– Дети у меня… Дети… – и разрыдалась вдруг так горько, что, не в силах продолжать, тут же и спустилась снова. У Руала болезненно сжалось сердце.
Плачущую женщину сменила молодка в многоярусных бусах:
– Слушайте, соседи! У меня в огороде листика целого не осталось! Что же это, а? – А ихнюю земельку и не тронуло, только дождичком подмочило! Так что нам, ждать, пока эти колдовские морды пожар на нас нашлют или чуму? Да бить их надо!
– Бить! Бить! – завопила осененная счастливой мыслью толпа.
– Бить, – продолжала женщина, – и хлеб ихний себе забрать, чтобы по справедливости было! А то гляди ж ты – только дождичком подмочило!
Руал озирался, вглядываясь в лица. Все были вдохновлены, все орали, всем было за что мстить. Руал вспомнил приютившую его вдову, голенастых девчонок и мальчишек-рыболовов.
На бочку тем временем вылез здоровенный хмурый человек, которого приветствовали криками:
– Скажи, кузнец! А ну, скажи!
Кузнец обвел всех тяжелым взглядом из-под щетками торчащих бровей.
– А что… скажи… – проговорил он неожиданно высоким голосом. – Я там своих парней послал горн раздувать… До ночи накуем пик железных, сколько успеем. На чернокнижника с голыми руками не попрешь… А вы несите в кузню косы поломанные, мечи будут… Мы не ягнятки, вот что! Измываться не дадим!
Толпа загудела:
– Правильно! Хватит терпеть!
– Не достанет пик – с топорами пойдем!
– Бить пчелятников, бить!
Ильмарранена сильно толкнули в спину: кто-то пробирался вперед, кто-то отходил, и образовавшийся водоворот вынес Руала так близко в бочке, что тяжелые кузнецовы ботинки оказались у него прямо перед лицом.
– Бить колдунов, – подытожил кузнец, – завтра, как рассветет, соберемся у кузни, разберем оружие и вдарим! Хватит языками плескать, языком чернокнижника не проймешь… Утром пики будут и мечи!
Толпа закивала, соседи хлопали друг друга по плечам, благословляя на бой. Бочка опустела, Руал видел вблизи ее истоптанное днище, темные доски и ржавые обручи. При желании он мог дотронуться до нее рукой.
– У меня зять оттуда… – тихо сказали у него за спиной. – Никакие они не колдуны. У них тоже дети…
Другой голос перебил:
– А что мне до чужих детей? Лишь бы своих пять душ прокормить…
– Бить! Бить! – кричали отовсюду.
Руал смотрел в землю. Расправа, подумал он, одна большая расправа всех над всеми. Я расправился, надо мной расправились…
Вспомнились крутые бока глиняных горшков, расписанных цветами и пчелами. Ровные ряды ульев…
Он опомнился, уже стоя на бочке. К нему разом повернулось две сотни голов, настороженно нахмурились брови, презрительно оттопырились губы.
– Опомнитесь, – сказал Руал, – какие они колдуны. Я странник, я был там и видел. Они не виноваты, вы же сами знаете!
– Вон! – крикнул кто-то один, и сразу его крик подхватил десяток голосов:
– Вон! Пошел вон, приблуда!
– Остановитесь! – крикнул Руал. Его схватили за ноги сразу несколько человек. Бочка пошатнулась.
– Оста… – кричал Руал, уже видя, как в дом вдовы врываются громилы с железными пиками и белыми от ненависти глазами. Как разлетаются ульи, падают в пыль расписные черепки…
– Люди! – закричал Ильмарранен, осененный внезапной мыслью. – Бойтесь знамения! Я гадальщик и ясновидец, бойтесь знамения!
Его уже стащили с бочки за ноги, опрокинули на землю.
– Я вижу! – кричал он что есть силы. – Я гадальщик и ясновидец! Бойтесь знамения, ибо оно знаменует смерть!
Его дважды ударили ногами, связали чьим-то поясом и заперли в сарае – «чтобы не донес пчелятникам».
Весь вечер в кузне, стоявшей в стороне от поселка, кипела работа. Весь вечер Руал Ильмарранен пытался освободиться.
Сгустилась темнота, притомившиеся вояки собрались в трактире, и Руалу из его сарая была слышна их пьяная похвальба.
Ночь была темная, безлунная, по небу бешено неслись стаи туч, то обнажая, то прикрывая редкие холодные звезды. Крики в трактире утихли прежде, чем Руал ухитрился-таки стянуть с запястий чужой, цепкий пояс. На его счастье, дверь сарая неплотно прилегала к проему, а петля, на которую снаружи был наброшен железный крючок, шаталась, как гнилой зуб. Изрядно ободрав руки, Ильмарранен выдернул ее и покинул узилище.
Из трактира доносился мощный, многоголосый храп. Ни огонька, ни свечки не мерцало в тусклых окнах осевших в землю домов. Руалу предстояло найти кузню.
Он видел ее, входя в поселок, он знал, что она стоит на отшибе, но несколько раз отчаялся, блуждая впотьмах чужими улицами. В последний момент судьба сжалилась над ним, покосившиеся дома расступились, и взойдя на небольшой пригорок, он увидел впереди, во впадине, темное строение. У подножья пригорка была свалка, на куче хлама белел лошадиный череп и выгибались дугой обнаженные ребра. Руал вздрогнул.
Кузню специально построили в отдалении, чтобы звон и лязг не тревожил соседей. Сейчас это было как нельзя кстати.
У кузни было пусто – воинствующие сельчане, кузнец и подмастерья спали сейчас тяжелым пьяным сном и видели во сне победу. На всякий случай Руал прислушался, постучал тихонько, потом вошел внутрь. Наощупь, пачкая руки пылью и паутиной, нашел лампу и огниво. Затеплившийся огонек осветил гору оружия, сложенного у стены.
В странствиях Ильмарранену не раз приходилось помогать кузнецам. Он знал, как раздуть горн. Ему приходилось спешить.
Неслись тучи по черному небу. В рваные дыры между ними равнодушно смотрели звезды. Пот заливал лицо Ильмарранена.
Спал поселок. Спали некрасивые, издерганные нищетой и придирками мужей женщины. Спали бледные, вечно испуганные дети. Храпели их отцы, встречающие утро битвы в трактире…
Когда первые признаки приближающегося восхода пробились сквозь тучи, Руал уже снова лежал в своем сарае, успокаивая дыхание после отчаянного бега. Оставалось надеяться, что никто его не видел.
Он снова намотал чужой пояс себе на запястья. Железный крюк, запирающий дверь, был на месте, в расхлябанной петле. Руал лежал, кусая губы, прислушивался, напряженно ждал.
Он слышал, как проснулись пьяницы, как, несколько поостывшие за ночь, они подбадривали друг друга ругательствами в адрес «пчелятников», как ворчали собравшиеся женщины, как все отправились в кузню, за оружием. Некоторое время после этого он ничего не слышал, потом раздались быстрые шаги и дыхание запыхавшихся людей. Отлетел крючок, распахнулась дверь.
– Эй, ты, провидец… А ну иди-ка, люди на тебя посмотреть хотят…
На пороге стояли двое – один, по-видимому, подмастерье кузнеца, другой – долговязый парень, которого Руал видел накануне в толпе. Оба казались растерянными и напуганными.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
