Поворот и он, с выражением извращенца на лице, натягивает на меня старенькую ночную рубашку.
Поворот и он вертит меня вокруг своей оси, и любуется моим «нарядом».
Поворот и… Я вскрикиваю и давлюсь собственным воздухом от резкого вторжения его пальцев между моих ног.
Алекс загибает меня пополам, укладывает грудью прямо на ворох выброшенных на комод вещей, которые он раскидал пока искал ночнушку, и начинает ласкать меня сзади. Его пальцы то выходят из меня, то погружаются на полную глубину. А в это время большой палец ласкает самое чувствительное местечко, отчего я кричу в голос и умоляю его не останавливаться.
И когда я чувствую, что удовольствие перешло все пределы и границы, член Алекса резко входит в меня… на всю длинну. Его стон и мой сливаются и мы погружаемся в такое важное и ценное для нас состояние — мы становимся единым целым. Разлучёнными частицами, которые наконец притянулась друг другу и соединились.
Глаза в глаза.
Он развернул меня. Перевернул на спину, чтобы самому оказаться сверху и смотреть на меня безотрывно. Такой его взгляд я запомню навсегда. Ещё я запомню как мы одновременно улетаем за грани реальности, а потом погружаемся в сладкую негу, и наконец расслабляемся.
50
Почти весь следующий день мы проводим в постели Алекса.
Кушаем на туалетном столике, сидя на постели…
Играем с малышом на расправленной постели…
В часы сна малыша, мы выносим кроватку в гостиную и снова не вылезаем из постели. Долго ласкаем и исследуем тела друг друга губами и ладонями… Медленно, не торопясь занимаемся любовью… Смакуем каждое мгновение, заставляем время остановиться. Любим друг друга! А в минуты отдыха говорим-говорим…
— Скучал по мне? — хрипло бормочу я, распластавшись на груди Алекса, после очередного акта наслаждения.
Рука мужчины, ласкающая мою спину, замирает и напрягается.
— Скучал… — тихо начинает Алекс, — это не то слово. Скудное слово «скучал» даже близко не напоминает моё прошлое состояние, Варя… Я выл от безысходности, готов был землю рыть от беспомощности и лез на стены от непрекращающейся тоски и боли. Куда не пойду везде ты…ты… Я даже к психиатру решил сходить, чтобы она мне колёса выписала. Так херово мне было без тебя.
От его слов, моё сердце сжимается и ноет в такт его страданиям.
— И я с ума сходила. Мечтала, что вновь окажусь рядом с вами… Люблю вас очень, Алекс. Правда…
И вдруг в тишину дома врывается гул дверного звонка.
Я подскакиваю на кровати, словно ужаленная. Почему то в душе расползается тревога, а щеки начинают гореть.
Кутаясь в покрывало, я со скоростью пули натягиваю пижамные штаны и осматриваюсь в поисках футболки.
— Ты что так подскочила, Варь? — тихо бормочет Алекс, медленно усаживаясь на край кровати.
Потом, он также медленно поднялся и, совсем не стесняясь своей наготы, принялся искать свои шорты.
— Просто… — натужено выдавливаю я из себя, стараясь не думать о плохом, — как бы малыш от такой трели не проснулся.
— Не переживай. Он на террасе спит, поэтому точно не проснется.
Алекс натягивает шорты и выходит из спальни, а я боязливо плетусь следом.
Когда мужчина смотрит в окно, его лицо резко меняется.
— Варя, иди в спальню, — сквозь зубы цедит мужчина и накидывает ветровку на голое тело, — я скоро вернусь.
— Кто там? — испуганно бормочу я.
— Никто.
И снова моя трусость затуманивает моё сознание.
— Я боюсь за тебя… — начинаю я, но тут же прерываюсь от истошного крика за дверью.
— Открывайте, мерзкие твари! Быстро! Я сейчас вашу халупу оболью бензином и подожгу…
Голос Ольги прерывается сильным кашлем, но потом вновь разрывается страшным визгом.
— Быстро!
— Боже, — тихо бормочу я, пока Алекс открывает дверь.
Мужчина выходит на крыльцо и пытается прикрыть за собой дверь, но я иду следом и не позволяю этого сделать.
— Я с тобой, — сжав его руку бормочу я и в ужасе смотрю на сестру.
Сегодня она выглядит максимально плохо. Одутловатое, желтое лицо, отёкшие губы и нос. Редкие, грязные волосы свисают над лицом, как у девочки из знаменитого фильма ужасов. И взгляд у Оли тоже достоин любого ужастика. Одежда грязная и словно выгоревшая на солнце.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
— Ты как этот адрес узнала? — жёстко спрашивает Алекс.
— Радуетесь жизни, суки, — игнорирует вопрос бывшего мужа сестра, — вы живете такие счастливые, а я подыхаю из-за вас.
— Ты сама во всем виновата. А теперь давай, пиздуй отсюда, — в ненависти выплевывает Алекс и закрывает меня спиной.
— Плати мне! — истошно орёт Ольга и сама вздрагивает от своего вопля.
— Уже. Переплатил.
— Я сдыхаю. Видишь!?
— Вини в этом только себя.
— Не-ет, — сипло цедит сестра и выпячивает палец в мою сторону, — она виновата. Святоша и умница. Все эту гадину всегда любили. Она всех у меня забрала, дрянь. Вначале маму. Потом любовь деда с бабкой. Я всегда одна была. Одна! Я красивая и умная, а они вокруг Варьки дифирамбы поют, а ещё пляшут, словно очумелые, рядом с этим пугалом… Меня никто никогда не любил. Даже ты, Степанов. Любишь её, а меня даже поцеловать не захотел, чертов псих.
— Хватит! — рявкает Алекс, а у меня всё внутри сжимается.
Ничего не могу поделать — сейчас мне жалко Олю и сердце за неё болит.
— Оля, тебя тоже все любили. Ты ошибаешься… Только потом, когда ты…
— Неееет, — снова визжит сестра и вдруг оседает, а потом и падает с крыльца.
Я бросаюсь к ней, но Алекс резко меня останавливает.
— Не трогай. Она больная вся, не приведи боже заразишься. Иди скорую вызывай.
Скорая помощь приезжает минут через двадцать и врачи долго пытаются реанимировать Олю, но пульс продолжает оставаться нитевидным и с трудом определяется.
— Мы её забираем, — через некоторое время говорит врач и хладнокровно уточняет, — она кем вам приходится, а то вдруг не довезем, чтобы…
— Моя сестра, — порывисто сообщаю я, выходя вперёд.
— Понятно. В дежурную повезём…
На следующий день нам сообщают, что сестра умерла. Диагнозов перечисляют множество: острая сердечная недостаточность, гепатит, острый панкреатит…
Я почти не слушала эти сухие заключения, а просто тихо плакала и никак не могла уложить в голову мысль, что такая молодая девушка и так быстро сгорела.
Когда я перематывала в голове её последние слова, меня накрывало волнами вины и страданий. Неужели она действительно стала такой злой из-за меня?!
— Варя, ты не в чем не виновата, — словно почувствовав мои чувства, проговорил Алекс, когда мы приехали с агентства, которое будет заниматься организацией похорон.
Степанов строго-настрого запретил посещать мне похороны и вообще попросил не культивировать эту тему сейчас, так как мои страдания могут навредить малышу, да и мне самой.
— Она сама пришла к такой жизни! Этими обвинениями, она пыталась оправдать своё ужасное поведение. Но самое главное здесь то, что у нее было несколько шансов изменить жизнь, но она предпочла катиться вниз, а не смотреть вперёд. Жила одним днем и самолично привносила в свою жизнь алчность, мерзость и разврат.
Он долго уговаривал меня, утешал, но я чувствовала, что и моя вина может быть вполне реальной. Я и правда забрала у мира нашу маму. И дед с бабой меня очень любили. Но при этом сама Оля никогда не позволяла им себя целовать и жалеть. Но…
— Варя, прекращай самобичевание. Я не позволю тебя обижать, даже если этим обидчиком будешь ты сама. Поняла?
Я грустно улыбнулась вошедшему в спальню Алексу и обняла своего сурового защитника.
— Люблю тебя, — шёпотом проговорила я и прижалась к его широкой груди, — спасибо за поддержку, Алекс. Просто мне её очень жалко. Как сестру, как молодую женщину…
— Жалей, грусти, но прекращай себя корить. Ты не виновата в злости и пакостях другого человека. Прекращай…Ну! Лучше пойдем — покормлю тебя. Пока ты здесь слезы лила, мы с сыном, нашим девочкам, ужин приготовили. Сами. Андрюша всё тесто перемесил, так старался. Пошли, будем пробовать.
