Иваны не отступили, но и не сдались.
И вот тогда, проходя вдоль бруствера, просвечивавшего морковно-оранжевыми пятнами сквозь свежую порошу, понял Фриц тщетность их прихода сюда, в деревню Сосновку. И понял, что русские морозы здесь ни при чем. О, он хорошо знал историю! И отчетливо помнил, что Наполеон уходил из Москвы, когда еще не было ни настоящей зимы, ни морозов.
Да, именно тогда он осознал тщетность их прихода в Сосновку, понял, что не может солдат победить без веры в победу, без веры в правоту своего дела. И ему стало страшно от мысли, что так может думать не он один.
После Сосновки им предстояло брать высоту, где, по данным разведки, сосредоточилось до батальона русских…
…Фриц отнял руки от сосны и медленно, уже экономя силы, пошел, не спускаясь к деревне, мимо придорожного кустарника в сторону белеющей вдалеке березовой куртины. Небо подернулось маревом. Невысоко над деревьями висело розовое ядро солнца.
Он и не заметил, как березы обступили его, окружили тесным хороводом, и такая снежная, чистая белизна простерлась на все четыре стороны, что на какие-то мгновенья все показалось неземным, нереальным; все слилось: и белая стена деревьев впереди, и белое марево затянутого легкой дымкой неба, и еще белый пока, зернистый мартовский снег под ногами.
Нет, он не знал, те ли это березы. Не стал гадать. За долгие годы земля могла вырастить много разных деревьев. Но все-таки это были березы. Последнее, что он запомнил на этой земле.
…То была окраина небольшой рощи. Они бежали, сторонясь воронок, перешагивая через вывороченные с корнем деревья, втаптывая в наст иссеченную осколками березовую кору. Где-то справа и уже совсем близко, выщупывая их среди деревьев, с надрывным визгом пролетали мины и, взрываясь, подымали вверх высокие столбы снежной пыли, смешанной с древесным крошевом, корой, ветками.
Это была уже их третья атака. Фриц боковым зрением видел сквозь деревья, как вдоль дороги по-над рощицей горели танки, белея в черном чаду крестами. Впереди него маячила, мечась то вправо, то влево, как маятник, широкая спина рыжего Курта. Обгоняя мины, свистели пули, точно острым лезвием срезая ветки. Ветки же, медленно переворачиваясь в воздухе, падали на головы бегущих.
Молния, взметнувшаяся из-под ног впереди бегущего Курта, ослепила Фрица. Падая, он успел ухватиться за ветви поверженного дерева. И его куда-то понесло, поволокло вместе с землей, осевшей под ним, вместе с комлем старой березы. Струйки темной крови, скатывающиеся по глянцевой, иссиня-белой коре, — последнее, что увидел Фриц.
…Рощицу пересекла узкая, до блеска укатанная санями колея. Фриц перешел ее. Впереди, образуя небольшую поляну, редели деревья. Он обернулся назад. За спиной густой белой стеной смыкались стволы берез.
Наверное, в тысячный раз Фриц подумал о том, что ему повезло здесь больше других, хотя он и оставил в-этих березах ногу. Настоящее горе постигло его позднее, дома, когда уж близок был конец войне, когда все знали примерные сроки его, а многие, как могли, старались приблизить желанный час. Ждал с нетерпением и он, Фриц, и в роковое весеннее утро как-то по особенному обостренно почувствовал приближение «той», новой жизни, о которой столько тяжелых лет грезили они с Мартой. А вечером, возвращаясь с завода, он не нашел своего дома. Английские бомбардировщики превратили в руины целый квартал их улицы. Провожая Фрица утром на работу, Марта точно предчувствовала что-то, долго стояла у окна с малышом, с его первенцем на руках.
…Из-за деревьев потянуло дымом. В ноздри Фрицу ударило пряным, чуть горьковатым запахом горящей коры. Все это: и запах дыма, и прозрачная стерильная белизна берез — снова показалось ему на миг миражом, наваждением. Дойдя до сросшихся, образовывавших букву У, берез, он потянулся в карман за сигарой и тут же в десятке метров от себя, у поваленной кряжистой березы, увидел троих парней и девушку. Прямо под ногами у них, на снегу, чадя, разгорался небольшой костерок. Позади в аккуратную пирамиду, будто оружие, составлены лыжи. Один из парней настраивал гитару, двое других раскладывали с помощью девушки на выцветшей плащ-палатке у костра свертки с едой.
Фриц растерялся. Хотел было, повернувшись, пойти прочь. Переборы гитары смолкли, и он понял, что его заметили. Уходить сразу, резко, как будто бы он испугался чего-то, не хотелось, и он, раскурив сигару, постоял еще минуты две, машинально поглаживая рукой скользкую кору березы.
«Ну вот, теперь пора, — подумал Фриц, осторожно высвобождая из снега протез, и вдруг услышал сбоку и уже близко от себя шаги. — Что-то им надо, может быть, огня, зажигалку? Нет — у них же костер…»
— Товарищ, идите к нам, а? — в двух метрах от него, утонув по щиколотки в снег, стояла девушка и, взмахивая голубой рукавичкой, манила его. — Пойдемте…
Фриц покачал головой.
— Да пойдемте же, ну чего тут такого?.. — она вытащила из снега ботинок и, сделав еще шаг к нему, протянула руку. — Идемте, идемте, никаких разговоров, меньшинство подчиняется большинству.
Какая сила заставила Фрица повиноваться ей, он так и не понял.
Как только они подошли к костру, парни, поздоровавшись, раздвинулись, давая ему место у огня.
— А у нас выходной нынче, — как бы между прочим сказал один из них, пододвинув к своим ногам бутылку водки, стоявшую среди закусок на плащ-палатке. — Пей, гуляй, корабельная слобода! — и широко улыбнулся, подмигнув Фрицу.
Фриц обратил внимание на его руки, когда он открывал бутылку: тяжелые, с ссадинами на пальцах, с подпалинами на тыльной стороне ладоней.
Разлив водку в граненые стопки, парень протянул одну Фрицу:
— Твое здоровье, отец!
По-прежнему подчиняясь чьей-то незримой воле, Фриц принял водку, выпил вместе со всеми. И сейчас же парень, сидящий справа от него, пододвинул ему газету с бутербродами.
— Пожалуйста: ветчина, яички, шпроты…
— Не стесняйтесь, — подбодрила девушка.
Третий парень, державший на коленях гитару, не стал пить водку, а лишь символически приподнял стаканчик, отставил его в сторону и ударил щепотью пальцев по струнам. Высокий, гулкий аккорд разомкнул тишину. Фриц поднялся, кивком поблагодарил девушку, смотревшую на него снизу вверх, и, обогнув костер, пошел, тяжело опираясь на трость, по своим же следам назад.
— Куда же вы?.. — попытался остановить его один из парней.
— Перестань! — одернула того девушка. — Мало ли что у человека…
Когда он вышел к сосне, огненный диск солнца задевал уже краем верхушку обезглавленной церкви. Впереди Фрица упала на колею длинная качающаяся тень. Отойдя несколько шагов от сосны, Фриц обернулся, взглянул еще раз на нее, на пригорок, на деревню, как бы прощаясь со всем этим, и тут только увидел то, чего вероятно, от волнения не заметил раньше. У околицы, неподалеку от деревянных мостков через речку, острым треугольным клинком взметнулся вверх серебристый обелиск. Фриц постоял с минуту, повернулся и, не оглядываясь, пошел к станции.
НАД ВОЛГОЙ ТИШИНА
Воскресную тишину над небольшим поселком на берегу Волги изредка будили хрипловатые утренние гудки пароходов. За околицей, у темного косогора, спускавшегося к реке, дрожал над подогретой землей воздух. На завалинках, на лавочках под окнами грелись старики. Подле них клонила к земле тяжелые гроздья сирень. Девчонки, приподнявшись на цыпочках, перебирали пушистые ветки, выискивая «пятерки». Мимо них, о чем-то ожесточенно споря на ходу, прошагала к реке ватага мальчишек.
На берегу ребята притихли. Командиры разделили между собой бойцов. Вскоре были приведены в полную готовность «боевые» автоматы и карабины, оборудованы блиндажи и траншеи. Но никто не соглашался стать солдатом хунты. Все хотели быть чилийскими патриотами.
— А давайте, свои — против своих! — предложил маленький Вовка. — Мне братуха рассказывал, у них на учениях так делают…
— Ври больше! — усомнился Сережка. Он был второклассником и по старшинству стал командиром. — Станут наши стрелять в своих же — жди!
— Так снаряды-то холостые. Чудак! Главное — перехитрить друг друга, — доказывал Вовка.
И ему поверили, потому что брат у него в самом дела уже второй год служил в армии.
…Бой был в разгаре.
«Тр-р-р-р-р-р! Та-та-та-та-та!» — била из прибрежных кустов пулеметная очередь.
«Трах-тах!» — вторил карабин, и пели разрывные пули: «Вз-з-зынь! Вз-з-зынь!»
Сережка с Вовкой залегли в неглубокой яме у обрыва.
— Подкопай получше, — приказал Сережка. — Здесь установим ручной пулемет. И не высовывайся — опасно. Сейчас они подойдут…
Возка усердно выполнял приказания командира. Сережка вел наблюдение. Вдруг Вовка вскрикнул:
— Смотри-ка, Сереж!
— К командиру обращаются по званию. Понял? — сердитым шепотом, не оборачиваясь, внушал Сережка. — И не ори. Мы в засаде… — Он хотел добавить еще что-то и вдруг замер, обернувшись. В руках у Вовки была настоящая граната. Он понял это сразу, хотя гранаты видел только в кино. «Лимонка» была облеплена землей, сквозь которую проступал рифленый корпус в коричневых пятнах ржавчины.
