Однажды, просматривая письмо, прежде чем подписать его, он наткнулся на слова «о деле». Быстро пробежав глазами страницу, он нашел несколько «про дело». Других «о деле» не было. Это единственное «о деле» сразу привлекло его внимание. Он дважды нажал кнопку звонка, и через минуту в кабинет вошла Дид Мэсон.
— Разве я так сказал, мисс Мэсон? — спросил он, протягивая письмо и указывая пальцем на криминальные слова.
Она досадливо поморщилась: оправдываться бесполезно — улика была налицо.
— Виновата, — сказала она, — я ошиблась. Но только это, в сущности, не ошибка, — торопливо прибавила она.
— Почему такое? — недовольным тоном возразил Харниш. — По-моему, это неверно.
Она уже успела дойти до двери. На его слова она обернулась, держа в руках злополучное письмо.
— А все-таки так правильно.
— Но тогда «про дело» неправильно.
— Конечно, — не сморгнув, ответила она. — Поправить?
— «В понедельник я сам приеду, и мы поговорим о деле», — вслух повторил Харниш; он произнес эти слова раздельно, напряженно вслушиваясь в звук своего голоса, потом покачал головой. — Нет, мисс Мэсон, что-то не то. Нет и нет. Ведь и ко мне никто так не пишет. Все говорят «про дело», даже образованные. Разве нет?
— Да, — согласилась она и пошла к своей машинке, чтобы внести в письмо исправление.
Случилось так, что в компании, с которой он завтракал в тот день, оказался молодой англичанин — горный инженер. В другое время Харниш не обратил бы внимания на речь англичанина, но теперь, после спора со своей стенографисткой, он с первых же слов заметил, что тот говорит «о деле»; ни разу в течение завтрака он не сказал «про дело», за это Харниш мог поручиться.
Встав из-за стола, он отвел в уголок своего приятеля Маккинтоша; Харниш знал, что Маккинтош получил высшее образование, — недаром он когда-то слыл первоклассным футболистом.
— Послушай, Бэнни, — спросил Харниш, — как надо говорить: «Я сам приеду в понедельник, и мы поговорим про дело» или: «Поговорим о деле»?
Бывший чемпион футбола наморщил лоб и с минуту мучительно думал.
— Понятия не имею, — сознался он. — А как я говорю?
— Конечно, «про дело».
— Ну, тогда «о деле» правильно. У меня грамматика всегда хромала.
На обратном пути в контору Харниш зашел в книжную лавку и приобрел учебник по грамматике; он просидел над ним добрый час, задрав ноги на стол и старательно листая страницы.
— Провалиться мне на этом месте, девчонка-то права! — заключил он наконец.
И тут он впервые подумал о стенографистке как о живом существе. До сих пор она была в его глазах только особой женского пола и предметом конторской обстановки. Но теперь, когда она доказала, что лучше знает грамматику, нежели дельцы и даже окончившие университет футболисты, она стала для него личностью. Она приковала его внимание к себе с такой же силой, как злосчастное «о деле» в аккуратно отпечатанном письме. Вечером, когда она уходила из конторы, он пригляделся к ней и в первый раз заметил, что она хорошо сложена и одета со вкусом. Он плохо разбирался в дамских туалетах и не мог оценить во всех подробностях красивую блузку и элегантный английский костюм, но ему понравился общий вид — все было на месте, ничего лишнего, ничто не портило впечатления.
«Да она премиленькая», — решил он про себя, когда за ней захлопнулась входная дверь.
На другое утро, диктуя стенографистке письма, он заметил, что у нее очень красиво уложены волосы, хотя нипочем не сумел бы описать ее прическу. Просто ему приятно было смотреть на ее головку. Она сидела спиной к окну, и он обратил внимание, что волосы у нее каштановые, с бронзовым отливом. Под бледными лучами солнца, проникавшими в окно, бронзовые искорки поблескивали словно золотые, и это тоже было очень красиво. «Странно, — подумал он, — как я этого раньше не приметил».
В середине письма ему снова понадобился тот оборот, из-за которого они вчера поспорили. Он вспомнил свое единоборство с учебником и произнес:
— «О деле, о котором мы с вами говорили, я…» Мисс Мэсон быстро взглянула на него. Она сделала это невольно, не сумев скрыть своего удивления. Уже в следующую секунду она опустила ресницы, готовая продолжать запись. Однако Харниш успел рассмотреть, что глаза у нее серые.
Впоследствии он узнал, что в этих серых глазах иногда вспыхивают золотистые точечки; но и того, что он сейчас увидел, оказалось достаточно, чтобы повергнуть его в изумление: почему, собственно, он был так твердо уверен, что волосы у нее черные, а глаза карие?
— А ведь вы были правы, — сказал он, смущенно улыбаясь, что никак не вязалось с резкими, как у индейца, чертами его лица.
За это чистосердечное признание он был вознагражден еще одним взмахом ресниц и приветливой улыбкой; кстати, он окончательно убедился, что глаза у нее серые.
— Только мне все-таки кажется, что это неправильно, — пожаловался он.
Она весело засмеялась.
— Простите, — спохватилась она, однако не удержалась и тут же добавила: — Но вы такой смешной.
Харнишу стало немного не по себе, тем более что солнце упорно золотило ее волосы.
— Я вовсе не шучу, — сказал он.
— Потому-то и вышло смешно. Но вы не сомневайтесь, это совершенно правильно, в точности по грамматике.
— Ну что ж, ладно, — вздохнул он. — Значит, так: «О деле, о котором мы с вами говорили… я…» Записали?
И он продиктовал письмо до конца. Вскоре он обнаружил, что, когда у нее нет работы, на читает книгу или журнал, либо занимается рукоделием.
Как-то, проходя мимо ее стола, он взял в руки томик стихов Киплинга и с недоумением заглянул в него.
— Вы любите читать, мисс Мэсон? — спросил он и положил книгу обратно.
— Люблю, — ответила она. — Очень люблю.
В другой раз он увидел на ее столе «Колеса счастья» [6] Уэллса.
— Про что это? — спросил он.
— Да просто роман, любовная история.
Она умолкла, но он медлил уходить, и она почувствовала, что неудобно не прибавить еще что-нибудь.
— Один скромный лондонский клерк во время отпуска отправился путешествовать на велосипеде и влюбился в девушку гораздо выше его по общественному положению. Она дочь известной писательницы и все такое. Это очень увлекательная история и печальная, даже трагическая. Хотите почитать?
— А он женился на ней? — спросил Харниш.
— Нет, не женился, в этом все дело. Ведь он…
— И вы прочли такую толстенную книгу, чтобы узнать, что он на ней не женился? — с недоумением пробормотал Харниш.
Мисс Мэсон стало смешно, но в то же время слова Харниша задели ее за живое.
— Но вы же читаете целыми днями биржевые котировки и сообщения о состоянии рынка, — возразила она.
— Так ведь тут есть польза. Это нужно для дела. Как же можно сравнивать? Мне мое чтение приносит деньги. А что вы находите в ваших книгах?
— Новые мысли, убеждения, просто жизнь.
— Гроша ломаного это не стоит.
— Не всегда можно переводить жизнь на гроши, — ответила она.
— Ну что ж, — сказал он с чисто мужской снисходительностью, — если вам это нравится, то нечего и спорить. О вкусах вообще спорить не приходится.
Хоть это и было сказано несколько свысока, тоном превосходства, его кольнула мысль, что мисс Мэсон, по-видимому, очень ученая, и на минуту он почувствовал себя дикарем, лицом к лицу столкнувшимся с явлением недоступной ему, неизмеримо более высокой культуры. В глазах Харниша культура не имела никакой цены, и в то же время ему смутно представлялось, что не так уж она бесполезна, как кажется.
Однажды он опять увидел на ее столе книгу. Но эта книга была ему знакома, он сразу узнал обложку, — и он прошел мимо, не останавливаясь. Книгу написал один журналист, побывавший на Клондайке, и Харниш знал, что там написано про него и есть его портрет, и еще он знал, что целая глава посвящена трагической смерти одной женщины, поторопившейся уйти из жизни, «потому что время не ждет».
После этого Харниш больше не говорил с мисс Мэсон о книгах: нетрудно вообразить, какое превратное мнение о нем она составит себе, когда прочтет эту главу. Обиднее всего, что приходится терпеть напраслину. Уж что-что, но чтобы он, Время-не-ждет, прослыл сердцеедом, из-за которого женщины кончают с собой! И надо же случиться такому несчастью, что из тысяч написанных книг именно эта книга попала в руки стенографистке! Целую неделю Харниш испытывал тягостное сознание вины в присутствии мисс Мэсон; и он готов был поклясться, что однажды перехватил пристально устремленный на него взгляд, словно она изучала его, пытаясь понять, что он за человек.
Он обратился к своему бухгалтеру, в надежде выудить у него какие-нибудь сведения о мисс Мэсон. Но тот сначала дал волю своим оскорбленным чувствам и только после этого сообщил то немногое, что знал о ней.
