Даже десяток баронов не удержали бы меня от позорного бегства, если бы в этот самый момент в голове моей не прозвучал явственно голос Ларта: «Ты будешь играть эту роль до конца! Только попробуй струсить!» Ладони, судорожно сжимающие баронову пику, взмокли, как хребет каменотеса. Путь к отступленью был закрыт.
Зверь тем временем подходил все ближе, лошадь подо мною дрожала, как осиновый лист, но стояла на удивление смирно. Я поднял руку с пикой и сразу понял, что промахнусь.
Чудовище выбросило раздвоенный язык из клыкастой пасти и замолотило им по воздуху, будто дразня меня. Я решил, что если бить, то только в эту самую пасть.
Зверь был уже прямо передо мной. Я неуклюже размахнулся и ткнул пикой, стараясь попасть в язык.
Вслед за этим неотразимым ударом я ожидал мгновенной смерти, но чудовище, к моему удивлению, отпрянуло и вроде бы смутилось. Ободренный первой удачей, я пришпорил лошадку и ткнул пикой еще раз, норовя задеть круглый желтый глаз.
Чудовище заморгало, застучало по земле чешуйчатым хвостом и снова отступило. За моей спиной послышались ликующие крики.
Теперь чудовище пятилось, а я наступал, размахивая своим оружием и тоже выкрикивая что-то грозное и удалое. Быть героем оказалось проще, чем каждый день колоть дрова.
Ликующие крики отдалились – я, по-видимому, здорово увлекся преследованием своего страшного с виду, но робкого врага. Пора было подумать о победном возвращении.
И в этот момент зверь взлетел. Примолкнув было, свидетели нашего поединка разразились воплями ужаса.
Крылья зверя были небольшими, перепончатыми, он летал тяжело, но уверенно. Секунда – и красный раздвоенный язык полоснул меня по щеке, как лезвие. Я закрыл лицо рукой и выронил пику, а лошадь взвилась на дыбы и сбросила меня с седла.
Я лежал в высокой траве, дрожа, корчась, а надо мной нависало покрытое чешуей брюхо. Вот брюхо отодвинулось, и на его месте очутилась морда с глазами как плошки и клыкастой пастью. Я застонал от ужаса и закрыл глаза ладонями.
Ужасная когтистая лапа отодрала от моего лица сначала одну руку, потом другую. Плошки вперились в меня пристально, будто ожидая ответа на важный, только что заданный вопрос. Взгляд этот все больше наполняло раздражение, и тут я заметил, что одна надбровная дуга у чудовища выше другой и как бы изогнута. Приподнявшись на локтях, я жадно высматривал другие, не замеченные раньше детали, делавшие ужасную морду зверя неуловимо похожей на знакомое мне до мелочей лицо. И, наконец, со всхлипом облегчения рухнул назад в траву:
– Хозя… ин…
Одновременно с облегчением пришла обида, горькая обида за пережитый страх ожидания смерти. Я лежал в траве и плакал.
Чудовище отпрянуло, поднялось над землей и описало круг. Потом, снова нависнув надо мной, не терпящим возражений взглядом указало на валявшуюся рядом пику.
Всхлипывая, я встал и подобрал оружие. Зверь поднялся повыше и с оглушительным воем ринулся на меня. Обливаясь слезами, я механически выставил пику перед собой. Немного не долетев до нее, чудовище имитировало смертельный удар, отскочило, сотрясаясь от гребня до хвоста, несколько раз метнулось – нарочито театрально – и, сотрясая воздух предсмертным ревом, улетело прочь.
Зрители, наблюдавшие эту сцену издалека, вторили ему победными криками.
После чествования, после публичного баронового признания, что магия, мол, есть величайшее сокровище живущих, после поздравлений, восхвалений моему мужеству и волшебному мастерству я остался, наконец, с Лартом наедине.
Топился камин. Я смотрел в огонь, а Ларт расхаживал по комнате у меня за спиной. Слушая его шаги, я бессознательно водил пальцами по длинной жгучей царапине у себя на щеке – там, где коснулся кожи раздвоенный красный язык.
– Это было необходимо, – сказал Легиар из темноты.
Я не ответил.
– Ты вел себя хорошо, – повысил голос Ларт.
Я смотрел в огонь. Тогда он подошел и уселся рядом – на пол.
– Послушай, – сказал он напряженно. – Это ОЧЕНЬ важно. Над миром нависла угроза… Теперь я почти уверен в этом. Ты помнишь Орвина? «Огонь, загляни мне в глаза»? Он первый понял, в чем дело, когда заржавел золотой амулет… Я слишком долго не верил… Теперь она на пороге. Она, эта проклятая Третья сила. Она ищет своего Привратника. А знаешь, кто годится в Привратники? Маг, который не маг. А кто это?
Он перешел на шепот. Я пока не понимал, к чему он клонит.
– Ну подумай, что значит – маг, который не маг? Я вот думал…
Он вскочил и опять принялся расхаживать, нервно потирая руки и смятенно бормоча. До меня долетали обрывки фраз:
– Если это не… Он подходит, конечно. Но – нет. Там все кончено, он вышел из игры… Вышел, сметен с доски, его мы во внимание брать не будем… Все! – он тряхнул головой, будто выбрасывая из нее ненужную мысль. Потом подошел и снова уселся рядом:
– Маг, который не маг… Возможно, сейчас это – ты.
Я поднял на него расширившиеся глаза.
– Возможно, я сказал… Есть вероятность… Откуда мне знать, как она отбирает этого своего Привратника? Может, она интересуется всеми магами, которые не маги? Я устроил ей это… как мог. Пусть она заинтересуется тобой, пусть она себя проявит… Мы ловим Третью силу на живца, а что остается делать?
Он перевел дух и увидел наконец выражение моего лица. Вздохнул в сердцах, сказал другим тоном:
– Послушай, неужели ты на самом деле думаешь, что какая-то тварь способна навредить человеку, который находится под защитой у Легиара? Будь она Третьей силой или даже Четвертой, ты меня просто оскорбляешь своим страхом! Твое дело – держаться роли… Теперь ты понимаешь, НАСКОЛЬКО это важно?
В этот момент в дверь быстро, смятенно заколотили:
– Господин волшебник! Вас хозяин зовет!
Барон, окруженный домочадцами, стоял посреди обеденного зала в мятом халате. Он поднял нам навстречу смятенные, полные страха глаза:
– Господин волшебник… Что это?
Перед ним лежала на столе груда золотой фамильной посуды, сплошь в бурых пятнах ржавчины.
Замок был парализован ужасом. Заржавело обручальное колечко баронессы, золотой колокольчик у входа, все драгоценности в шкатулках, все золотые монеты в кошельках. Парадные гобелены, вышитые золотом, роняли на пол крупинки ржавчины.
– Знамение, – шептал Легиар бледными губами, – это – знамение.
Он тяготился, если приходилось переночевать дважды под одной крышей. Дорога стала ему родным существом, она грела ему пятки, шутила, петляя и неожиданно сворачивая, развлекала и хранила. Попутчики делились с ним хлебом, он делился с ними всем, что успевал заработать, останавливаясь ненадолго в деревнях и местечках. Если оставалось в котомке немного еды, он мог и не проситься на ночлег, а просто шел всю ночь, не уставая, ничего не боясь. Дорога помогала ему.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
