А ещё Эмиэль, как самый младший сын своего отца, не должен был стать Первым советником. Но стал. Значит, не только его отца больше нет в живых, но и его братьев...
Мысли и воспоминания сцепились между собой как кусочки мозаики. Многого в ней ещё не хватало, но некоторые выводы Эйсгейр уже мог сделать. И от этих выводов он сам расхотел есть великолепное жаркое.
— Миррин, лишь один вопрос, — попросил рыцарь, и посол медленно кивнул.
— Это связано с событиями столетней давности?
— Сто пятилетней давности.
Эйсгейр, прекрасно зная друга, счёл это утвердительным ответом.
— Я просто подумаю вслух, — произнёс рыцарь, глядя в глаза Миррину, и тот снова отложил вилку. — Сто пять лет назад случилось что-то, из-за чего ваш король обезумел, погибли твой отец, Первый советник и все наследники короля. В Старшем совете осталось только трое советников.
Миррин ничего не ответил, лишь прищурил глаза.
— По какой-то причине вы не имеете доступа к Милихэну, но можете за ним следить. Частично.
— Интересные мысли, — пробормотал посол, вновь принимаясь за ужин.
«Больше от него ничего не добиться, — со вздохом подумал Эйсгейр и тоже продолжил есть. — Как узнать, какого советника не хватает? И ведь у любого из них должны быть наследники... Неужели какой-то из Старших домов полностью погиб?»
От этой мысли Эйсгейру сделалось не по себе, хоть он и не был сыном Леса. Это как если бы разом погибли и он сам, и все его потомки.
«Ладно, значит, Милихэн безумен и его пытаются убить, — сам для себя подытожил рыцарь. — Пока это главное».
Глава 6. Приятный процесс
— Нет, ну что за ноги... — донеслось от дверей коридора.
Меня вели обратно в камеру. Спина болела. Сегодня в неё втыкали иглы. Одну прямо в позвоночник. Обезболить не сочли нужным, хотя это можно было сделать.
— Породистая же, — отозвался кто-то, и послышались смешки.
— И норовистая. Такой сунешь, она отгрызёт!
— Так а ты суй куда положено.
Снова смех. Предки... Щёки запылали, по телу прошла дрожь.
— Вы бы потише, а то леди смущается, — крикнул мой провожатый.
Сколько же яда в голосе. Весело тебе, да?
— А разве не про неё говорили, будто таскалась с мелкотравчатыми? Уж привыкла поди к тому, что суют и куда.
Мой тюремщик, посмеиваясь, втолкнул меня внутрь. Не успела я шмыгнуть к доскам, теперь заменявшим мне кровать, как он схватил меня за плечо и развернул к себе.
— Не так быстро, мышка. Я ещё не проверил, не припрятала ли ты чего.
Глаза его довольно щурились, пока он облапывал грудь. Один из стражей у дверей заглянул внутрь.
— Ты, по-моему, не там проверяешь, — хохотнул он. — Да и сверху довольно-таки плоско.
— Эй, не задерживайся в камере, — раздался ровный голос от дверей коридора. — Не положено.
Этот стражник единственный не отпускал пошлостей при виде голой женщины. По крайней мере, сегодня. Позавчера, впервые увидев меня без одежды, они все улюлюкали. Но, может, среди них его не было?
— Да разве узнают?
— Узнают, когда она тебе нос откусит или в глаз пальцем ткнёт. А он тогда ещё сверху добавит.
Он — это их главный?
Когда меня наконец оставили в покое, я скорчилась на досках. Слёзы текли сами собой. Предки, что делать? По телу бегали мурашки и никак не хотели останавливаться. Не от холода, хоть на мне и ничего не было. Но вот эти взгляды, разговоры, непристойности били почище мороза. Лучше голышом на Драакзан. Мелкотравчатые, да? А сами-то чем лучше?
Камни разлетелись. Стражник поставил еду у порога и ушёл. В камеру они не заходили. Почти. Приказ Главного Гада.
Еда в горло лезла с трудом. Еда... Кусок хлеба, клубень медовки и стакан воды. Медовка, вопреки названию, была почти безвкусной. Впрочем, всё равно какая она. Будь передо мной изысканный обед от королевского повара, разве меня это спасёт?
У камеры теперь стоят двое солдат, ещё пара — перед дверями из темницы. Третья пара стражников — сразу за ними. И вне тюрьмы сейчас тоже у каждой двери по паре бойцов: у лаборатории, у комнаты с порталом и у дверей напротив темницы. В лаборатории всё время рядом находится ещё один солдат.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
Так просто не сбежать. Вообще не сбежать. Что я могу противопоставить четырнадцати здоровякам в доспехах и при оружии? Да ещё трое генасов-учёных: со мной в ошейнике справится любой из них...
Через пару минут двери снова разлетелись. Я не успела и половины медовки съесть.
— Поднимайся.
Что ещё придумал Главный Гад?
Стражник вывел меня из темницы, но мы пошли не направо в лабораторию, как обычно, а в двери напротив. За ними оказался очень длинный коридор. Сюда меня ещё не водили. А подземелье-то большое...
В этом коридоре было несколько обычных дверей. Меня втолкнули в первую и закрыли снаружи. Здесь ничего не было кроме стула и стола. А на нём... Внутри всё скрутилось в комок, лёгкие отказались дышать. Щипцы, ножи, какие-то крючья.
Я попятилась и, наткнувшись на стену, сползла на пол. Потекли слёзы. Нет, не надо, не плачь, ещё ничего не случилось, это всё просто для вида, просто чтобы напугать. Пытки же запрещены в Светлом Лесу.
Через некоторое время послышались шаги. Я вскочила и отошла подальше от двери. И подальше от стола. В комнату вошёл...
— Ты должна была сесть, дорогая.
Главный Гад.
Он указал на стул. Нет... Я не буду садиться. Не надо.
— Ну же, дорогая. Мне не хотелось бы заставлять тебя.
Но через несколько секунд он грубо усадил меня на стул.
— Вот что, дорогая, — Гад нарочито медленно взял щипцы и стал разглядывать их, — ты знаешь, чего я хочу. Столько времени вне Леса — как? Где — не так важно, но я бы не отказался услышать и это тоже. Любопытства ради.
— Я не знаю. Ничего не помню.
Я старалась не смотреть на орудия пыток. Меня пугают. Просто пугают.
— С трудом верится, — сказал Главный Гад и поцокал языком.
Медленно, даже вальяжно, он прошёлся вокруг стола, обошёл меня и встал позади.
— Как тебе эти милые игрушки? — раздался вкрадчивый голос над ухом.
Щипцы сдавили кожу на спине, и я едва не закричала.
— Думаешь, ты сильная?
Снова боль. Больно стало даже глазам, полезшим из орбит, набежали слёзы. Но закусив губу, я сдержала крик. Великие силы...
Мерзавец отошёл и положил щипцы на стол.
— Что ж, может, и сильная... Проверим насколько. Ты ведь понимаешь, всё это, — говорил он, поглаживая то один, то другой инструмент, — мне не нужно?
Главный Гад снова подошёл ко мне. Рукой сдавил горло, не давая дышать.
— Это так, милое дополнение.
Когда лёгкие начали гореть, Гад ослабил нажим.
— Вы же сказали, вам не нужны мои ответы, — прохрипела я, чуть отдышавшись.
Его пальцы снова сжались, и в глазах потемнело. Крепкие Когти, спаси меня...
— Не очень нужны, но процесс их получения довольно приятен, не так ли?
***
— Слишком уж они усердствуют, — хмыкнул фераген, укладывая меня на стол и закрепляя каменными оковами. — Пусть позовут кого-нибудь убраться там.
Это предназначалось стражнику рядом.
Я едва дышала от боли. Сегодня ему пришлось забирать меня — ноги отказывались двигаться. Мне сломали руки. Кажется, уже в третий или четвёртый раз. Мысли разлетались. Не могу вспомнить, сколько дней прошло с первой пытки. Двадцать? Или двадцать два? Вода окутала меня, и стало легче.
— Её так калекой сделают, — сказал кто-то второй. — Как вообще выдерживает...
— Не выдерживает, — откликнулся фераген. — Сегодня вот обмочилась.
Безразличие в голосах. Я... просто объект для исследования. И пыток.
Чего хочет Главный Гад? Сам ведь больше не приходил. Как там он сказал после первого раза? «Жаль, моя дорогая, не смогу навещать тебя так часто, как хотелось бы». И пообещал прислать замену. Обещание он сдержал.
Зачем вообще ему это? На допросах я уже наговорила всё, что только смогла придумать. Говорила даже правду. Но как они отличат её ото лжи? И всё продолжалось... Сколько я выдержу? Как бежать? Не могу придумать хоть сколько-нибудь подходящего варианта: без силы я не выйду даже из камеры.
