– …и вылазят оттуда один за другим, сразу взрослые и на конях, даже при оружии! Глаза, если ты заметил, у них навыкате, и не глаза даже, а черные бельма в сеточку…
Принц только головой мотал.
– В первое–то время все люди сами не знали, как жить на земле, – объяснял Жихарь. – Вот и смотрели на всяких зверей, и тянулись за ними. Кто–то взял в пример волка, кто–то медведя, кто–то подколодную змею. А пращурам Чих–орды приглянулись пчелы: дружные и всегда с медом. Только Чих–орда вместо меда копит золото. Вот бы нам это золото добыть! Там его столько, что за него нам Полуденную Росу сюда сами принесут, и еще сдача останется.
Слышал ведь, откуда у меня золотая ложка?
– Откуда? – Чего он там слышал, в смертную–то минуту.
– У царевича Билята забрал. А больше у мертвых ничего брать не буду. Из–за нее все и началось. Тоже мне, ваджра! Удивлялся еще: на что ему такая большая ложка, у них и рты почти заросли, стали вроде хоботков…
– Тогда понятно, почему они испугались чудовища, ведь оно похоже на паука!
– Было похоже, – поправил богатырь. – Про мертвых всегда нужно говорить «был», а то встанет от неосторожного слова. Я, например, этим бродячим умрунам всегда удивляюсь. Казалось бы, выкопался из могилы – радуйся ясному солнышку и доброй чарке. Нет, они норовят живых людей грызть и душить…
– Должно быть, ТАМ с ними что–то происходит такое страшное, что они не терпят живого, – предположил Яр–Тур.
– Да ну? Расскажи–ка! – потребовал Жихарь. – А то станем ночевать, а ты меня в полночный час задавишь…
Рука Принца заплясала у пояса в поисках меча.
– Да я же смеюсь! – Богатырь на всякий случай отскочил. – Ты со своими друидами шуток не понимаешь. Как же ты королем–то будешь? Всех шутов переказнишь и от тоски околеешь! Да будь ты настоящим умруном, Будимир тебя давно бы разоблачил и рассыпал в прах… Уймись, братка, нам и так тяжело!
Тяжело–то тяжело, да не очень. Будимир нашел бьющий на склоне родничок.
Размачивали каменный ордынский сыр и помаленьку жевали, раскидывали мыслью туда–сюда, как преодолеть нежданную преграду. Сильно грамотный Принц рассказал историю про Икара.
– Вот дурак, – пожалел греческого юношу Жихарь и тут же признался себе, что и сам бы не утерпел пихнуть в солнце кулаком.
Он порылся в памяти, вдруг неклюд Беломор заронил туда и тайное Летучее Слово, но обнаруживались только жалкие ошметки этого сложнейшего заклинания: «Если б кто на спину мне бы присобачил два крыла…» Они приподняли богатыря от силы на два пальца.
Принц сказал, что знает особые травы, из которых можно приготовить подходящую для полета мазь, но не уверен, что травы эти здесь произрастают.
Да и сам полет, как считают мудрейшие из друидов, происходит целиком и полностью в голове намазанного.
Оба то и дело заискивающе поглядывали на петуха – не возьмется ли за перевоз? Но Будимир на эти взгляды только крутил кончиком крыла у виска.
– А Шамир? – предположил Принц. – Он бы мог прогрызть нам путь к самому дну пропасти…
– А мы тем временем заложим тут город, покорим под ноги окрестные племена и начнем володеть и княжить… – сладким голосом убил мечту Жихарь и тут же предложил приманить Демона, оседлать его и так лететь.
Дело шло к вечеру. Решили на ночь устроиться в ханском шатре («Юрта называется!» – пояснил Жихарь). Выкинули вонючие кошмы, полюбовались, пока свет позволял, узорами на обнаружившемся ковре. Нашелся и бурдюк с перебродившим молоком. Принц даровой выпивкой побрезговал, а Жихарь, зажмурив глаза и нос, пригубил.
– После бани сойдет, – сказал он и глубоко задумался. – Да, хорошо бы в баньку. Полюбилась тебе банька – не та, предательская, а настоящая, у адамычей?
– Когда в мои руки попадет тот, по вине которого я лишен семьи и престола, – сказал Принц Яр–Тур, – он у меня не получит легкой смерти и сполна узнает, что такое веник!
– Вот все вы, короли, такие – мучители. Каменки у нас нет, зато есть Будимир, птица на все случаи жизни. Жару от него может быть побольше, чем от иной печки…
Будимир кочевряжиться не стал и, пока побратимы у родничка наполняли кожаные ведра, начал поддавать жару. Когда Жихарь и Принц вернулись с водой, юрта над землей аж подпрыгивала. Жихарь долго–долго глядел на эти пляски тонкого купола, а потом заорал:
– Будимир! Отдыхай, береги силы! И этого хватит!
И добавил, поворотившись к Принцу:
– Глупый был твой Икар, да и батюшка его Дедал не лучше. Охота была крыльями махать, руки портить! Далеко им до некоторого младого витязя.
Завтра же будем на той стороне пропасти!
ГЛАВА ПЯТНАДЦАТАЯ
На воздушном океане,Представляя Главный штаб,Тихо плавают в туманеБутеноп и Глазенап!
Старинная солдатская песня
Завтра не завтра, а на третий день после многочисленных неудачных попыток, ушибов и синяков юрта, опутанная веревочной сетью и подогреваемая изнутри отдохнувшим и откормившимся Будимиром, неторопливо поднялась в небо.
Побратимы из сосновых жердей и ковра соорудили себе нечто вроде ненадежного помоста и старались по возможности не смотреть вниз.
– Высоко мы, окаянные, забрались, – сказал наконец Жихарь. – Как–то падать?
– Сэр брат, я чувствую себя птицей! – восторженно воскликнул Принц. – Никому доселе не удавалось такое! О нас будут сложены песни и баллады!
– А вот это сомнительно, – сказал Жихарь и глянул–таки одним глазом вниз.
Там, в земном разломе, клубился дым, снизу тоже шел горячий воздух и поднимал летучую юрту все выше и выше. – Если нас снизу кто и увидит, все равно не разглядит. А и разглядят, так подумают, что это не Жихарь с братом, а два совсем других человека. Ишь, скажут, что старый Беломор с Черномором учудили! Совсем из ума выжили!
Сверху и снизу припекало, с боков холодило – так недолго и прострел схватить.
– Мы можем запеть боевую песню, – предложил Яр–Тур. – И по ней нас всякий признает.
Принц мечтать мечтал, а за веревки–то держался обеими руками и лицом позеленел. Хотелось поблевать, да нечем было.
– Жаворонок нашелся, – проворчал Жихарь, но все–таки собрался с силами и завел подходящую песню:
Шел со службы смелый воин, Громко плакал и рыдал:
«Почему же я не сокол И ни разу не летал?
Почему заместо крыльев Руки–крюки у меня И не маховые перья – Харалужная броня?
Кабы стал я этой птицей, Сизым соколом сиречь, Я б родимые границы Смог надежнее беречь!
Я б оттуда, с поднебесья, На врага бы мог плевать И его косые бельма Норовил бы поклевать…»
Песня была шутейной, оттого и кончилась плохо: герою ее помнилось, что он и вправду летит, а на деле оказалось, что летел он с печки на пол караульного помещения, где и познал позор и насмешки товарищей.
– Нечего сказать, боевая песня, – сморщился Яр–Тур.
– Придумай лучше, – пожал плечами Жихарь.
Принц помолчал, бесстрашно уставился вниз. Дым в разломе начал редеть, и в разрывах его виднелись довольно странные и нехорошие вещи, и даже люди какие–то вроде бегали на трех и более ногах.
Это зрелище почему–то вдохновило Принца. Голос у него был получше Жихарева, хоть и не такой громкий. Пел побратим по–своему, и Жихарь понимал слова с пятого на десятое. Но тоже это была песня не боевая, а про доброго молодца, который ждет в каменном застенке лютой казни за то, что зарезал свою же возлюбленную, и что все в мире так делают, да не все попадаются.
Песня достала богатыря до самого сердца, исторгла непрошеные слезы. Он утирал глаза рукавом, а потом устыдился, встал во весь рост и, подойдя к краю помоста, помочился, норовя угодить в какую–то ему одному понятную цель.
– На ветер не поправился, – осудил он сам себя и застегнулся.
Этакого геройства Принц потерпеть не захотел, но и повторять подвиг побратима счел неприличным. Будущий король вылез еще дальше и стал карабкаться по веревочной сетке вверх, даром что шелк был обжигающе горячий. Жихарь в лихом и бессознательном прыжке успел ухватить его, падающего, за штаны. Они оказались на диво крепкими, торговец не обманул.
Сгоряча богатырь заехал Принцу по скуле, и Яр–Тур даже не заметил этого!
– Я пытался поймать птицу за крыло, – объяснил он, когда вспомнил наконец человеческие слова.
– Ты лучше тут, в середке, ютись, – посоветовал Жихарь. – Мы еще летать не обвыкли, нам с птицами спорить рановато. Ничего, дай срок – начнем орлов имать, хватать, свяжем на снизку, и пусть нас по воздуху тянут, как бурлаки, в нужную сторону. А то ведь несемся без руля, без ветрил, может, нас назад тянет, а я там ничего не забыл.
Он достал золотую ложку и сверился. Ничего, терпимо, ветер нес их пока в надлежащем направлении, разве чуть сносило на закат.
