ее буквенной зашифрованности, несла и функцию эвфемизма:
Светлана горько усмехнулась.
– В общем я эн-бэ. Знаете? Немецкая… – она на мгновение запнулась, – немецкая барышня… (Павленко, Счастье, 124).
Кстати, для обозначения близкого понятия в советской армии прибегали также к аббревиатуре:
Таких жен – на месяц или на год – называли «ППЖ» («походно-полевая жена» – Ф.), над ними обидно посмеивались. (Эренбург, Буря, 517).
Некоторые старые русские слова стали применяться в новом значении:
Так, «зажигалка» повсеместно обозначала зажигательную бомбу:
…Как насыпал раз немец зажигалок… (Тихонов, Девушка на крыше, Ст. и пр., 231). А потом он самолетом зажигалки бросать будет. (Вершигора, Люди с чистой совестью, 1, 53).
Слово «щель» стало обозначать примитивное бомбоубежище, вырытое в земле:
Носилки не влезли в узкую «щель». (Полевой, Повесть о настоящем человеке, 81).
«Ломовиками» стали именовать транспортные самолеты:
…гоняясь за «ломовиками» он расстрелял весь боекомплект. (Там же, 15).
«Ястребок» стал синонимом советского самолета-истребителя. Не меньшая образность проявилась и в ряде других названий:
…еще один «У -2» прожужжал над оврагом.
– Кукурузник.
– А у нас на Северо-западном «лесником» звали.
– Ну, это как где. где какая природа, – рассудительно сказал третий голос. – где кукуруза, – там кукурузник, где огородов много – там огородник, а где лес, – там лесник. Главная причина, что летает низко, землю любит. (Симонов, Дни и ночи, 196).
Это – «У- 2», знакомый каждому самолет, «огородник», как снисходительно, с отцовской лаской называют его боевые пилоты, «мотоциклетка», «воздушный велосипед». (Известия, 16 августа 1942).
«Кукурузник»… В газетах его называют «легкомоторный ночной бомбардировщик». (Некрасов, В окопах Сталинграда, 206).
…маленькая эта машина, похожая на стрекозу, ласково поименованная на северных фронтах «лесником», на центральных «капустником», на юге «кукурузником», всюду служащая мишенью для добродушных солдатских острот… (Полевой, Повесть о настоящем человеке, 234).
А. Н. Кожин в своей небольшой, но интересной статье «Переносное употребление слова» (см. «Библиографию») указывает, что вышеуказанные прозвища самолет У-2 получил за способность садиться на самые неудобные площадки, лесные полянки и
даже огороды, а также за способность маскироваться в кукурузнике при преследовании вражеских самолетов. Приводя многочисленные примеры А. Кожин упоминает (стр. 23) и о других названиях этого фронтового любимца:
У-2 называли «землемером», «Иваном-полунощником» (очевидно, за то, что самолет выполнял боевое задание по большей части ночью), «крылатым связистом», «тихоходом».
«Костыль», «рама» и пр. на фронтовом языке обозначали различные типы немецких самолетов:
Это был ненавистный «костыль», «Кривая Нога» – немецкий разведчик. (Известия, 15 янв. 1943).
По утрам появлялась «рама» двухфюзеляжный разведчик «фоккевульф». (Некрасов, В окопах Сталинграда, 15).
«Певуны» или «музыканты» по-нашему, «штукас» по-немецки, красноносые, лапчатые, точно готовые схватить что-то птицы. (Там же, 147).
В воздухе появился «горбач» корректировщик. (Гроссман, годы войны, 76).
…летала фашистская «керосинка», потрескивающий шумливый самолет. (Там же, 188).
…одномоторные пикировщики «Ю87» имели неубирающиеся шасси. Шасси эти в полете висели под брюхом. Колеса были защищены продолговатыми обтекателями, было похоже, что из брюха машины торчат ноги, обутые в лапти. Поэтому летная молва на всех фронтах и окрестила их «лаптежниками». (Полевой, Повесть о настоящем человеке, 275).
Таким образом, мы видим, что народная фантазия особенно изощрялась в наименованиях самолетов не ограничиваясь сухими сокращенными обозначениями вроде «як», «лаг» и «ил»:
стерегут наши позиции и города юркие машины «ястребки», «Лаги», длиннотелые «Миги», «Яки», особенно Любимые нашими летчиками за отличные летные качества…, штурмуют они на бесподобных «Илах» противника на земле… (Известия, 25 июня 1942).
Лексическая изобретательность русского солдата распространяется и на другие виды военного оборудования, вооружения и боеприпасов:
…связист, тянувший по траншее «нитку» до наблюдательного пункта… (Алексеев, Солдаты, 8).
Накануне Вороненко достал у мальчишек две ручные гранаты «Ф-1». Он обменял «фенек» на стакан фасоли… (Гроссман, годы войны, 158).
…«Фокке-Вульф» высыпали, как из мешка, на село трескучие «хлопушки» – маленькие бомбы с удлиненным взрывателем, вроде мин, разрывающиеся над поверхностью земли и дающие огромное количество мелких осколков. (Алексеев, Солдаты, 520).
…в присутствии самоходных орудии, тридцатьчетверок и танкеток, что в просторечии войны зовутся малютками… (Леонов, Избранное, 124).
Слово «катюша», ранее обозначавшее самолет типа «К-7», теперь приобрело новое, вытеснившее первоначальное, значение. Ею стали называть многоствольный миномет, прозванный немцами «Stalinsorgel»:
Вслед за «катюшами» с левого берега заговорила артиллерия. (Симонов, Дни и ночи, 197).
Очевидно, немецкое значение этого слова стало известным и в советских войсках, что породило и соответствующее выражение:
Командир пехотного подразделения позвонил по телефону на батарею гвардейских минометов (официальное наименование «катюш» – Ф.), стоявшую неподалеку, и попросил «сыграть разок». (Смирнов, В боях за Будапешт, 74).
– Ну, как, сыграем по рву?
– А ну-ка, светик-катюша, пропой-ка разочек… (Капусто, Наташа, 198).
– Катюши заиграли – сказал Каюткин… (Фадеев, молодая гвардия, 452).
Намекая на сильные вспышки огня при залпах гвардейских минометов, «катюшей» иронически стали называть и примитивный светильник «коптилку» или «моргалик». Такие светильники появились еще в начале Революции, когда бездействовали
электростанции, и снова вошли в обиход в связи с разрушениями, вызванными войной:
Выгорал солидол в «катюше». Наташа доливала коптилку. (Капусто, Наташа, 183).
Спичек нет! Одними «катюшами» народ прикуривает. (Казакевич, Весна на Одере, 232).
Значение слова «катюша» в последнем примере становится особенно ясным из следующих строк сборника «фронтовой фольклор», стр. 108:
«Катюшей» бойцы называют кресало и трут, эту незаменимую в походной жизни принадлежность: «У тебя нет «катюши»? – Дай-ка огонька».
Но никак нельзя согласиться с приведенными в том же сборнике словами проф. Ожегова о том, что
«катюша» стала нарицательным именем, прозвищем для всего, что приносит в жизнь известное облегчение, удобство. Появилась железная печка, входит гость: «И у вас «катюша»? – говорит он».
Несомненно, что такая печь «времянка» облегчала быт советских людей во время войны, но несомненно и то, что шутливое прозвище гвардейских минометов [45] было перенесено на все названные выше предметы именно из-за вспышек огня, а не из-за приносимого ими удобства.
Как можно наблюдать в примере с «катюшей», некоторые слова переживают в пределах послереволюционной эпохи свое дополнительное осмысление; это видно и в слове «времянка», возникшем в начале Революции для обозначения железной печки, затем временно-оборудованного цеха строющегося предприятия, при частичном пуске последнего, а позже, во Второй Отечественной войне доосмысленном понятием временного окопа.
