— Да, и ломы, которыми они крутили, — Брюнер многозначительно вытаращил глаза, покачал подбородком.
— Второй раз такой штучкой бить не надо. От одного удара кости трещат, как тонкая фанера. Пруты и трубы против таких шестов ничто.
— Но все равно странно, — упорствовал в своих сомнениях Мюллер. — Такие потери. Почти сотня убитых.
— Злючие оказались сами демонстранты. Они до последнего добивали наших, оглушенных стальными шестами, парней. Без мужиков, взбешенных поражением, только два-три боевика наших было бы убито.
— А почему не оттаскивали ребят в стороны, в подворотни? — уже кричал, возмущаясь Мюллер.
— А когда? В такой потасовке. Себя бы спасти. Монахи не давали шага вперед сделать: крутили своими ломами и шли вперед. А работяги доколачивали. По нескольку десятков человек на одного сбитого с ног, оглушенного нашего брата. Каждый норовил ударить посильнее. В голову метили, гады.
— И все равно странно. Как они договорились? Где они могли встретиться? — задумчиво вставил Динстон. — Как могло оказаться, что против карабинеров возникнет монах, которого и следовало уничтожить. И его-то ведь уже почти окружили солдаты, хотя он и рассыпал бесчисленное множество шариков под ноги. Хитер бестия. Весь батальон долго не мог прийти в себя. Такую пьяную кадриль выделывали, что только смешили наглых зевак. Толпа дико ржала и визжала. И потом еще появились китайцы. И тоже с железными трубами. Такое впечатление, что в Паулу собралось не менее десятка тысяч китайцев. — Как, еще? — вымученно воскликнул Мюллер, — по вашим сведениям группа монахов, засвеченная в Парагвае, была не более пяти человек. Так сколько их теперь стало? Динстон, все еще прикидывая в уме, развел руки, но продолжал злобно гримасничать.
— Часть явно была эмигрантской. Монахи от толпы даже китайской резко отличаются. Они вообще не делают никаких лишних движений. Но и тех, что заметил я, было в пределах семнадцати человек. Но более полно информирован, я думаю, Маккинрой. У меня сведения теперь самые скудные. А вообще китайцев этих, как и русских, по всему миру рассыпано, как манны небесной. Шагу не ступить без них.
— А кого сейчас в мире мало?
Скорцени подленько хихикнул не в унисон расстроенным господам.
— В любом большом городе сотни разных наций. Особенно в американских. Раньше были англо-саксы, сейчас в основном евреи, негры, мулаты, метисы и прочие кретины. Нас-истинных арийцев вытесняют.
— Что-то вы не ту скрипку взяли, дорогой Отто.
Мюллер брезгливо поморщился.
— Рабы везде нужны. В древнем Риме они были очень различных национальностей.
— Все верно, дорогой группенфюрер, — глубокий сарказм не сходил с морщинистого лица Скорцени, — поэтому великий могучий Рим, вселенский колосс, первая правовая республика и империя так бездарно и шумно пала. Когда бывшие рабы становятся императорами, откуда быть радению за нацию, за ее будущность. Штатам также уготовано бездарное падение, так как они не имеют корней.
— О чем вы, господа? — сконфуженно вмешался Динстон, — Рим свое неплохо прожил. Неплохо. Ни одна империя на земле не была такой долговечной. Если западная просуществовала около полутысячи лет, то восточная еще десять веков. Аналогов римской государственности в мире нет.
— Все евреи… — Мюллер душевно выругался, кряхтя и повторяя себя снова сел. — Они развалили Рим. Они разваливают любое крупное государственное строение, если оно начинает не отвечать их потребностям.
— Интересно, — Динстон не скрывал своего полного удивления новым искренним озарениям бывшего шефа гестапо. — Развалят ли они Поднебесную?
— Евреев в Китае нет, — Мюллер со знанием дела приосанился. — Ни большевистским колосс они развалят.
— И как скоро? — американец с надеждой смотрел в пухлые губы Мюллера.
— Это только господу нашему, известно. Но их там уже видимо невидимо. Они правят. Они богатеют. Воруют. Им скоро не нужен будет Союз. Золото и бриллианты России постоянным глубоконьким ручейком дружно кочуют в подвалы Уолл-стрита.
— Бред, — полковник резко махнул рукой. — Там своих подвалов хватает.
— Вы отмахиваетесь, уважаемый коллега, потому что вы американец.
И вам выгодно чужое золотишко держать при себе. Ой как выгодно. Чужое богатство играет на экономику, на вашу экономику, сэр. Здесь вы мастера. Может вы и революцию в России с этой целью субсидировали?
— Ну уж нет. Не передергивайте факты, милейший. Документы говорят, что немецкие деньги спасли Германию от полной катастрофы посредством субсидирования большевиков наличкой.
— Это пока говорят, — не оспаривал известное Мюллер. — Но не все архивы еще открыты.
— Но мы же и подняли вашу экономику после полной разрухи, — примирительно констатировал Динстон.
— Конечно, конечно, — но экс с упорным предубеждением твердил. — Мы вам нужны как передовой фронт против коммунизма. Мы всегда и первыми оказываемся в окопах лицом к лицу с русскими. Куда б вы делись без нас: только на полюса. Ваши негры очень плохо воюют. А мы солдаты. Мы и верим по-солдатски. Все обманывают нас. И вечно воюем на два фронта.
Наступило тупиковое молчание. В камине сухо потрескивали бревна.
Содержимое бутылок с угрюмым настроением, но энергично уничтожалось.
Присутствующих довольно сильно разморило от тепла камина, но более от выпитого.
— Не то мы говорим, — пошевелился в кресле Брюнер. — О себе думать надо. Нас избивают, а мы чего-то сразу евреев вспоминать начинаем. При чем здесь они? Дурачество. Не удосужились потасовку снять на кинопленку. И никаких проблем. Все китайцы были бы запротоколированы сразу.
— Брюнер, не лезьте вы в историю. Успеете. — Скорцени недовольно по-гадьчьи зашипел. — Заметаем следы, заметаем, но все равно норовим свет подивить своим присутствием. Откуда это не нужное, лишнее тщеславие? Или мало этот журналистишко Гербер Ион тревожит наши нервы.
Идиоты вы все. Вот его необходимо ликвидировать. А монахов следует просто стрелять без всяких разговоров. А так у вас политика высшего класса, история, литература-клуб бездельников и мечтателей. Никакого анализа.
— Спокойнее, господа, — Мюллер по-отечески успокаивал коллег, — все надо делать не торопясь, с головой. И так дров больше, чем надо, наломали. Побаловались, хватит.
Товарищ по партии постучал декоративной кочергой по полу, выпятил нижнюю губу.
— Эти китайцы очень жестокие люди. Мы еще вроде бы как намеревались что-то предпринять против них, а они уже набили, наколотили, настреляли. Они что? Неподсудны воле божией? — Мюллер по-судейски строго сдвинул брови. — На моей памяти ни одна разведка так не поступала. Да и никто, сколько помню, не лез на рожон. Даже ни одна террористическая организация. Все до поры до времени всегда отлеживаются на дне. А эти? Господин Динстон, вы просили помочь вам, но мы даже сейчас не знаем толком, с кем имеем дело.
— Считайте, что вы имеете дело тоже с одной из террористических банд Китая.
— Темните, полковник. Как это с одной из… Разведка так не докладывает. Мы работаем на вас. А вы? Кстати, ваша фирма еще не оплатила убытки.
Динстон показал на кейс у камина.
— Наличность согласно договору здесь. Пятьсот тысяч.
— Уже легче, — взбодрился Брюнер.
— Легче, — серьезней, но так, чтобы не обидеть, добавил полковник.
— Вы неподотчетны. У нас сразу под суд. На немцев непохоже, чтобы они так разбрасывались людьми. Ваш образ жизни меняет вас.
— Не трожьте наш образ жизни. Мы беглецы по жизни. Нам более трагична потеря каждого нашего человека. Потому что он наш. У вас люди работают по найму. У нас за идею. Это очень полярные понятия. Нас все меньше и меньше. Наша жизнь призрачна. Призрачна и в какой-то степени нереальна. Можно сказать между страниц земной эпопеи проходит наша старость. Не по тропкам, а по кочкам.
— Тот монах, которого мы никак не может достать, тоже беглец по жизни. И тоже между страницами бродит, как неприкаянный. Он призрак более вашего, как и его духовные братья монахи.
Брюнер сам себе в кулачок засмеялся и загадочно произнес:
— Призрак не призрак, но мои люди знают, куда этот мальчишка увел детей. — Весело усилил голос-Он в детской богадельне, где старушенции еще древнее нас годуют малышей.
— О, все же смогли выследить! — довольно воскликнул Мюллер. — Теперь надо что-то немедленно предпринимать.
Динстон вскочил и возбужденно заманеврировал по помещению.
— Ночью окружить, взорвать все к чертовой матери. Пора с ним заканчивать.
— Не пылите, полковник, еще нас критикуете. Взорвете, а там его не окажется. Монах гораздо хитрее, чем вы все еще предполагаете. Он в той богадельне после этого случая навряд ли останется. Не дурак. Сменит место своей основной дислокации. Когда он один, за ним практически невозможно уследить. Быстро высчитывает наших людей. Выждет за углом, а потом так по голове бьет кулаком, что она трещит, как переспелый арбуз.
