Вот так и получилось у Ксении и старшего сына Ивана Егоровича. И теперь Ксения, с холодным любопытством разглядывая вторую жену Василия, с удов* летворением заключила: вовсе не трогает, не задевает душу осознание факта – эта женщина заняла ее прежнее место. У Ксении тоже был друг-приятель, врач-психиатр, с которым она познакомилась года четыре назад в Дубултах, где оба отдыхали в Доме творчества писателей: психиатр подвизался на литературном поприще, а ей путевка досталась по случаю, сезон был мертвым.
Отношения у них были ровные, без проявления бурных страстей и эмоциональных всплесков. Общались они регулярно, с соблюдением «приличий»: психиатр был женат. «Для здоровья», – с усмешкой говорила себе Ксения, соглашаясь на очередную встречу. Именно это выражение употребил психиатр, предложив ей сблизиться после недельного периода интеллектуального флирта, во время которого психиатр-литератор пытался обаять Ксению рассуждениями о фрейдизме в западной литературе.
В этом общении «для здоровья» наиболее ярко проявилась суховатая, рационалистическая натура Ксении. Надо сказать, что она интуитивно чувствовала некий психологический недобор в личности и даже определенную искривленность психики, что ли, и старалась оградить сына с этой стороны от своего влияния. Поэтому Ксения всячески поощряла общение Андрейки с его отцом, дружбу с двоюродными братьями, в первую очередь с Виктором. И конечно же, с дедом Иваном, хотя тот не был – и Ксения это понимала – так расположен к ее сыну, как к внуку из Рубежанска.
32
– Знаете, ребята, чему я сейчас радуюсь? – спросил Валерий Бут, бортинженер орбитальной станции «Россия».
Два остальных члена экипажа, услыхав его риторический вопрос, заинтересованности особой в том, чтобы узнать причины радостного настроения Бута, не проявили. Они выжидательно помолчали. Но Валера понимал, что поданная им заявка-реплика в салоне станции не повиснет, как висело в нем в состоянии невесомости решительно все, что не было закреплено к переборкам и потолку-полу.
«Сейчас они созреют и полюбопытствуют-таки», – усмехнулся Бут, возясь с установкой для электрофореза и делая вид, будто забыл о своем вопросе.
Первым не выдержал Олсуфьев, человек, как сказал бы классик, доживи он до космических полетов, приятный во всех отношениях. И даже обаятельный, если это определение годится не только применительно к прекрасному полу. Фадей Ефремович, или попросту (для друзей, конечно) Федюня, неизменно включался в состав тех экипажей, где был перебор, скажем, по части суровости командира, излишней его замкнутости, что ли. Тут и подключали к нему второго пилота Олсуфьева как второй сообщающийся для душевного равновесия на корабле сосуд.
И сейчас Фадей хорошо понимал, что полковник Митрофанов ни за какие коврижки не спросит Бута о причинах его радости. Виктор Анатольевич вообще задавал вопросы только служебного характера, считая, что все остальное – треп, недостойный мужчины, и тем более космонавта. Такой уж он был человек, исключительно находчивый и железно собранный в любых экстремальных ситуациях.
И чего это ты такой веселый? – стараясь передать интонацию киноартиста из старой популярной комедии, вопросом на вопрос, совсем на одесский манер, отозвался Олсуфьев.
А с того, что нам, граждане, не надоть будет приземляться на мысе Канаверал, в ихнем космоцентре имени Кеннеди. И как говорят у нас в Ростове-папе, деньги ваши будут наши…
Фадей Олсуфьев хотел ответить ему, но услыхал, как закряхтел командир «России»: это означало, что Виктор Анатольевич заинтересовался словами Бута, уловил в них, видимо, некий для себя интерес.
– Нас, кажется, туда не приглашали, – сказал он. – Или у тебя, Валерий, имеется адресок старых друзей?
Год назад инженер Валерий Бут участвовал в совместной советско-американской программе по отработке спасательных операций в космосе. Буту довелось играть роль спасаемого космонавта. Вот в связи с этим, так сказать, интернациональным обстоятельством Валерий Николаевич восемь месяцев прожил в Соединенных Штатах, осваивал тамошнюю космическую технику в рамках программы в центре Кеннеди, штат Флорида, о котором он сейчас намекнул.
– Крокодилы, – сказал Валера Бут, – страшно бо юсь крокодилов. У меня на них аллергия. Или… Как ее? Забыл. Идиосинкразия! Во!
Олсуфьев мельком взглянул на командира, улыбнулся, заметив, что полковник нахмурился. Значит, понял, что началась обычная Бутова «заливка», а он-то думал…
Ты что, Валерий, крокодила в иллюминатор заметил? – спросил Фадей.
На земле они ползают, Фадеюшка, в джунглях. Л когда ихний «Шаттл» идет на посадку, готовится плюхнуться на полосу Канаверала, эти самые земноводные твари выбегают на бетонку. Представляешь?
– И что же? – спросил, посмеиваясь, Олсуфьев.
– Целый взвод, а то и рота военной полиции ревностно бдит, чтоб ни единый крокодил на полосу не вылез. А также дикие свиньи. Те тоже страсть как мечтают столкнуться со «Спейс шаттлом». Мне ребята – ну, те, кто летает на «челноках», – рассказывали, что кабаны н крокодилы им в кошмарных снах снятся. Только нам, дорогие товарищи, это вовсе не угрожает, поскольку крокодилов у нас нету даже в «Красной книге». Был один-единственный, и того вконец замордовали, довели до полного распада психики и добровольного самоубийства на почве полного осознания своей никчемности в жизни общества.
«Ему бы во флоте служить, – подумал второй пилот. – Да и здесь, в космосе, такому балагуру цепы нет. Особенно когда наша «Россия» расширится многократно и примет десятки космонавтов сразу».
А это ты про кого? – спросил Олсуфьев, сообразив, что Валера незаметно перебрался на рельсы новой травли.
Как про кого? – возмутился Валерий Бут. – Про зеленого змия!
– Так он же змий, а не крокодил!
Не скажи, Федюня. Крокодил он был на самом деле, скрытый, правда, подпольный. Иначе б не бегал так быстро от властей и милиции, пока ему ослабленку давали. А вот про настоящую змею мне в Бразилии…
Внимание! – сказал полковник Митрофанов, – К нам, кажется, гости…
Олсуфьев и Бут посмотрели в указанном направлении и увидели, как к ним слева, если считать направление от условного носа модуля «Россия», приближался космический корабль.
– Американцы, – осевшим почему-то голосом сказал Валерий Бут.
33
Так, говоришь, заявление подал? – переспросил Василий Иванович Макаров.
А чего вы удивляетесь? – пожал плечами замполит. – Сами ведь доказывали, что Пахомова можно спасти для флота, сердцевина, мол, в нем здоровая. Вот и получилось по-вашему, командир. Хотите с ним поговорить?
Погоди, Андрей Максимович. Дай с мыслями собраться.
«Значит, дозрел парень, – подумал он. – Не зря мы с ним так возились».
Больше всех, конечно, с ним возился он, Макаров. Нравился ему чем-то этот лейтенант Пахомов, хоть и разгильдяй был из разгильдяев и при этом себе на уме: как бы схимичить какую для себя пользу. А началось все вскоре после того, как Пахомова зачислили на лодку. Уже через неделю он – лодка тогда стояла у пирса – явился к начальнику отдела кадров и попросил подыскать должность на берегу. «Конечно, чтоб оклад был приличный, – предупредил Пахомов, – и служба не суматошная. А на таком месте я хоть до пенсии стану служить. И мне толково, и вам хорошо: ведь вы тоже заинтересованы в постоянных кадрах».
Кадровик пристыдил его и выгнал, а вечером не поленился зайти к Макарову домой и рассказал о визите молодого лейтенанта.
– Нет, – горячился он, – вы только посмотрите, Василий Иванович, каков гусь-то?! Спокойную службу ему подавай! Тьфу!.. Может быть, уберу я его с лодки, как считаете? Отправлю на дальние посты, на мыс Поморский или в бухту Трех скелетов, пусть кейфует с белыми медведями…
Макаров от души посмеялся и успокоил кадровика.
– Бросьте, не берите в голову, – сказал он. – Он же вас попросту разыграл. Никогда не поверю, что лейтенант, едва вылупившись из училища, не рвется в океан. Пошутил парень.
Однако дело оказалось нешуточным. Довольно скоро стало заметно, что Сергей Пахомов систематически увиливает от службы, манкирует обязанностями и вовсе не жаждет овладеть повой штурманской техникой, навига ционными приборами, которыми обильно была оснащена подводная лодка. Недоумевающие взгляды офицеров, а затем и прямые замечания старших он попросту игнорировал, сверстников сторонился. Жизнь экипажа, да и сама служба его будто бы не касалась. На него посыпались взыскания. Когда же пришло время представлять его к званию «старший лейтенант», Макаров отказался подписать необходимые документы, вызвал Пахомова на беседу.
Рука не поднимается подписывать на вас представление, лейтенант, – сказал капитан 1 ранга. – Плохой вы моряк, Пахомов, и не стремитесь, к сожалению, стать хорошим.
