Больше того: когда король в конце концов решил разоблачить самозванку, никто в Генте ему просто не поверил! Филиппу, не знавшему, какому святому молиться, «пришлось отдать свою сестру под суд и после комичной сцены разоблачения представить ее в истинном свете неверующим, дабы они уразумели наконец, что были обмануты».
Теперь давайте попытаемся разрешить самую главную загадку этой истории — казнь Жанны.
К сожалению, мы не располагаем протоколами ее допроса, но тем не менее некоторые свидетельства, проливающие слабый свет на эту загадку, все же дошли до нас. Как известно, когда Жанну вели на костер, на голове у нее был бумажный колпак, якобы наполовину скрывавший ее лицо. Это кажется маловероятным. В действительности было принято, если судить по многим миниатюрам и рисункам того времени, воспроизводящим казнь еретиков, осужденным на костер потехи ради нахлобучивали колпаки набекрень. Точно так же «украсили» и голову Жанны.
В некоторых свидетельствах очевидцев казни есть весьма точные наблюдения. Жан Рикье, кюре из Эдикура, служивший при Руанском соборе, писал: «И когда она умерла, англичане, опасаясь, что пойдет молва, будто она сбежала, заставили палача немного разгрести костер, дабы присутствующие могли воочию убедиться, что она мертва, и дабы потом никто не смел сказать, будто она исчезла».
А вот еще одно свидетельство, не менее впечатляющее,— отрывок из газеты «Парижский обыватель» 1431 года: «Вскоре пламя добралось до нее и спалило ее платье, потом огонь стал лизать ее сзади, и все присутствующие увидели ее совершенно нагую, так что никаких сомнений у толпы не было. Когда же люди вдосталь насмотрелись на то, как она умирает, привязанная к столбу, палач прибавил огня; пламя, точно неистовый зверь, набросилось на ее бренную плоть и поглотило целиком, не оставив от нее ничего, кроме кучки пепла».
Но как же пресловутый подземный ход, так волнующий воображение? В действительности... никакого подземного хода не было! В протоколе реабилитационного процесса о тайном подземном ходе, которым якобы пользовался Бэдфорд, навещая Жанну, не упоминается ни слова. Вот как выглядит интересующая нас часть этого протокола в толковании Мориса Гарсона: «У герцога Бэдфорда было некое потаенное место, откуда он мог хорошо видеть Жанну и тех, кто к ней наведывался». А Шарль Самаран объясняет содержание этого текста несколько по-иному. По его словам, герцог Бэдфорд прятался в закутке, откуда он наблюдал, как к Жанне приходили какие-то уже немолодые женщины, дабы проверить, дева она или нет. В самом деле, Бэдфорд вполне мог бывать в темнице, где держали Орлеанскую деву, и предаваться «созерцанию ее», однако место, откуда он наблюдал за нею, было просто убежищем, а вовсе не тайным подземным ходом!
Тех же читателей, кто продолжает верить в новоявленную Жанну д"Арк, или графиню Армуазскую, потому что ее-де признали столько людей, мы, видимо, премного разочаруем, и сделать это помогут признания самой самозванки.
Из сообщений уже упомянутого нами «Парижского обывателя» известно, что в августе 1440 года народ мог лицезреть во дворце, при королевском дворе женщину, которая в присутствии судебных властей громким и четким голосом призналась, что выдавала себя за Жанну д"Арк, что она не дева, что она обманным путем вышла замуж за благородного рыцаря, родила ему двоих сыновей и что теперь она глубоко раскаивается в содеянном и молит о прощении. Так на глазах у изумленных парижан разрушилась великая легенда. Дальше женщина рассказала, как она убила свою мать, подняла руку на родного отца и потом отправилась в Рим вымаливать прошение у папы; для удобства она переоделась мужчиной, а по прибытии в Италию участвовала, как заправский воин, в ратных делах. Она сообщила, что «на войне убила двух неприятелей». Вернувшись в Париж, она, однако, не пожелала расстаться с доспехами и, поступив в какой-то гарнизон, вновь занялась ратными делами. Быть может, все это и побудило ее выдать себя за Жанну д"Арк? Что ж, вполне возможно!
Во всяком случае, ясно, что женщина эта и была графиней Армуазской.
О дальнейшей судьбе самозванки мало что известно. Вполне вероятно, что после того, как страсти вокруг нее поутихли, она все же добилась аудиенции у Карла VII, и тот в конце концов вывел ее на чистую воду.
Конец этой истории мы знаем более или менее точно благодаря историку Леруа де Ламаршу, который обнаружил в Национальном архиве один бесценный документ. В 1457 году король Рене вручил письменное помилование некой авантюристке, задержанной в Сомюре за мошенничество. Речь идет о какой-то «женщине из Сермеза», и в упомянутом документе сказано, что «она долгое время выдавала себя за Деву Жанну, вводя в заблуждение многих из тех, кто некогда видел Деву, освободившую Орлеан от извечных врагов королевства».
Описание самозванки довольно точно совпадает с обликом нашей героини, так что никаких сомнений на сей счет быть не может. Упомянутая авантюристка оказалась вдовой Робера Армуазского.
Так был положен конец величайшей из легенд.
Ален Деко, французский историк
Перевел с французского И. Алчеев
Ален Деко
Роберт Блох. Куколка
Роберту Блоху, одному из ведущих американских мастеров «литературы ужасов», было 14 лет, когда он написал своему кумиру, Говарду X. Лавкрафту, письмо с просьбой выслать список «рекомендуемой литературы» и... неожиданно для себя получил в ответ несколько книг из личной библиотеки писателя. После недолгой переписки Лавкрафт посоветовал юноше заняться литературой профессионально и обрел в лице его достойного преемника. В числе наиболее известных произведений Блоха — «Шарф» (1947), «Похититель» (1954), «Падающая звезда» (1958), «Смертельная усталость» (1960), «Ужас» (1962) и, конечно же, «Психо» (1959), по мотивам которого Альфред Хичкок снял свой классический триллер, за которым последовали сценарии ко многим другим фильмам. «Куколка», один из ранних рассказов писателя, включенный впоследствии во множество антологий, был впервые напечатан британским журналом «Странные истории» в апреле 1937 года.
Сразу должен оговориться: не уверен, что история, которую я собираюсь рассказать, произошла на самом деле. Все это могло мне просто присниться, а то и привидеться наяву — как первый симптом какого-нибудь страшного психического расстройства. Сам я, конечно же, не вижу причин подвергать сомнению истинность собственных впечатлений. Что знаем мы, в конце концов, о реальной картине жизни на земле?
Чудовищные уродства и мерзкие извращения, в которые отказывается верить разум,— все это существует, живет рядом с нами. С каждым годом в копилке открытий — научных ли, географических,— появляются все новые и новые факты, подтверждающие простую истину: мир наш, оказывается, совсем не таков, каким мы его вообразили в наивной слепоте своей. Странные вещи происходят иногда с некоторыми из нас; они чуть-чуть приподнимают завесу перед неведомым, и тогда выясняется: дикий, невообразимый ужас — он здесь, совсем рядом! Есть ли вообще у человека основания полагать, будто выдуманный им «окружающий мир» существует на самом деле?
Впрочем, судьба посвящает в страшную тайну лишь одного из миллиона — остальные пребывают в блаженном неведении. То и дело слышим мы о пропавших без вести путешественниках, об ученых, сгинувших вдруг бесследно... и тут же, не моргнув глазом, объявляем безумцем смельчака, который, вернувшись в нашу реальность, осмелился рассказать о том, что увидел за его пределами. Многие вообще предпочитают хранить молчание, и вряд ли стоит тому удивляться. Так и живет человечество, не подозревая о том, что поджидает его совсем рядом, за порогом привычного бытия.
Мрак этот понемногу просачивается извне: то и дело слышим мы что-то о морских чудовищах и подземных тварях, вспоминаем легенды о карликах и гигантах, читаем научные сообщения о случаях противоестественного зачатия и рождения. Война, эпидемии, голод — все это пробивает брешь в незримой стене: черная гидра кошмара выползает из-под фальшивого фасада человеческой сути, и тогда мы узнаем о людоедстве и некрофилии, о гуллях, пожирающих трупы, и гнусных жертвенных ритуалах, о маниакальных убийствах и преступлениях, оскверняющих само имя Бога.
Сейчас, размышляя о том, что довелось увидеть и пережить мне самому, сравнивая собственный опыт с рассказами таких же невольных очевидцев, я начинаю опасаться за свой разум. Поэтому, если можно придумать сколько-нибудь правдоподобное объяснение всей этой истории, молю Господа: пусть кто-то сделает это, и как можно скорее.
Доктор Пирс говорит, что я нуждаюсь в полном покое. Он-то, кстати, и предложил мне изложить все это на бумаге, надеясь, очевидно, хотя бы таким способом остановить нарастающий ком ужаса, который, кажется, вот-вот раздавит меня окончательно. Но нет покоя в душе моей и не будет до тех пор, пока я не узнаю всей правды или пока не найдется человек, который наконец убедит меня в том, что страхи мои не имеют под собой абсолютно никаких оснований.
