— Но я... я пришел, чтобы...
— Убирайся, глупец! Вон отсюда!
Дверь захлопнулась. Некоторое время я стоял перед ней в полном оцепенении. Ощущение спасительного одиночества... много бы дал я за него в ту минуту. Но нет, шаг за шагом, до самой деревни зримо, неотступно следовал за мною скрюченный незнакомец: тот, кого еще совсем недавно я считал своим добрым другом по имени Саймон Мальоре.
Я вернулся в Бриджтаун, все еще не в силах до конца осознать происшедшее и, лишь забравшись в постель, стал понемногу приходить в себя. Ну конечно же, в который раз подвело меня собственное болезненное воображение! Мальоре серьезно болен: он явно страдает каким-то нервным расстройством — вспомнить хотя бы его регулярные наезды к местному фармацевту. Как мог я, поддавшись минутной панике, истолковать его поведение столь превратно? Что за детская впечатлительность! Завтра же нужно будет вернуться, принести извинения и попытаться все-таки уговорить Саймона уехать отсюда: похоже, для него это единственный шанс. Выглядит он все-таки отвратительно. Ну а дикая вспышка безумия — всего лишь случайный срыв... Нет, но как же он изменился!..
Едва дождавшись рассвета, я снова засобирался в путь. На этот раз все нездоровые мысли (источником которых вполне мог стать уже один только вид этого ужасного дома) мне удалось отогнать от себя заблаговременно. Я поднялся по ступенькам крыльца и позвонил, настроившись на сугубо деловой разговор.
Дверь мне открыл будто другой человек. Вид у Саймона был по-прежнему изможденный, но голос звучал совершенно нормально, и от вчерашнего безумного блеска в глазах не осталось и следа. Осторожно, как бы с трудом подбирая слова, Саймон пригласил меня в гостиную и тут же принялся извиняться за безобразный приступ, которым так напугал меня накануне. В последнее время, сказал он, такое случается с ним нередко; ну ничего, рано или поздно он непременно уедет отсюда — отдохнет как следует, а там, глядишь, и в колледж вернется...
— Скорее бы только с книгой разделаться. Немного уже осталось...
На этих словах он как-то странно осекся, спешно переменил тему и принялся вспоминать о разнообразных, никак не связанных друг с другом событиях: заговорил о нашей с ним институтской дружбе, стал вдруг живо интересоваться последними студенческими новостями. Саймон говорил около часа; в том, что он лишь тянет время, пытаясь избежать неприятных для себя расспросов, сомнений быть не могло. С другом моим явно творилось что-то неладное: каждое слово давалось ему с огромным трудом, голос звенел, наполненный каким-то внутренним напряжением,— казалось, каждую секунду он отчаянно пытается что-то в себе перебороть.
Я поразился мертвенной бледности его лица. Взглянул на горб: тело под ним будто съежилось, как-то усохло. Вспомнил недавнюю свою мысль о гигантской раковой опухоли и подумал, что был, возможно, не так уж далек от истины.
Пока, подгоняемый ему одному лишь понятным беспокойством, Саймон продолжал свой сбивчивый монолог, я понемногу огляделся. В гостиной царило полное запустение: все пространство было заполнено книгами, а в редких просветах — пылью. На столе возвышались груды бумаг и манускриптов. В углу потолка свил себе домик паук.
Улучив минуту, я спросил Саймона, как продвигается его литературная работа. Ответ показался мне несколько неопределенным: процесс идет непрерывно, свободного времени не остается совсем. Впрочем, сами по себе сделанные в ходе исследования открытия с лихвой оправдают затраченные усилия; одни только находки в области черной магии впишут новую страницу в историю антропологии и метафизики.
Особый интерес, насколько я понял, вызывало у Саймона все, связанное с существованием так называемых «родственников» — крошечных «посланников Дьявола» (чаще всего в образе животного — крысы, например, или кошки), которые «состоят» при колдуне или ведьме, обитая на человеческом теле постоянно, либо используя его временно как источник пищи. Значительное место в его книге занимало исследование феномена «дьяволова соска», которым опекун и кормит «родственника» собственной кровью.
Исключительное внимание уделил автор медицинскому аспекту проблемы; собственно говоря, все исследование он попытался провести на строго научной основе. В книге подробно рассматриваются, в частности, причины гормональных расстройств при так называемой «бесовской одержимости»...
Саймон вдруг умолк; затем признался, что очень устал и нуждается в отдыхе. День действительно клонился к вечеру.
— Надеюсь, в самое ближайшее время работа будет закончена, — добавил он напоследок, — тогда-то я наконец смогу уехать отсюда. Все же безвылазная жизнь в этом доме сказывается на здоровье. Какие-то видения, провалы памяти — начинаешь уже привыкать к подобным вещам... Впрочем, пока что выбора нет: сама природа моих исследований требует строжайшего соблюдения тайны. Иногда приходится вторгаться в такие области знания, от которых человеку лучше держаться подальше. Отсюда и постоянное перенапряжение: не знаю, право, надолго ли меня еще хватит. Что ж, ничего не поделаешь — это у нас в крови: вся история семьи Мальоре, как вам, должно быть, известно, связана с черной магией неразрывно... Впрочем, хватит об этом.
Саймон предложил на сегодня закончить наш разговор и пообещал дать знать о себе где-то в начале будущей недели. Мы поднялись, и я заметил, как дрожит он всем телом — от слабости, должно быть, и одновременно от этого своего необъяснимого возбуждения. Наконец, согнувшись под тяжестью ужасной ноши, Саймон медленно двинулся по длинному холлу; на фоне яркого заката фигура его тут же превратилась в неясную прыгающую тень. Я пригляделся. Саймон действительно шел, содрогаясь всем телом: плечи его непрерывно дергались вверх-вниз в совершенно независимом от движения ритме. На секунду мне показалось, будто это огромный горб пульсирует какой-то своей, внутренней жизнью. Я вспомнил случай, о котором рассказал Тэтчертон, и едва не лишился чувств от внезапного прилива дурноты. Потом взял себя в руки: закат за окном, бесчисленные отражения, блики — ну, конечно же, снова оптический обман!
Мы подошли к двери, и Мальоре принялся с величайшей поспешностью выпроваживать меня за порог.
— Спокойной ночи! — буркнул он, не подавая руки и весь дрожа от какого-то странного нетерпения.
Несколько секунд я стоял, молча вглядываясь в измученное лицо, смертельно бледное даже в рубиновом ореоле заката. Внезапно с ним произошло нечто странное: черты исказились мучительной гримасой, в глазах вспыхнул панический ужас. Не успел я пробормотать что-то в ответ, как Мальоре, будто сломавшаяся кукла, резко согнулся; при этом губы его вытянулись в дьявольскую ухмылку. Я невольно сжался, ожидая нападения, но он лишь расхохотался, визгливо и злобно. Ужасный писк этот вонзился в мозг мне острой, витиеватой трелью.
Не успел я раскрыть рот, как Саймон вдруг неуклюже шарахнулся назад; в ту же секунду дверь захлопнулась перед самым моим носом. Я замер вне себя от изумления да и, пожалуй, ужаса. Что такое приключилось с Мальоре — уж не сумасшедший ли он, в самом деле? Может ли с нормальным человеком происходить подобное?
Ошарашенный и напуганный, спотыкаясь на каждом шагу из-за слепящих лучей последнего солнца, я побрел прочь от страшного дома. В голове у меня царил хаос: мысли смешались, окончательно растворившись в гулком, нескончаемом отзвуке отдаленного вороньего гвалта.
Эту ночь я вновь провел в тяжких, беспокойных раздумьях, а наутро пришел к окончательному решению: какой бы срочной ни казалась самому Саймону его работа, уехать отсюда он должен немедленно, иначе беды не миновать. Не слишком рассчитывая на силу собственных аргументов, я решил действовать наверняка: разыскал доктора Карстерса, практиковавшего в этом районе, и ввел его в курс дела, подробно остановившись на событиях минувшего вечера. После долгих и очень подробных расспросов он в конце концов полностью согласился с моими выводами; мы решили, что сейчас же отправимся к Мальоре и во что бы то ни стало попытаемся вывезти его из старого дома. Я попросил доктора прихватить с собой все необходимое для срочного медицинского обследования на месте: мне почему-то казалось, что главное — уговорить Саймона пройти осмотр, а там уж он и сам поймет необходимость срочной госпитализации.
Солнце почти опустилось за горизонт, когда мы с Карстерсом выехали из Бриджтауна в его стареньком «форде» и, сопровождаемые криком ворон, медленно двинулись по дороге, ведущей на юг. Машина шла почти бесшумно; молчали и мы, занятые каждый своими мыслями. Может быть, поэтому так неожиданно и страшно прозвучал в тишине дикий, нечеловеческий вопль; в том, что он исходил из старого дома над обрывом, сомнений быть не могло. Не в силах вымолвить ни слова, я лишь схватил Карстерса за руку; автомобиль рванулся вперед, пулей пронесся по аллее и лихо въехал под мрачную каменную арку.
