Как-то утром, когда вокруг стояла удивительная тишина, Кхюэ стоял рядом с Няном в одном из окопов на переднем крае. Землю окутывал густой туман. Поодаль бойцы из артбатареи устанавливали на огневых позициях орудия: из окопа слышались удары по металлу и слабо виднелись темневшие в тумане дула орудий.
Нян, приложив к глазам окуляры мощного бинокля, осматривал местность.
– Как ты думаешь, хорошее место выбрали для батареи? - неожиданно спросил он Кхюэ.
– Очень низко!
Кхюэ заметил, как Нян, не отрывая глаз от бинокля, одобрительно кивнул. Капля влаги с его бровей упала на заросшую щетиной щеку.
– Сколько отсюда до позиций пехоты? - снова спросил он.
– Метров пятьдесят будет, - ответил Кхюэ и, набравшись смелости, сказал: - По-моему, в этой обстановке не нужно соблюдать обычный порядок и располагать огневое усиление позади.
– Значит, по-твоему, его нужно передвинуть вплотную к переднему краю? - спросил Нян, краем глаза покосившись на Кхюэ, совсем недавно назначенного боевым командиром, будто искал у него ответа на какой-то свой вопрос.
Воспользовавшись туманом, оба ползком перебрались через обмелевший, заполненный жидкой грязью ручей и оказались у внешней линии заграждений противника. Осмотрев окопы, которые рыли здесь наши бойцы, они вернулись. Нян, взглянув на Кхюэ, невольно воскликнул:
– Как это тебе удалось так проползти, что на тебе и пятнышка не осталось?…
Кхюэ, придя работать в штаб, огорошил начальника штаба целым рядом предложений. По его мнению, все виды огневого усиления следовало подтянуть как можно ближе к пехоте, а ходы сообщения, окопы и траншеи рыть более узкими, чтобы в ширину мог протиснуться лишь один наш боец; тогда американцы, одетые в бронежилеты, не смогут их использовать во время своих вылазок.
– А земляные работы мы можем осуществлять под прикрытием артиллерии? - спросил он у Няна.
– Ну-ка, поточнее объясни свое предложение! - с готовностью отозвался Нян.
Кхюэ, уверенный в своей правоте, изложил свой план. Прохаживаясь взад и вперед по блиндажу, Нян внимательно слушал его.
– Ты был когда-нибудь на военных курсах? - неожиданно спросил Нян.
– Никак нет, товарищ командир!
– То, о чем ты говоришь, пишется во многих военных уставах и наставлениях. Вообще должен отметить, что все твои предложения носят активный, наступательный характер. Это, кстати, первейшее условие, необходимое для каждого штабного работника и боевого командира. Твои предложения свежи и смелы, но не всегда продуманы. Вот пройдешь через эти бои, наберешься опыта… Это поможет тебе развить свои способности… В твоем возрасте - а было это в начале антифранцузского Сопротивления - я еще не задумывался, как ты, над тактическими проблемами, да и боевого опыта у меня тогда почти совсем не было. Знал только, как с винтовкой обращаться, и все… - Слова Няна прозвучали как признание.
* * *
Почти целую неделю Кхюэ пробыл на позициях, расположенных на юго-западе от Такона. Он отправился туда по поручению Няна для организации системы огня.
Как-то в полдень Нян вызвал Кхюэ по телефону и приказал ему в шесть часов быть в штабе 3-го батальона, чтобы встретить там замполита Киня и проводить его на основные позиции.
– Запомни, рана у него еще не зажила, не разрешай ему много ходить! - несколько раз настойчиво повторил на том конце провода знакомый спокойный голос Няна.
– Не беспокойтесь, я не первый раз с ним, - ответил Кхюэ.
И тот, и другой чувствовали какую-то внутреннюю потребность защитить замполита, охранить его от беды. Нян и Кхюэ лучше других видели недостатки Киня, и в то же время они знали, какой огромной, всеподчиняющей силой духа обладал этот энергичный, деятельный человек, какой способностью воздействовать на окружающих, в том числе и на них самих. Оба они также хорошо понимали, что именно на таких людях зиждется уверенность каждого в успехе общего дела.
Кинь очень скучал по Кхюэ, которого не видел почти целый месяц, и ловил себя на мысли, что вспоминает о нем, как о собственном сыне. Едва завидев небольшую юркую фигурку, появившуюся в одной из заваленных ящиками траншей, Кинь громко закричал:
– Кхюэ, старина! Здравствуй, дружок, здравствуй! Как ты загорел и похудел!
Однако подходя к этой груде ящиков, Кинь вдруг растерялся: «Ведь опять скажет, что забочусь о солдатах, как мать родная!»
Но Кхюэ протянул руку к широкому кожаному ремню замполита, на котором кроме планшетки и пистолета висело несколько больших пластмассовых фляг, и сказал:
– Давайте, командир, я помогу!
– Ничего, я сам, сам! - решительно начал отказываться Кинь и заторопился: - Пошли, Кхюэ.
– Подожди немного, - предложил Кхюэ, - они вот-вот снова начнут…
Не прошло и десяти минут, как противник действительно начал бомбардировку переднего края. Пока они пережидали бомбежку и обстрел, Кинь спросил Кхюэ, получал ли он за это время письма из дому. Хотя Кхюэ не любил откровенничать, он знал, что замполит искренне интересуется судьбой его близких, да и сам Кхюэ последнее время часто думал о них: со времени начала операции он не получил из дому ни строчки. Недавно, оказавшись в одной землянке с только что вернувшимся из госпиталя командиром пехотного взвода, Кхюэ узнал, что его сестра служит в одном из медсанбатов, расположенном неподалеку отсюда, что она закончила ускоренные курсы медсестер.
Обо всем этом и рассказал сейчас Кхюэ замполиту. Устремленный в одну точку раненый глаз Киня, в котором отражались вспышки взрывов, подернулся влагой, и Кхюэ невольно подумал, что, наверное, именно благодаря этому глазу замполит обладает удивительной способностью заглядывать так глубоко в души людей.
– Старина, - тихо сказал Кинь, - многие не понимают, каким образом нам удается в борьбе с американцами сохранять такой высокий боевой дух. Слышу и удивляюсь. Нам-то это хорошо понятно… Твоя сестра давно в армии?
– Нет, совсем недавно, раньше она была в добровольческой молодежной бригаде.
– А туда она давно вступила?
– Еще раньше, чем я в армию. Она работала в системе транспортной службы.
– Тогда девушки на Чыонгшоне были редкостью… Кхюэ захотелось перевести тему разговора, и он спросил Киня:
– Лы писал вам что-нибудь?
– Ничего! - Кинь вдруг весело рассмеялся: - Неблагодарный мальчишка!
– Можем идти, товарищ командир!
Не успел Кхюэ договорить, как Кинь стремительно поднялся, и оба, лавируя между свежими воронками и кучами поднятой снарядами земли, направились к главному ходу сообщения.
В узком, неглубоком, как борозда, ответвлении Кинь сразу узнал одну из первых траншей, вырытых их полком. Навстречу им попалось несколько солдат с лопатами, и Кинь, шагая следом за Кхюэ, подумал: «Какой солдат первым вонзил в землю здесь свою лопату? Кто прорыл эти ходы и траншеи, с каждым днем все глубже и глубже вгрызающиеся в оборону врага? Где они, эти безвестные герои?»
Плотный слой тумана начал окутывать землю и уже закрыл от взора вечернее небо, но еще пробивалась сквозь пелену тумана подмигивающая зеленоватым глазком звездочка, да вдруг вспыхнул огонек одиночного выстрела в направлении вражеских заграждений. И тут же в ответ с противоположной стороны замелькали вспышки винтовочных и пулеметных выстрелов. В небе по-прежнему слышался пронзительный свист реактивных бомбардировщиков. Неожиданно, перекрывая все звуки, раздался голос громкоговорителя с вражеской базы. «Английский здесь звучит, как собачий лай из будки, - подумал Кинь. - Кто же это из американцев мрачно пошутил, сказав, что якорь, брошенный в Кхесани, теперь превратился в кусок сыра? Несколько месяцев назад Джонсон приказал своим генералам любой ценой удержать Такон. Значит, вот что такое Такон!» Мысли одна за другой замелькали в голове Киня: «Позднее наше командование направит сюда свежие, недавно укомплектованные полки и дивизии, и судьба вражеских войск будет решаться на последнем этапе операции, но все подразделения, которые здесь пройдут, пройдут по следам солдат пятого полка. Эти траншеи и окопы стали исходным рубежом для наступления…»
Вдоль бруствера валялись скрючившиеся трупы американцев, тяжелый трупный запах смешивался с густым запахом одеколона.
Прямо над нашими позициями, засеребрившись на стертых краях солдатских лопат, появился серп месяца. Кхюэ привел Киня к передней линии траншей. Из глубины вражеской обороны доносился рев моторов, а здесь раздавался тихий, размеренный шум от множества вонзавшихся в землю лопат. В темноте мелькали согнувшиеся фигуры, поблескивали каски, слышалось разгоряченное прерывистое дыхание.
– Четвертая рота! - Среди всеобщей тишины шепот Киня показался слишком громким.
– Ребята, никак, наш замполит?
– Как, молодцы, здоровы? Как воюете? Хорошо?
– Вы-то как, товарищ командир? Мы не подкачаем, уже немало америкашек подбили!
