Наконец он произнес:
– Сейчас поедешь со мной, на моем подворье есть чеботарь хороший, снимет мерку – и сошьет тебе чеботы особые, в них легче ходить будет.
Никита разочарованно молчал – он надеялся, что вот сейчас лекарь нажмет, где нужно, повернет – и сразу его нога станет большой и здоровой.
Щепотнев отлично понимал, что делается с парнем, он улыбнулся и сказал:
– Можно попробовать помочь твоему горю, но дело долгое и опасное, так что пока походишь в чеботах новых, а тем временем я с отцом твоим поговорю, с ним все и порешаем. Но ты учиться должен так, чтобы мне хотелось тебе помочь. А сейчас давай иди к себе, собирайся и выходи на улицу, и пошустрей, я и так с тобой изрядно подзадержался.
И тут все завертелось. Никита почти бегом похромал к себе в келью, хорошо хоть, что его соседи были на занятиях и никто не приставал с расспросами. Поэтому он смог быстро одеться и вышел во двор. Боярин уже стоял там, в нетерпении переминаясь у коня, его свита – полтора десятка крепких конных воинов в начищенных доспехах – ожидала в открытых настежь воротах. Никита растерянно остановился, и в этот момент его кто-то сзади подхватил за кушак и легко подсадил к одному из воинов. Тот только буркнул:
– Держись крепче, – и пришпорил коня.
Сидеть без седла на конской спине было жутко неудобно, но юноша не обращал на это внимания: первый раз в жизни он ехал верхом, да еще на боевом коне.
Их кавалькада мчалась по узким улочкам с криками, предупреждая прохожих, мимо проносились дома и люди, в лицо бил тугой ветер. Было здорово. Но поездка на удивление быстро закончилась. Уже совсем скоро они влетели в широко открытые ворота и оказались перед большим боярским домом. Ворота за ними сразу же закрылись. Воины, спешившись, заводили лошадей в конюшню, а ссаженный с коня Никита стоял в полном одиночестве на утоптанном снегу и не знал, что делать дальше. Царский лекарь куда-то исчез, наверно забыв про него.
Но тут к нему подошел насупленный мальчишка лет двенадцати, который грубо спросил:
– Ты, что ль, будешь школяр хромой?
– Ну я, – в тон ему ответил Никита.
– Тогда шагай за мной, я тебя к чеботарю нашему отведу, – сообщил паренек.
И пошел, не оглядываясь, к видневшемуся в отдалении зданию, около которого носилось множество народу.
На идущих мальчишек внимания никто не обращал. Но когда они подошли к невысокому каменному строению, из которого доносились удары молотков, звон металла и странный скрежет, откуда-то появился пожилой коренастый воин, который вопросительно уставился на подошедших.
– Дядька Ерема, мне велено школяра к чеботарю провести, сам Сергий Аникитович распорядился, – бойко отрапортовал мальчишка.
– Ну велено, так веди, – ухмыльнулся старик, – только смотри мне, сам знаешь, не лезь мастерам под руку, а то опять все уши тебе оборвут. В последний раз тебе изрядно влетело.
Мальчишка искоса глянул на Никиту, его лицо стало пунцовым, и он, угрюмо буркнув: «Идем», – молча шагнул в двери.
Они прошли несколько комнат, в которых сидели мастера и их помощники. Для отрока, который никогда не бывал в таком месте, казалось, что вокруг царит ужасный шум и беспорядок. Но его провожатый был как рыба в воде – он шел, успевая переговариваться и пересмеиваться с работавшими. Никита же еле успевал отпрыгивать от носящихся стрелой подмастерьев и только успевал осенять себя крестом и божиться. Когда они вошли в маленькую тихую комнатку чеботаря, его голова уже кружилась от увиденного и услышанного. И он почти рухнул на лавку, стоявшую под окном. Его переполненная впечатлениями голова даже не смогла удивиться, что и в этой комнатушке в окне было вставлено настоящее прозрачное стекло.
Егорка, так звали мальчишку, сообщил сухонькому седому мужичку, что ему приказано снять мерку для кожаных чеботов школяру, а вскорости пожалует сюда сам боярин и объяснит, чего он желает.
Мужичок оказался очень въедливым и, пока измерял странной лентой ноги Никиты, ухитрился задать кучу вопросов:
– Так ты, вьюнош, чьих будешь? Чтой-то я тебя здесь раньше не видал.
– Так я, дяденька, здесь и не бывал до сей поры. Вот боярин Сергий Аникитович милость великую оказал семье нашей, в школу лекарскую меня взял, а сегодня изволил заметить, что хромаю я, и вот видишь, приказал чеботы сработать.
Мастер от удивления открыл рот:
– Так ты что, не боярских детей будешь?
– Не, я дьяка Акинфа сын.
– Так, может, отец твой для боярина нашего чем-то расстарался? – заинтересовался сапожник.
– Не знаю, дяденька, может, и так.
– Да не кличь ты меня дяденькой, имя у меня есть, Макарий, так и называй.
– Хорошо, дяденька Макарий.
– Вот видишь, парень, как повезло тебе, такого боярина, как наш хозяин, редко повстречать можно. Разве кто другой будет думать о хромом школяре?
Но тут неспешную беседу старого и малого нарушили торопливые шаги, и в комнату вошел Щепотнев.
– Ну что там, Макарий, – спросил он, – все уже обмерил? А я тебе рисунок принес, как обувку надо будет сшивать. Давай сейчас прикинем, какая толщина подошвы должна быть.
Никита и Егорка молча стояли и смотрели, как боярин и разошедшийся чеботарь обсуждают, какие надо делать чеботы. Обсуждение не затянулось, и Щепотнев, дав распоряжения Егорке, вновь унесся по своим делам.
Егорка повернулся к Никите и со вздохом воскликнул:
– Да что сегодня за непруха такая! И откуда ты только на мою голову взялся, возись тут с тобой.
И тут же взвыл. Старый чеботарь крепко ухватил испачканными дратвой пальцами его ухо, несколько раз с силой дернул его.
– Ах ты, пащенок! Вот народец неблагодарный! Ну погоди, Егорка, я ужо тятьке твоему передам, он тебя научит, как приказы Сергия Аникитовича обсуждать. Да ты, мелкота, радоваться должон, что на тебя он внимание свое обратил. Боярину думному не в срам с сыном дьяка возиться, а тут шишка на ровном месте образовалась.
Он отпустил сразу напухшее красное Егоркино ухо, и тот, упав на колени перед стариком, запричитал:
– Ой, дяденька Макарий, пожалей ты меня Христа ради! Запорет меня тятька за такие слова, прости, век молиться за тебя буду!
Макарий пару минут недоверчиво смотрел на мальчишку, затем сказал:
– Ладно, на первый раз я тебе поверю, но смотри, аспид, не дай бог вновь ты мне попадешься на чем-нибудь, ну тогда берегись, так легко от меня не уйдешь.
Вновь Никита шел за своим провожатым, который после выволочки от сапожника вел себя очень тихо. Когда они вышли на улицу, Ерема, который стоял, разговаривая с одним из мастеров, засмеялся и показал на красное ухо Егорки:
– Вот алояр твердолобый, опять кому-то под руку попался!
Скуластое лицо Егорки вспыхнуло.
– Дядька Ерема, не обзывайся, мой отец из кряшан недавних, и сам я в Господа нашего верую. – И он перекрестился.
Ерема засмущался.
– Ну, отрок, извиняй, я же не со зла, а так, по привычке.
Повеселевший Егорка повернулся к Никите:
– Давай пошли, велено тебя в людскую отвести, поснедать чего бог пошлет.
Уже темнело, вновь начал падать снег, и сани скользили по нему совершенно неслышно. Никита сидел, укрывшись меховой полостью, а кучер, державший вожжи, монотонно напевал какой-то мотив, почти не глядя поворачивая лошадь, идущую шагом, в нужном направлении. Хотя школяр сегодня не перетрудился, темп, который сегодня задал для него боярин, оказался очень трудным, и сейчас он клевал носом, все время проваливаясь в сон. В его голове смешалось все – шум и гам мануфактуры, первая примерка обуви, сердитое бурчание Егорки, который и сегодня не уберег в целости свои уши. Но больше всего поразил приказ Щепотнева – отправить его в монастырь на санях. Он пытался сказать, что и сам благополучно дойдет, но его никто даже не захотел слушать.
– Сергий Аникитович приказал, – был единственный ответ на его возражения.
Поэтому пришлось послушно усесться в сани, кучер с ухмылкой помог ему накинуть медвежий мех и щелкнул вожжами, трогая сани.
Монах на воротах в монастыре от удивления выпучил глаза, когда увидал, кто выбирается из меховой полости.
– Ты прям как боярин подъехал, – сказал он Никите. – Интересно, что это Сергий Аникитович так расщедрился для школяра? – обратился он уже к кучеру.
Тот пожал плечами:
– Мы люди простые, наше дело холопье, приказано – везем, не приказано – не везем, – и хитро подмигнул Никите. После чего плюхнулся на охапку сена, переливчато засвистел, сани рванули с места и вмиг исчезли за поворотом.
Никита теперь хорошо понимал причину его веселости. Когда сегодня в людской он после обеда едва поднялся из-за стола, ему показалось, что еще никогда в жизни так не ел. Во время еды у него не раз возникали странные мысли, что холопы и вольные работники боярина лучше одеты, а уж едят и вовсе несравнимо с его семьей. Хотя его отец и служит дьяком в Разбойном приказе, пусть самым последним, но все же дьяком, но такая трапеза у них бывала разве только на разговление.
