И Катаока, отойдя в сторону, стал послушно готовиться. Снявши одежду, он скрутил жгутом нижний пояс и подвязал набедренную повязку, распустил мотодори и прижал волосы к затылку, плотнее нахлобучил шапку эбоси и повязал её платком, а затем, засунув древко отточенного серпа «наигама» за пояс поперёк туловища, протолкался к мачте. Примериваясь, положил на неё руки. Мачта была огромная, толщиною больше обхвата крупного человека, а высотой едва ли не в полтора десятка хиро. И корка льда от дождя и снега, нанесённого бурей с горы Муко, покрывала её, словно бы листовым серебром. Казалось, по ней ни за что не взобраться.
Судья Ёсицунэ, видя это, ободряюще крикнул:
– Молодцом, Катаока!
Катаока крякнул, полез и соскользнул, снова полез и снова соскользнул, и так несколько раз, и всё-таки, собравши все силы, начал подниматься. Когда взобрался он на высоту двух дзё, послышался гул, как при землетрясении, эхом отозвавшийся на корабле. «Что такое? Что это?» – закричали все, и тут стало видно: откуда-то, то ли с берега, то ли с моря, на корабль стремительно несётся гонимая воющим ветром пелена дождя.
– Эй, рулевой, ты слышишь? – заорал Катаока. – Сзади идёт шквал! Берегись волны! Поворачивай под ветер!
Не успел он докричать последние слова, как что-то свирепо ударило в парус, и корабль со скрипом и плеском помчался по волнам, и тут где-то грохнуло дважды, и на корабле отозвались криком ужаса люди.
Громко запричитал Бэнкэй:
– Смилуйся, Будда Амида! Смилуйся, Будда Амида!
В тот же миг мачта треснула и переломилась в двух дзё ниже «цикады». Обломок свалился в волны, а облегчённый корабль понёсся ещё быстрее. Катаока соскользнул на палубу, забрался на бортовой настил и, перерезав серпом «наигама» все восемь крепёжных канатов, вышвырнул их в море, после чего обломок мачты отнесло ветром. Остаток ночи корабль носило по волнам.
И вот наступил рассвет. Ночная буря совершенно утихла, но тут снова подул ветер.
– С какой стороны этот ветер? – осведомился Бэнкэй.
Выступил вперёд кормчий лет под пятьдесят и сказал:
– Это ветер вчерашний.
– Что ты, приятель, ты посмотри хорошенько, – возразил Катаока, – Вчерашний ветер валил с севера, а этот несёт то ли с юго-востока, то ли с юга. На подветренной стороне наверняка земля Сэтцу!
Судья Ёсицунэ вмешался:
– Вы, друзья мои, ничего в этих делах не понимаете. Моряки разбираются лучше вас. Ставьте парус, нужно захватить этот ветер.
Приладили мачту для малого носового паруса, натянули парус, и корабль побежал, а как взошло солнце, оказались они перед невесть откуда взявшейся полосой суши.
– Сейчас прилив или отлив?
– Отлив.
– Тогда дождёмся прилива.
Волны стучали в борта корабля, и тут, пока они дожидались светлого дня, донёсся звон колокола.
Судья Ёсицунэ сказал:
– Раз мы слышим колокол, значит, берег этот совсем близко. Кому-то придётся отправиться на лодке и узнать, как и что.
Воины затаили дыхание, ожидая, на кого падёт выбор.
– Положимся на того, чьё уменье мы сегодня уже испытали, – произнёс Ёсицунэ. – Ступай, Катаока!
Катаока повиновался. Он облачился в доспехи, украшенные узором в виде перевёрнутых листьев остролиста, взял меч и сел в лодку. Был он отменным мореходом, и добраться до берега не составило ему большого труда. Там обнаружил он несколько тростниковых шалашей, в которых рыбаки обычно выпаривают соль.
Катаока хотел было зайти и расспросить, но из осторожности прошёл мимо. Отойдя от берега вверх по дороге примерно на один те, видит: величественные тории – священные ворота. За тории возвышалась ветхая молельня. Катаока приблизился и склонился в благоговейном поклоне, и тут оказался перед ним старец, проживший не менее восьми десятков лет.
– Как называется эта провинция? – осведомился у него Катаока.
– Обычное дело, когда человек не знает, где он на море, – ответствовал старец. – Но ты спрашиваешь название местности на суше, и это удивительно. Уже несколько дней мы все здесь в тревоге. Ведь только вчера Судья Ёсицунэ отплыл из этих мест в Западные земли, а ночью разразилась такая буря! Все считают: «Он пристанет к нашему берегу», и жители нашей провинции Тэсима Курандо, Кодзукэ Ханган и Комидзо Таро уже получили приказ.
Уже в ближних и дальних селениях кладут изукрашенные перламутром сёдла на спины пятисот лучших коней, уже стоят у берега три тысячи лодок со щитами по бортам, и все ждут Судью Ёсицунэ. Ежели ты его человек, торопись и спасайся.
Катаока с невинным видом произнёс:
– Дело в том, что я с острова Авадзи, два дня назад вышел я на рыбную ловлю, попал в бурю и вот сейчас высадился здесь. Прошу вас, скажите, куда я попал?
И старец ответил старинным стихотворением:
Огни рыбаков.Их стародавний светБрезжит в ночи.И мерцают над АсияНа лету светляки.
И затем он удалился. Позже Ёсицунэ узнал, что храм этот посвящён богу Сумиёси – покровителю мореходов, и понял, что милость божества его осенила.
Катаока вернулся на корабль и рассказал обо всём.
– Хорошо, – сказал Ёсицунэ. – Отойдём в море.
Но начался прилив, и корабль остался на том месте, где стоял. И так прошла ночь.
О схватке в бухте Даймоцу
«Небу уста не даны, и глаголет оно устами людей». Великое волнение охватило берега бухты Даймоцу.
Ведомо сделалось: нынче ночью прибыл корабль, коего в ночь накануне не видели в бухте, и навес не убран на нём. Подозрительный это корабль. Вышло решение его досмотреть, и вот пять сотен всадников спешились, погрузились в тридцать лодок и отчалили от берега. Хотя начался отлив, лёгкие лодки сидели мелко, гребцы подобрались ловкие, выгребали они искусно и в согласии с замыслом, так что взяли корабль в кольцо. «Чтоб ни один не ушёл!» – прогремел приказ. Судья же Ёсицунэ, видя это, произнёс:
– Пусть нападение врагов здесь никого не тревожит. Может статься, они вообще не посмеют напасть, как только узнают, что на борту сам Ёсицунэ. Но ежели буйная схватка всё же начнётся, смотрите тогда не обращайте внимания на мелкую сволочь. Беритесь за «медвежьи лапы» на длинных древках и хватайте живьём крупную дичь, тех, в ком опознаете начальников.
И сказал Бэнкэй:
– Повеление ваше таково, что иного и быть не может. Однако же битва на море – дело серьёзное. Здесь начало боя – обмен стрелами – вы не доверите кому ни попало. Так что позвольте уж мне!
Услышав это, сказал Катаока:
– Монаху надлежит молиться о душах тех, кто почил одиноким, да ещё наставлять заблудших на правильный путь. Для чего же ты ещё и в бою вылезаешь вперёд? Не путайся под ногами! Первую стрелу пущу я!
Выслушав, Бэнкэй возразил:
– Это что же, будто у нашего господина нет других воинов, кроме тебя?
Тут Таданобу, почтительно склонившись перед Ёсицунэ, произнёс:
– Всё это пустая болтовня. Они спорят, кому быть первым, а враги уже совсем близко. Аварэ, благоволите только отдать приказ, и первым буду я.
– Превосходно, – сказал Судья Ёсицунэ. – Иного от тебя не ждал.
И он тут же разрешил Таданобу начинать.
Таданобу был облачён в светло-зелёные доспехи поверх кафтана из пятнистого шёлка и в шлем с трехрядным нашейником; у пояса имелся у него внушительный меч с серебряной отделкой, а из-за спины над головой торчали двадцать четыре стрелы с бело-чёрным ястребиным оперением, причём выше остальных выступали две гудящие стрелы. Сжимая в руке лук «фусимаки», он вышел на нос корабля и обратился лицом к врагам.
Между тем враги на лодках, загородившись щитами, подплыли на расстояние полёта стрелы, и их предводители Тэсима Курандо и Кодзукэ Ханган закричали:
– Послушайте нас! Нам ведомо, что это корабль господина Судьи Ёсицунэ! С вами говорят Тэсима Курандо и Кодзукэ Ханган! Мы выполняем приказ Камакурского Правителя, и знайте, что под страхом потери воинской чести мы нипочём не позволим вам, изгоям, вступить на эту землю!
– А с вами говорит Сато Сиробёэ Таданобу! – гордо выпрямившись, прокричал в ответ Таданобу.
– Берегись, ибо я представляю здесь моего господина! – рявкнул Тэсима Курандо.
Он наложил на тетиву огромную гудящую стрелу, с силой натянул и выстрелил. Стрела пронеслась по воздуху и ударилась в борт корабля. Увидев это, Таданобу сказал:
– Вот в чём отрада для воина: в том, чтобы попадать во врага своего насущного, как в мишень на ученье. В толк не возьму, может, ты решил своими гудящими стрелами подшутить над скромным слугой Минамото? А я вот честно покажу тебе своё умение!
С этими словами он положил на тетиву своего лука для троих стрелу в тринадцать ладоней и три пальца, с силой натянул и, немного выждав, выстрелил. С воем понеслась стрела, и её тяжёлый раздвоенный наконечник врубился в наличник шлема Тэсимы, перерезал поперёк голову и застрял в заклёпках нашейника. Чаша шлема вместе с верхней частью черепа с плеском упала в море.
