Вацлав Самойлович, сидя на корточках, закрыл глаза и стал представлять себе, как он, одетый в суперсовременный водолазный гидрокостюм, погружается в неведомые глубины далекого моря, как зеленая глубина его темнеет по мере отдаления от поверхности, одновременно жутковато и маняще. Как мимо него проплывают диковинной формы и раскраски рыбы, что он видел на картинках в популярном атласе подводной флоры и фауны, как полощутся на волнах медузы, разных цветов и размеров, прозрачные водяные пузыри, но с которыми надо быть очень осторожным – некоторые медузы смертельно ядовиты, прикосновение к иным может оставить на коже на всю жизнь ожог. Вацлав Самойлович и не заметил, как его мечты приняли яркость и осязаемость сновидений, и время перестало существовать для него.
Внезапно Самойлович открыл глаза, уставился на тускло светившуюся под потолком лампочку. Ноги его от сидения в неудобной позе отчаянно затекли, и он поспешно вскочил, чтобы расправить их. Самойлович никак не мог понять, слышал ли он во сне звук сильного удара, как при падении на пол тяжелого человеческого тела, или это приснилось. Он торопливо подошел к двери каюты, за которой держали русского пленника, прислушался. И в тишине стоящего в открытом море на якоре судна Самойлович отчетливо услышал тихий и частый стук, что раздавался, несомненно, именно в этой каюте. За ним последовали странные булькающие звуки, затем сдавленный стон, затем стон громче, и снова этот странный, непонятный стук.
Вацлаву Самойловичу стало жарко. В каюте русского пленника что-то происходило, но что, он никак не мог понять. С одной стороны, Самойлович получил четкий приказ капитана – ночью дверь в каюту пленника не открывать ни под каким видом, как бы тот ни просил. Все, что нужно, в каюте у него есть, так что выходить наружу тому абсолютно незачем… Впрочем, в данном случае пленник ничего и не просил, так что все было нормально, однако… Что за странные звуки доносились из его каюты?
Вот снова раздалось бульканье, стоны, странный непонятный стук. Но именно от этого стука у Самойловича ползли мурашки по спине. «А что, если этому русскому сейчас плохо?» – подумал охранник. Это было бы неудивительно после того, что случилось с ним сегодня днем… И если русский там, запертый в своей каюте, умрет, пока он, Вацлав Самойлович, будет стоять под дверью и подслушивать, что тогда с ними со всеми сделает этот бешеный агент службы бязьпеки? Он ведь сказал, что русский ему нужен живым! И в случае сопротивления и попытки к бегству огнестрельное оружие не применять ни под каким видом!
Стоны и стук снова раздались за дверью каюты, и Вацлав Самойлович, окончательно растерявшись, побежал наверх, в ходовую рубку, где должен был находиться второй и последний бодрствующий в этот час на судне человек, у него Самойлович хотел спросить совета, что ему теперь делать.
На верхней палубе царил сумрак, горело всего лишь два сигнальных фонаря и одна-единственная лампочка возле ходовой рубки. Вахтенный сидел на каком-то принесенном на капитанский мостик ящике и, положив голову на поручни, спал сном праведника. Впрочем, довольно чутким сном, потому что, заслышав шаги Самойловича, он поднял голову и уставился на охранника.
– Дрыхнешь? – спросил, подбегая, Самойлович. – На посту дрыхнешь?
– Кто дрыхнет? – невозмутимо отозвался вахтенный. – Просто голову на поручни положил да замечтался…
– С русским что-то случилось, – торопливо произнес Самойлович. – Стонет за дверью, стучит как-то странно и, кажется, с кровати свалился. Ты сильный удар от падения тела слышал?
– Конечно, слышал, – хладнокровно соврал вахтенный. – Очень был отчетливый удар…
– Ну вот, а я никак не мог понять, то ли был удар, то ли мне показалось…
– Это значит, ты сам заснул, – уверенно заявил вахтенный. – Как не стыдно? Тебе поручили охранять пленника, а ты дрыхнешь…
На мгновение Самойлович замолк, изумленный феноменальной наглостью вахтенного.
– Я говорю, с русским, видимо, стало плохо, – снова заговорил Самойлович. – Звуки какие-то странные доносятся из его каюты… Что теперь делать-то?
– Что делать? – вахтенный пожал плечами. – Открой да посмотри…
– Нельзя, – возразил охранник. – Этот дьявол Стасевич сказал, без его разрешения дверь каюты не открывать и о каждом происшествии ему лично докладывать…
– Ну так иди разбуди его и доложи!..
– А если окажется какой-нибудь пустяк, он орать будет, скажет, зачем разбудили.
– Тогда не буди, а возьми открой да и посмотри…
– А если выяснится что-то серьезное, Стасевич орать будет, что открыли без его разрешения…
– Тогда иди и спроси разрешения, – невозмутимо отвечал вахтенный. – Что ты беспокоишься, в самом-то деле? Как бы ты ни сделал, этот чокнутый эсбэшник все равно будет орать и ругаться, он просто не может по-другому. Так что терпи. Уж такая наша собачья служба…
Не слишком удовлетворенный советами сослуживца, Вацлав Самойлович направился вниз, к своему посту. Он про себя решил, что надо все-таки сначала открыть и посмотреть. Если окажется пустяк, бешеному эсбэшнику ничего не докладывать. А если что-то серьезное, сказать, что не открывал и внутрь не заходил. Вахтенный, мгновение посмотрев вслед своему сослуживцу, снова положил было голову обратно на поручни, однако некоторое беспокойство овладело им. Он встал и последовал вниз, вслед за своим коллегой, на всякий случай, проконтролировать ситуацию.
Открыв дверь каюты, Самойлович увидел, что русский пленник и в самом деле лежит на полу, обеими руками ухватившись за собственное горло, отчаянно хрипит, корчится, стонет, извивается в судорогах, как будто его душит чья-то невидимая рука. Самойлович растерянно застыл было на пороге каюты, но, видя, что лежащий на полу никак не реагирует на его появление, решился зайти внутрь. Вспомнив инструкции агента Стасевича, охранник расстегнул кобуру, вытащил оттуда свой пистолет и с ним в руке подошел к распростертому на полу телу.
– Русский… Слышишь? Русский… – пробормотал он в полной растерянности, потому что только теперь сообразил, что не знает ни имени пленника, ни русского языка, чтобы с ним поговорить. – Русский, что с тобой случилось? Тебе плохо?
И так как Полундра оставался лежать без движения, расслабленно откинув голову и закрыв глаза, и никак не реагировал на присутствие в каюте охранника, тот склонился еще ниже над ним, собрался нащупать запястье, посчитать пульс.
Захват шеи последовал мгновенно, Вацлав Самойлович даже не успел понять, что именно произошло. Рука русского моряка, став твердой как сталь, обвила его шею и сдавила ее с такой силой, что шейные позвонки отчаянно хрустнули. Последовавший затем молниеносный удар по голове доделал дело, вырубленный охранник повалился на пол каюты.
Оказавшийся в этот момент в дверях каюты вахтенный на мгновение ошалел от неожиданности, увидев лежащего на полу Самойловича, а его пистолет в руке русского пленника, стремительно вскакивающего на ноги. Жестом Полундра приказал вахтенному зайти в каюту, но тот, стремительно сообразив, что стрелять в данном случае не в интересах русского, ловко отскочил назад, в коридор, и бросился наверх, к ходовой рубке, на ходу колошматя по стальным перегородкам кают, желая добудиться до своих товарищей и крича во все горло:
– Тревога! Русский освободился!
Полундре ничего не оставалось, как кинуться за ним следом. Выскочив в коридор, Полундра выстрелил вслед ему, и вахтенный с простреленной задницей повалился на пол. Звук выстрела гулким эхом отозвался во всем корпусе судна, внутри его кают послышалось какое-то движение, люди просыпались.
Поняв, что времени терять больше нельзя, Полундра выскочил на верхнюю палубу и кинулся к укрепленной на канатах моторной лодке. Ее он стал торопливо спускать на воду, работа, которую обычно выполняют двое, для одного Полундры требовалось немало побегать и посуетиться. Несмотря на это, моторная шлюпка медленно шла к воде.
Но вот из люков судна показались первые проснувшиеся и успевшие напялить штаны моряки. Они, не понимая еще спросонья ситуации, но видя, что русский спускает на воду моторную лодку и уже занес ее над водой, кинулись было к нему, однако Полундра меткими выстрелами ранил троих, остальные предусмотрительно скрылись за трапами и выступами ходовой рубки. Кто-то все-таки пробрался с другой стороны в ходовую рубку, опустил рубильник аварийной сигнализации, оглушительно взвыла сирена, вспыхнули ослепительным светом прожекторы, на палубе стало светло как днем. Кто-то принес оружие, и польские моряки, в свою очередь, открыли огонь по Полундре, пули с бешеной частотой засвистели вокруг него. Но русский офицер не обращал на них внимания, справедливо полагая, что стреляют только для острастки, и при любых обстоятельствах ему постараются сохранить жизнь.
– Не стрелять! – как бы в подтверждение его догадки картинно крикнул появившийся на палубе Стасевич с заспанным лицом. – Русский нужен нам живым!
