маленькие выступы – так легче было залезть наверх. Подобрался к окошку и свободной рукой откинул защелку.
Рама поднялась вверх. Снаружи стояла девочка примерно моего возраста. Волосы короткие – короче, чем у меня, – и буйно вьющиеся. Девчонка просияла яркой улыбкой – словно сама луна заглянула в трюм:
– Ари…
Дар речи ко мне вернулся не сразу:
– Ниша, тебе нельзя шляться здесь по ночам!
Я посторонился, до боли в пальцах вцепившись в стену. Девочка сунула голову в окно, ухмыльнулась, и теплый отблеск далекого костра заставил бронзовую кожу ее лица приобрести красноватый оттенок. Глаза Ниши цвета кедровой коры сияли приглушенными нотками оранжевого. Она остановилась, широко раскрыв рот, словно ее что-то напугало:
– Погоди…
Я моргнул, стиснув зубы от боли в мелких мышцах кисти:
– Можно быстрее?
Если Ниша и расслышала мой жалобный писк, то виду не подала.
– Гляди, я кое-что принесла! – Она запустила руку за спину.
Меня сразу поразил запах – волна пряных ароматов. В животе тут же заурчало.
Ниша плюхнула на подоконник исходящую тонкой струйкой пара маленькую оловянную миску размером с ее кулачок. Рядом бросила смятый лист пергамента, покрытый жирными пятнами.
– Что там? – уставился я на девочку.
– Хлеб с маслом и тушеное мясо. – Она опустила уголки губ. – Знаю, что тебе не всегда удается покушать.
Я ощетинился. Понятно: Ниша хотела как лучше, однако ее замечание задело за живое. Моя жизнь была не сахар – я себя не обманывал, – однако старался извлечь из нее все что можно.
– Меня все устраивает.
Наверное, ноющий желудок заставил мой ответ прозвучать кисло.
Я осторожно поставил ногу в выемку ниже.
Ниша помолчала и склонилась вниз, едва не коснувшись моего лица кончиком носа.
– Еще горячее… – Она вздохнула и отвела глаза. – Но… если не хочешь…
– Хочу, – простонал я, прислушиваясь к желудку.
Так бы и бросился за едой, вот только руки, цеплявшиеся за стену, совсем ослабели. Осторожно переставив ногу, я разжал пальцы и опустился на кровать.
Ниша снова пошарила за спиной и извлекла на свет старую тряпицу. С одной стороны ткань была покрыта пятнами и запачкана песком, зато оборотная сияла мягким оттенком шафрана. Девочка аккуратно развернула тряпицу на подоконнике и тщательно, словно совершая религиозный обряд, разгладила. Хлеб она положила ровно посередке, а затем все так же медленно поставила рядом жестянку с тушеным мясом. Еще несколько движений – и узелок с едой завязан.
Я едва совладал с желанием ее поторопить: знал, что любое неосторожное слово – гневное или даже по-детски нетерпеливое – может вывести Нишу из себя. Тогда она убежит, и бог весть – вернется или нет.
– Вот, – хмыкнула она и перегнулась через подоконник, крепко держась рукой за раму, а вторую руку, с узелком, опустила вниз.
Подпрыгнув, я схватил мешочек и постарался не выронить его при приземлении. Грубая кровать закачалась, и пришлось опереться рукой о стену. Слава богам, не уронил и сам не сверзился вниз. Поставив еду у ног, я взглянул на девочку.
– Подожди, не пытайся…
Предупреждение запоздало. Ниша уже спускалась на мою платформу, грациозно, словно акробат, нащупывая неровности и трещины в камне. Наконец с самодовольной ухмылкой плюхнулась рядом.
– Где это ты обучилась лазить по стенам? – осторожно спросил я, словно разговаривая о пустяках – типа «как прошел день?».
Впрочем, мое притворство было быстро разгадано. Ниша отвела глаза в сторону, и ее смущение сказало о многом. Пришлось перевести разговор на более безопасные темы:
– Спасибо за еду! Сегодня мне устроили выволочку Халим и Махам. Не могу сказать, что я ее не заслужил. И все же Махам…
Ниша быстро прижала пальчик к моему рту:
– Нет-нет, давай не сейчас. – Она развернула узелок. – Сначала покушай. Не стоит говорить об этих людях и вообще о плохих вещах. Не сегодня. – Она закусила губу и вновь уставилась в пол. – Пожалуйста, Ари…
Я молча повиновался. Что поделаешь, если девочка умоляет… Тем более Ниша – мой единственный друг.
Придвинув ко мне миску с хлебом, она молча наблюдала, как я уничтожаю еду.
Кусок хлеба я сложил пополам, и он не разогнулся, будто был выпечен не из теста, а из пластилина. Придав ему форму лопатки, я погрузил его в подливку, и первый же глоток оставил во рту чудесный привкус перчика и чесночка. Что тут еще? Ага, лук и кориандр. Я глотал не жуя, раз за разом погружая в рагу самодельную ложку. Выловив кусок красного мяса, округлил глаза:
– Козлятина? Чем же ты за это заплатила?
– Нравится? – улыбнулась Ниша, уходя от ответа.
– Коли снова приказал тебе сегодня воровать? – настаивал я.
Ниша напряглась, словно кошка, которую погладили мокрой рукой, и, бросив на меня гневный взгляд, отодвинулась на край площадки.
Я протянул к девочке руку и замер, когда она отпрянула.
– Прости, прости, Ниша! Не хотел тебя обидеть. Не буду больше говорить о Коли…
– Терпеть не могу, когда он заставляет меня что-то такое делать! – Она шмыгнула носом, все еще избегая моего взгляда. – Не хочу быть плохим человеком. Не хочу, чтобы ты вспоминал, чем мне приходится заниматься, Ари.
Жизнь вынуждает нас совершать разные поступки, и если ты не относишься к высшим кастам, не имеешь ни возможностей, ни защиты – то, бывает, промышляешь воровством. Ужасно, когда ребенок – да еще твой близкий друг – проклинает себя за то, на что приходится идти, лишь бы выжить.
Мою грудь наполнил горячий тяжелый гнев. Правильных и утешительных слов не нашлось, потому я ляпнул первое, что пришло на ум:
– Спасибо тебе за ужин! Жаль, ничего не могу предложить взамен… – Меня вдруг осенило, и я на миг запнулся. – А может, и могу! Когда ты последний раз слышала хорошую историю? – Я расплылся в улыбке:
Просияв, Ниша наконец взглянула мне в глаза.
– Пару дней назад, на улице… Только тот человек – церковник из храма – все равно лучше тебя ни за что не расскажет. – Она фыркнула. – Сам знаешь, как у них. Сплошные восторженные вопли, а смысла-то и нет.
Конечно, ничего такого я не знал, однако что толку говорить об этом Нише? У меня другая жизнь – по улицам Империи Мутри не поболтаешься. Мой мир – трюм театра. Так что я просто кивнул. Пусть говорит – может, ей немного полегчает.
Девочка нацелила мне в грудь указательный палец. Обвиняет в чем-то?
– Он пытался поведать о любви и мудрости Брама. О том, кто… – Прикусив губу, Ниша покачала головой. – Мне не понравилось, как он рассказывал. То и дело останавливался и кричал на толпу, просил жертвовать деньги.
