этого выйдет.
Слишком много терзающей меня боли вкладывал я в создаваемые сущности… А ведь какую радость и блаженство довелось мне изведать при рождении первой звезды и первого сына, при сотворении нового мира…
Итак, теперь излучал Брам в процессе творения радость и волнение. Не было у него на сей раз намерения создать нечто идеальное. Пусть станет новая сущность скромной, независимой и необузданной, решил он – и впервые засмеялся от счастья. Ибо испытал Брам восторг, родив нечто столь не похожее на все, что получалось до того.
* * *
– Так что же у него получилось?
Вопрос Ниши меня покоробил, а почему – я до сих пор затрудняюсь объяснить. Наверное, мое повествование лилось подобно мелодии, исполняемой мастером; голос Ниши прозвучал фальшивой нотой, что издает случайно соскользнувший со струны палец.
Я откашлялся и бросил на девочку сердитый взгляд. Сердитый, но не злой – ссориться с ней я не желал. Взглянув на меня, она притихла, позволив продолжить рассказ.
* * *
Итак, получились у Брама первые люди, что возникли в мире, населенном дикими тварями и Шаен. Названия их племени никто уже не помнит, давно позабыта их внешность, и сказаний о них не найдешь ни в одной книге. Однако был у них неповторимый яркий дар, который многое изменил для Брама. Первые люди принесли в мир новую магию – пение. Играли они словами и дыханием своим, и ничего подобного ранее никто не слышал. В звуках их пения слышался голос Брама, но не только. Было в них что-то еще непостижимое. Жили они в дарованном им мире и не пытались, подобно Шаен, выйти за его пределы. А еще первые люди танцевали под луной и звездами, не страшась холода, наслаждались – и вспоминали Брама.
– Вы слышали их, дети мои? Только посмотрите, какие звуки издают они, какие песни поют… Они сами выдумали нечто такое, о чем я и помыслить не смел. О, как прекрасно…
И как больно… Однако боль уж не та, что прежде. Хочется плакать, только на сей раз не от одиночества. Прекрасно, прекрасно…
Первое время все шло чудесно – или, во всяком случае, так казалось Браму. Тем временем первый сын, Сайтан, продолжал копить в себе гнев. Жаждал он безмерной любви и внимания от родителя своего, а тот испытывал несравненное блаженство, всецело отдавшись созиданию. Понял он, что способен творить так, чтобы всего в новых мирах было в достатке. За первыми людьми появились вторые, которые остались уже навсегда. Вторым людям была дарована способность менять жизнь народа своего.
Называли их Рума. Родились они под черными небесами и боролись за жизнь, держась подальше от старших братьев своих. Неустанно странствовали Рума во тьме, подобно самому Браму, удовлетворяя жажду познания. Брам следил за их судьбой, и болело за них сердце его, однако новых даров он вторым людям не делал, полагая, что дал им достаточно.
Как затеряны они в огромном мире… Блуждают в потемках, вспоминая долгий путь мой. Вижу я в них искру, и напоминает она то пламя, которым я некогда горел. Молю, докажите мне, что не ошибся я снова. Прошу вас! Прошу…
Брам ждал и смотрел, желая понять, на что способны Рума, чем отличаются они от предыдущих его созданий.
И Рума все ему доказали. Трудились они много и упорно, только никак не могли добиться того, что требовалось. Однако жажда тепла и света позволила им победить, и добыли они огонь.
И вспомнил Брам, как родился в пламени, а затем родил его сам. Нужда заставила Рума сделать нечто, подвластное лишь богам. И возрадовался Брам, и захотел он преподнести вторым людям еще один дар.
– Смотрите, смотрите! – кричал он, радуясь, словно ребенок. – Не имея ничего, возожгли они собственный огонь!
Обязан я вознаградить их…
И Брам сдержал свое слово, и подарил Рума сокровище.
Выдохнул он изо всех сил – и родилось в пустоте солнце. Наше солнце.
Итак, Рума странствовали по своему миру, заглядывая в самые дальние его уголки. Рассказывали истории об огне, о зверях, о море и о суше. Способность сочинять сказания – те самые сказания, что мы любим, – стала для них еще одним даром.
Дни Рума проводили в пути, а ночи коротали у костра, внимая сказителям.
Прошло время, и появились новые люди – уже не столь значительный народ, которому многому предстояло научиться, однако и он произошел от того первого трепещущего язычка небесного пламени. Первые люди были позабыты, вторые стали тайной, а уж третьи – это мы с тобой и есть. У всех нас одно начало, которое дали нам те, что наполнили форму содержанием.
Лишь Сайтан не радовался. Не мог он подавить свою боль, свой гнев.
Время шло, и решил первенец Брама действовать. Выступил он против отца перед лицом прочих богов:
– Посмотри, что наделал ты, отец! Проклинаю я тех, кого создал ты! Сотворил от одиночества и отчаяния пустые оболочки, дабы заполнить ими еще большую пустоту. Разве тебе было недостаточно нас? Неужели не любит Брам первых детей своих, не желает заботиться о них? Кто мы для тебя, отец? Кто для тебя я?
Вопросы Сайтана поразили Брама в самое сердце. Не ожидал он подобных мук.
Что происходит? Какую боль причинил мне сын мой… Слабеет мой огонь, становится хилым и холодным. Что сделать мне, чтобы избавиться от боли? Что сказать?
Так рассорились отец с сыном.
И становились разногласия их все сильнее, ибо Сайтан, пылая ненавистью, нанес удар, метя по любимым созданиям Брама. Отделил он от себя частицы плоти, как учил отец, и породил существ, которым лучше бы никогда не рождаться. И проклял он людей, родившихся от Брама. Наслал на них горе, ненависть и лишения, заставил познать непосильный труд и боль, которую испытывал сам и которая никогда не отпускает.
– Будь проклят ты и создания твои, отец! Обрекаю их на муки от руки моей или от рук тех, что придут вслед за ними! И пусть ненавидят их лишь за то, что существуют они, – точно так же, как презираешь нас ты за то, какие мы есть! Неужели тебе недостаточно меня? Меня!
– О нет… Не делай этого, сын мой… не причинили люди зла тебе и не заслуживают гнева твоего. Пощади их!
И ударил Брам в ярости сына, и проклял его:
– Не смей вредить им! Каждый гнусный поступок твой я обращу против тебя! Как только осмелишься выйти из света, что источаю я, погаснет твой собственный огонь и ослепнешь
