Низам Халдар шепнул:
- Они говорят "Хромой". Слышали?
Халиль провел ладонью по руке Халдара:
- Молчи. Послушаем.
Старец вспоминал:
- Он жил среди нас в Тебризе. Явился Тохтамыш-хан. Слез, и крови, и горя не меньше было, чем от Хромого. И Тохтамыш увел Камола к себе в Орду, в Сарай. Тохтамышу был нужен собственный соловей в Сарае. Лет пять мы ничего не знали о нем. Но он вернулся. Вернулся к нам, чтобы бедствовать вместе. Только нам довелось его пережить. А переживем ли мы бедствия?.. Переживем ли? А ведь Камол мечтал об этом! Ты, милый Имад-аддин, пел эту песню. Спой нам, Имад-аддин!..
Молодой голос откуда-то из мглы негромко предостерег старца:
- Отец! Рядом, у Паука, пируют. Там цареныш появился. Если они услышат, не было б беды.
- Им не до наших песен. А вокруг простые люди, сами не смея петь, запершись у себя по домам, прислушиваются. Пусть и гости из Мавераннахра послушают своего Камола, - ведь этот поэт учился в Самарканде, к нам оттуда пришел.
Молодой человек высунулся, чтобы взять дутар. Ненадолго его лицо приблизилось к светильнику, и Халиль увидел желтоватое, словно выточенное из слоновой кости, лицо юноши, но не уловил взгляда его странных, показавшихся раскосыми глаз.
Маленькая, с короткими пальцами рука протянулась к дутару, и, откинув другую руку, Имад-аддин задумался, припоминая слова.
Вскоре он уже пел, отодвинувшись во мглу:
Самому султану не покорить тебя, влюбленный.
Ни цепям, ни темницам не смирить тебя, влюбленный...
Он пел о милой, но казалось, что милая эта не простая девушка, что не любовью юноши рождена эта песня, что поет певец о любимой родине и что нет в мире силы, чтобы сломить эту любовь.
Но Халиль слышал в ней только славословие стойкой силе простой любви.
Песня взволновала Халиля. Милая была так далеко - за грядами гор, за песками степей, за волнами широких рек... Но где бы ни была она, а он - с ней. И это незыблемо. Чуть закроешь глаза - и видишь эти серые створки бедных ворот. Низенькая, с высоким порогом калитка. Виноградные лозы на корявых опорах. Прудик под раскидистым деревом...
О Самарканд!
Резвые ноги, оставляющие на песке узкий след. Быстрый, сразу все понимающий взгляд веселых глаз. Быстрый, чуть хрипловатый и чуть растягивающий слова голос... О Шад-Мульк!
Песня взволновала Халиля. Он тихо повторил Халдару:
- Поговорим потом. Пока послушаем.
Его слух, обострившийся в походах, уловил легкий стук кольца в воротах, скрипнула створка, кто-то пришел и поднимался, постукивая каблуками по каменным ступеням.
Вскоре на крыше показались еще трое азербайджанцев.
Имад-аддин, отложив дутар, обратился к старику:
- Может быть, мы проводим уважаемых приезжих гостей и тогда побеседуем о наших делах?
Халиль отклонил намек Имад-аддина:
- Нам некуда спешить. Жаль покидать людей, с которыми нас побратала песня. Разве мы помешаем вашей беседе?
- Мы беседуем здесь о наших друзьях, - ответил Фазл-улла. - Вам скучно слушать о нашей нужде и о тех, кто огорчает нас.
- Разве могут быть враги у вас? - любезно спросил Халиль. - Кто видит вас, становится вашим рабом.
- А разве враги друзей не враги нам?
- Враги друзей? Значит, вы подтверждаете, что друзей у вас много!
- Все, кто любят родину, друзья мне. А родина наша хороша и несчастна.
- Мы не хотим мешать вашей беседе, но если мы не мешаем, нам некуда спешить, - упрямо повторил Халиль.
Старец заколебался, но к нему придвинулся Имад-аддин и зашептал что-то.
Тогда старец отстранился и громко и твердо возразил ему:
- И в Мавераннахре есть простой народ. Пусть посидят с нами.
Месяц вонзился в облака. Мгла сгустилась. Халиль не видел лиц троих, поднявшихся на крышу последними, хотя они опустились на коврик совсем рядом. От ближнего остро пахло какой-то степной травой.
Не дожидаясь вопроса, а может быть, торопясь, один грубовато спросил:
- Отец! Нас послали за хлебом. Где взять? Ведь там и дети с нами. Не хватает на всех.
Имад-аддин резко прервал его:
- Поговорим потом. Подождите.
- Нам до света надо туда вернуться. Нас ведь ждут. Как быть?
Имад-аддин встал и сердито ответил:
- Пойдемте. Отец к нам попозже придет.
Он увел их вниз, и там, во дворе, они зашли в какую-то келью.
Насторожившийся Халиль спросил:
- Откуда они?
- С гор. Пастухи. Пасут наши стада! - ответил старец. - Простите, мне уже пора отдохнуть.
Больше нельзя было оставаться здесь. Халиль, однако, спросил:
- А можно ли в другой раз послушать вас?
- Приходите. Мы иногда собираемся петь. Иногда - поговорить о стихах.
Халиль простился с Фазл-уллой и, задумавшись, спустился во двор.
Улица была все так же безлюдна, но в тени мечети, вдоль стены, стояли какие-то люди. Какие-то люди сидели на крыше наискосок от мечети. Может быть, это сидели те, о которых старец сказал, что простые люди, сами не смея петь, прислушиваются к песням юноши с лицом, выточенным на слоновой кости.
- Им хотелось поскорее избавиться от нас! - сказал Низам Халдар.
- У них свои дела, - уклончиво отозвался Халиль.
- А слышали, как эти негодяи называют повелителя?
- Они и Курдай-бека прозвали Пауком. Что ж поделаешь: простые люди.
- Простые?
- Не из царедворцев же Ширван-шаха!
- Пастухи тоже простой народ. Но зачем пастухам шляться среди ночи?
- Сейчас мы пошлем нашего десятника. Пусть подстережет этих... пастухов. Мы разберемся, где у них стада, которые кормятся хлебом.
И засмеялся:
- Дадим урок Пауку, как надо ловить разбойников.
Они поднялись по темной улице к площади. Когда оставалось несколько шагов до двора Курдай-бека, озаренного факелами, пятеро стражей с огромными копьями в руках окликнули Халиля:
- Кто идет?
- Свои.
- Своим тут незачем шляться. Стойте!
Их окружили. Старший увидел азербайджанский армячок на Халиле:
- Какие ж это свои? Хватай их!
Им закрутили руки назад и поволокли во двор Курдай-бека. Халиль молча упирался, а Низам Халдар, увидев среди двора здешних конюхов, прохрипел:
- Эй, отгони от нас этих...
Халдара толкнули, и подвал, где содержались узники, поглотил царевича.
Конюх узнал Халдара и побежал к Курдай-беку. Не сразу его допустили в комнату.
Хмельной и усталый Курдай-бек отмахнулся:
- Кто б ни попался - базар рядом. Поутру всем напоказ - петля на шею, и слава аллаху!
- Да гляньте ж! - закричал конюх. - Гляньте ж, кого они поволокли, это ж ваши гости!
- Какие там... Их же с улицы! Из ночной тьмы! Какие ж гости? Пьян? А?
- Наши, которые от повелителя.
Курдай-бек с сомнением поднялся было, но поленился и вместо себя послал писца.
Засов уже задвигали на двери темницы, когда писец, ленясь и нетвердо шагая, вышел во двор. Он был рад, что засов задвинут и на этом все кончится, ибо открывать темницу ему не приказывали.
Но конюх, лучше понимавший, что означает поимка гостя, прибывшего от повелителя, поволок писца к двери, сам отодвинул засов и, крепко держа за халат ослабевшего писца, крикнул в черную пропасть подвала:
- Эй, гость! Выходите!
- Дай нам руку! - глухо откликнулся Халдар. - Из этой ямы нелегко вылезти.
Следом за Халдаром наружу выбрался и Халиль. Вырвав на чьих-то рук плетку, он кинулся в залу. Но у дверей его остановили:
- Чего тебе?
- Где этот ослиный зад?
- Кого тебе?
- Курдай-бека! Кого же еще?
В это время один из шемаханцев, загулявший на пиру, закричал:
- Вот он вор! Поймали! Ай, молодцы! Стащил кафтан мой! И колпак!.. Держите! Держите крепче!
Курдай-бек, любопытствуя, пошел к столпившимся у дверей. Он растолкал гостей, чтобы тут же, на глазах у всех, повесить воришку и такой скорой расправой украсить пир, по примеру повелителя, склонного каждый большой пир сопровождать казнями преступников.
В это время вырвавшийся у стражи Халиль с размаху ожег лицо Курдай-бека ударом плетки. И добавил, крича:
- Знай, кого хватать. Знай, кого! Знай!
Курдай-бек осел на пол. Гости отшатнулись.
Халиль сорвал с головы колпак и швырнул его в лицо хозяину.
Царевича узнали.
Все, кто был, кинулись прочь из комнаты.
Только визирь мирно спал на своем месте.
В этой суете ушло то время, когда ночная стража могла подстеречь сомнительных пастухов.
Десятая глава
КУЗНИЦА
Марага еще спала. В приземистых мазанках, в сложенных из каменных глыб лачугах спали простые люди Мараги, намучившиеся за день и лишь на подстилках у домашнего очага обретавшие краткий покой. Спали ремесленники, ленившиеся на короткий срок уходить из своих мастерских. Спали кузнецы и медники неподалеку от приглохших горнов. Чеканщики - среди расступившихся кувшинов и ведерок. Пекари - около ларей с мукой. Колесники - под сенью новых арб. Швецы, подсунув в изголовье скопившиеся за день обрезки тканей. Спали купцы, запершись на засов, спустив с привязи широколобых лохматых волкодавов. Спали в караван-сараях и на постоялых дворах заезжие люди, иноземные купцы, воины-завоеватели, караванщики, привычные к ночлегу под чужими кровлями.
