Хокшоу покачал головой.
— Я решил предоставить его собственным мыслям. Он действительно получил письма из дома. Вероятно, там было что-то от графа. Но вы же знаете Торнли. Он ни с кем из нас не станет обсуждать семейные дела.
Офицеры услышали, как за их спинами треснула ветка.
— Кто идет? — потребовал ответа Грегсон, повернувшись к невысоким зарослям кустистых деревьев, что находились в нескольких ярдах от них. — Выйди и покажись нам!
На свет шагнул худой мужчина средних лет. Под мышкой у него было несколько хворостинок.
— Простите, сэр. Я Шейпин. Помогаю на кухнях.
Мужчина вытянул перед собой растопку так, будто подавал документы для проверки. На нем была домотканая одежда, какую обычно носили деревенские фермеры и чернорабочие. Его спина была чуть искривлена, а на его сильно загорелой шее выделялся длинный светлый шрам. В выговоре незнакомца чувствовалась американская протяжность, хотя под ней по-прежнему слышались нотки старой доброй Англии — так бывает с женскими платками: девушка давным-давно ушла, а ткань все еще хранит ее аромат.
— Зачем тебе понадобилось красться сюда во тьме, Шейпин?
У мужчины было такое лицо, будто он счел этот вопрос достаточно глупым в сложившихся обстоятельствах. Он шумно собрал свои ветки.
— Я собирал хворост, сэр. А потом услышал имя Торнли, и оно привлекло меня. Неужели здесь служит один из сыновей графа Суссекского? Господин Александр или господин Хью? — Он выжидающе поглядел на офицеров.
Капитаны переглянулись, и Хокшоу пожал плечами.
— Досточтимый Хью Торнли — капитан гренадеров в моем полку.
На лице Шейпина отразилась радость.
— Приятно было узнать! Понимаете, я работал на это семейство, когда жил в Англии. Я знал господина Хью, когда тот был совсем маленьким мальчиком, еще до того, как умерла его мать. — Похоже, на ум Шейпину внезапно пришла какая-то мысль. Раскрасневшись, он прижал хворост к груди. — Мне нужно возвращаться. Меня будут искать на кухнях.
Не успели офицеры и слова ему ответить, как слуга двинулся назад, в сторону лагеря. Они смотрели, как Шейпин убегает прочь.
— Как думаете, Хокшоу, он может быть шпионом?
— Что ж, если он и шпион, то очень плохой.
Джентльмены переключили внимание на сигары и принялись обсуждать предстоящие боевые действия.
Выполнив свои обязанности, Хокшоу по-прежнему не мог успокоиться, и, хотя он знал, что должен отдыхать, готовясь к предстоящему ночному маршу, он решил до отбоя заглянуть на кухню и нанести визит Шейпину. У него появился смутный план представить его Хью — а вдруг это поможет исправить дурное настроение Торнли, вызванное вестями об отцовской женитьбе? Приход Хокшоу не вызвал радости. Когда он осведомился о Шейпине, квартирмейстер выругался.
— Так значит, это вы испугали Шейпина, верно, капитан?
— Не понимаю, чем я мог так встревожить его.
— Ну кто-то ведь смог. — Квартирмейстер сплюнул на земляной пол. — Он вошел сюда весь белый, пялясь по сторонам так, словно потерял рассудок, а потом, не успели мы оглянуться, он бросил свой хворост и пустился бежать, будто бы за ним гнался сам дьявол.
— Он заявил, что в Суссексе состоял в некоем знакомстве с семьей капитана Торнли.
Один из проходивших мимо колонистов услышал это и рассмеялся.
— В этом, видимо, все дело. Его выслали за то, что он воровал у них, и он прибыл сюда как законтрактованный работник добрых двадцать лет назад. Я всегда изумлялся, почему он все же проводит время здесь, в нашем лагере. Видит Бог, у него нет причин любить Англию. Возможно, он решил, что капитан Торнли приехал сюда специально, чтобы его повесить.
Хокшоу обернулся к случайному собеседнику.
— За воровство, вы говорите?
— Да, именно так я слышал. Кстати, мне бы хотелось, чтобы колонисты перестали отсылать сюда своих преступников. У нас и без того достаточно тех, кого следовало бы повесить, за что вам большое спасибо. — Умолкнув, человек потер свой подбородок. — Имейте в виду — однажды, вскоре после своего прибытия, он уже пытался избавить нас от заботы о себе. — Мужчина провел пальцем по горлу, и Хокшоу вспомнил шрам на шее Шейпина. — К этому он оказался не более способным, чем к воровству. Его залатали и снова отправили работать.
— И он не пытался вернуться домой, после того как срок ссылки истек?
— Сомневаюсь, что ему было куда возвратиться. Спустя десять лет многие из таких впадают в уныние и забывают о мысли вернуться домой.
Хокшоу нахмурился.
— Как вы думаете, куда он направился?
— Возможно, поразмыслил о том, кто он таков, и перешел на сторону мятежников. При следующей встрече он наверняка наставит на вас допотопный кремневый пистолет.
Хокшоу кивнул и медленно вышел из здания.
Часть третья
III.1
Воскресенье, 4 июня 1780 года
Краудер поражался тому, как быстро он начал испытывать симпатию к обитателям и атмосфере Кейвли-Парка. Сегодня, отворив перед ним дверь, экономка улыбнулась Краудеру и проводила в салон — дожидаться возвращения дам из церкви. Он из окна наблюдал за тем, как под присмотром няни, прижимавшей к груди младенца госпожи Уэстерман, маленький мальчик носился по лужайкам и подражал дерущимся воронам. Когда Краудер был ребенком, воскресная церковная служба была неизбежным долгом до тех пор, пока он не выучил, в какой именно момент необходимо спрятаться. А делать это нужно было перед самым выходом семейства из дома, когда на тщательные поиски уже не хватало времени. Этот же мальчик получил всю возможную свободу и воздух в качестве естественного права. Краудер задумался: а пойдет ли Стивен в морское дело, по стопам отца? Еще несколько лет порезвится, а затем его жизнь наполнится соленым ветром и ударами судового колокола.
Анатом продолжал наблюдать за ребенком, пока тот не поднял взгляд и не помахал, заметив гостя. Няня, чье внимание было сосредоточено на Стивене, обернулась и тоже, улыбнувшись, подняла руку. Краудер улыбнулся в ответ, позволив своей руке взмахнуть и опуститься, а мальчик помчался дальше. В груди анатома теснились непривычные чувства. Откашлявшись, он отвернулся от окна и посмотрел в глубь комнаты. После недолгого ожидания у двери послышался шум, и приветственные крики Стивена возвестили о возвращении Харриет и Рейчел.
В салон с гордым видом вошла госпожа Уэстерман (в ее глазах плясали веселые огоньки), а вслед за ней вприпрыжку вбежал сын. Рейчел, пребывавшая в более спокойном состоянии, замыкала шествие. Краудер поднялся, но госпожа Уэстерман жестом велела ему оставаться на месте, после чего сняла шляпу, бросила ее на стол и тяжело опустилась на одно из канапе. Рейчел взяла со стола шляпу сестры и аккуратно расправила ленты, затем бережно сняла собственный головной убор.
— Краудер! Я рада, что вы здесь. Мы боялись за свою репутацию, однако превратились в образчик чистейшей морали. Госпожа Хэткот!
Экономка заглянула в комнату. Ее лицо озаряла широкая улыбка.
— Наверное, вы желаете кофе, мэм?
— Желаю. Что вас так рассмешило, мадам? Дэвид поведал вам о нашей ведущей роли в сегодняшней проповеди? Разве это не честь для вас — работать на такое совершенство?
Госпожа Хэткот усмехнулась.
— Разумеется, это честь, мэм. — Она повернулась к Рейчел: — Я заберу их, мисс? — Экономка унесла дамские шляпы.
Краудер помедлил и, когда Харриет поглядела на него, поднял бровь. Она расхохоталась, а затем, расправив юбки, посадила на колени Стивена и взъерошила сыну волосы.
— Ах, это так нелепо! На сегодня викарий выбрал текст притчи о добром самарянине и привел меня, Рейчел и вас в пример за то, что мы посетили… ах, как это он сказал?.. «завершающий одинокий обряд потерянной жизни». Как мне показалось, стараясь произвести впечатление, он слишком сильно полагается на аллитерации. С ним нужно побеседовать.
Говоря это, Харриет принялась стаскивать перчатки. Стивену разрешили помочь, и мальчик серьезно рисковал свалиться со своего места — так усердно он пытался стащить перчатки с маменькиных пальцев. Краудер внезапно припомнил кровь сиделки Брэй на ее руке.
— Невероятный вздор! Он бы и сам не пришел туда, если бы мы не появились, а ведь моей сестрице пришлось изображать фурию и гнать нас силой. Одна лишь Рейчел может думать об этом, не краснея.
Во время этой речи девушка старалась принять строгий вид, но так и не сумела, однако, услышав последнюю фразу, все же слегка посерьезнела.
— И господин Торнли. Он действительно намеревался прийти.
Краудер поглядел на Харриет. Она поморщила нос. Анатом не знал точного смысла этой мины. Харриет горячо обняла сына, затем спустила его на пол и, отстранив на расстояние вытянутой руки, одной ладонью обхватила его гладкое личико.
