– До первой, – невесело усмехнулась девушка. – Вторую я с тех пор себе уже вернула. Могли вообще отобрать кольцо, но на это у отца, как видно, рука не поднялась. А решал он – Гроссмейстер тогда серьезно болел (как раз очередная пандемия коронавируса разразилась), и отец его замещал.
– Так за что, все-таки, подобные строгости? Если это, конечно, не секрет.
– Ага, секрет. В курсе которого в Ордене каждый второй – не считая каждого первого… И я даже знаю, кто разболтал – имя сплетницы начинается на «Зуль» и заканчивается на «фия». Ну да это уже неважно. Сейчас расскажу, короче – только еще один коктейль попрошу, – отодвинула она от себя высокий фужер с тонкой соломинкой, торчавшей из оставшихся на дне розовых ягод и зеленых листиков – натуральной, не пластиковой.
Я покосился на собственный бокал – тот был еще полон почти наполовину. Тем не менее, подошедшая официантка предложила повторить мне пиво – получив, впрочем, в ответ неуверенный, но отказ.
– Как-то так сложилось, что Машине я пришлась по нраву, – начала рассказ Полина, когда ей наконец принесли заказанный напиток – на этот раз ягодки в фужере были голубыми, а листики – желтыми. – Но в текущей версии реальности – похоже, особенно. В первый раз меня послали на миссию в восемь лет – в паре с отцом, кстати. По легенде я там, правда, приходилась ему не дочерью, а сироткой-крепостной, которую он – тульский помещик – выиграл в карты. Забавное у нас тогда вышло приключение – ясное дело, всей опасности я в силу возраста не осознавала… Ну да не суть. Машина выбирала меня еще дважды подряд, потом последовала небольшая пауза, затем еще одна заброска – и снова пауза, уже на несколько лет. В четырнадцать Машина обо мне опять вспомнила… В общем, к выпуску из Интерната я намоталась на миссии на полноценный пятый градус. Официально мне его, правда, не присвоили – ждали совершеннолетия – но все, кому положено, о нем знали. А за год до окончания школы я встретила мальчика. На полгода меня старше. Обычного человека, не Столпа…
– Это как же он тогда оказался в Интернате Ордена? – не понял я.
– А он и не оказывался. Интернат – не тюрьма, время от времени нас выпускали подышать воздухом свободы. Там мы с Тёмой и пересеклись. Первая любовь, все дела. Часы и минуты, что мы проводили вдвоем, были счастливейшими в моей жизни… – словно споткнувшись, она замолчала, а я вдруг поймал себя на мысли, что слушать об этом Тёме мне не то чтобы неприятно… Как-то дискомфортно. Ну в самом деле, я же не рассказываю Полине о своих отношениях с Ольгой или той же Ирочкой! – А потом, после очередного Скачка, оказалось, что Тёма погиб, – снова заговорила девушка, отпив из своего фужера. – Уже месяц как. Попал под грузовик… Я была в отчаянии! Хотела тоже броситься под колеса. А тут Машина назначила меня на очередную миссию. И я подумала: крутись Уроборос, я же повелеваю временем! Меняю историю! Что мне стоит изменить один лишний эпизод?
– Твой отец мне как-то говорил, что такое невозможно, – заметил я, вспомнив тот наш разговор с Эф Эф – о судьбе моих родителей.
– Не только тебе. И был совершенно прав, скорее всего… Но мне казалось, что я все продумала. Незадолго до своей гибели Тёма нашел на чердаке одного старого дома клад. Ну, как клад – чугунок с ржавыми железками и, может, парой медных монеток. Как раз примерно из времени, в которое меня посылали. И место почти совпало. И я решила подложить в тот чугунок письмо. В котором предостеречь Тёму. В прошлом подложить, разумеется.
– Не факт, что он бы поверил такому странному посланию, – с сомнением заметил я.
– Написать так, чтобы все сработало, было меньшей из проблем. Куда сложнее – проникнуть на нужный чердак. Да еще так, чтобы не вызвать подозрений у наблюдателей Ордена. Но я справилась… Почти. На пункте должен был сидеть Витек Панкратов – я договорилась, что он меня прикроет. Кое-что обещала… Не важно что. Кое-чем пригрозила – тоже неважно чем. И он, в общем-то, не подвел. А вот я облажалась. Хотя, казалось бы, все предусмотрела! Помимо бумажного письма подбросила лазерный диск и глиняную табличку с надписью… Но поток времени так просто не обманешь… – Полина снова ненадолго прервалась, потянувшись к бокалу. Шумно свистнув соломинкой, продолжила: – Бумага промокла и письмо сделалось нечитаемым. Глиняная табличка рассыпалась – Тёма ее даже не опознал, принял за налетевшую грязь. А диск, как потом оказалось, он просто не стал брать – видно, решив, что тот портит старинный имидж находки. Потом я нашла этот проклятый диск на чердаке, но файл все равно не открылся – наверное, носитель тоже испортился за двести с лишним лет… Вот такая печальная история, – подняла на меня глаза девушка – и тут же снова их опустила, но я успел заметить, как блеснула слезинка. – При этом в прошлом меня даже не спалили. Но, должно быть, Зуля – почти уверена, что это была она – нашла в спальне черновик письма, который я второпях забыла сжечь – и настучала интернатским воспитателям. Жуткий вышел переполох! Все наперебой завопили об угрозе парадокса. Началась проверка. Витьку влетело – но он как-то отмазался. А меня чуть не выгнали из Ордена… Крутись Уроборос! Лучше бы выгнали, но Тёма прочел то мое письмо…
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})
– Так ты бы даже не узнала, прочел он его в очередной реальности или нет, – покачал головой я. – Уж поверь человеку, прожившему жизнь без кольца… Или, когда его отбирают, память продолжает накапливаться?
– Не знаю, – пожала плечами Полина. – Но что-то, ясное дело, меняется. Впрочем, ты же как-то жил?
– Приспособился, – хмыкнул я. – Но жизни такой и врагу не пожелаю.
– Я понимаю… – кивнув, прошептала девушка. – Наверное, понимаю…
В пальцах Полины хрустнула, переломившись пополам, коктейльная соломинка – когда девушка успела достать ее из фужера, я и не заметил.
* **
Этой ночью мне снилось, что я на миссии – уговариваю Пушкина зашифровать в стихах сообщение для моих родителей. Поэт упирается, выдвигает одно возражение за другим, но ни одно из них не кажется мне убедительным. Время от времени в комнату входят Федор Федорович, Виктор, Горислав, Полина и даже Ольга с Ковальским (последние двое – вместе, чуть ли не под ручку) – и все как один горячо поддерживают упрямца Пушкина. В конце на лошади в двери въезжает Зуля – причем вся в гипсе, как в скафандре, только лицо виднеется.
«Не соглашается?» – спрашивает, кивая на Александра Сергеевича. Голова у нее закована нацело с туловищем, но каким-то образом двигается.
«Нет», – развожу я руками.
«Так убить его за это мало!» – заявляет Зуля.
В руках у нее откуда-то появляется допотопный автомат – как у гангстеров в американских фильмах. Очередь прошивает Пушкина – но тому все нипочем.
«То, что мертво, умереть не может! – хихикает поэт, пожевывая гусиное перо. – Отличная фраза, кстати – надо будет в «Евгении Онегине» использовать. Или в «Руслане и Людмиле»? Как думаешь, где лучше будет смотреться?»
Затем все повторяется снова – раз, другой, третий… Я то забываю какие-то аргументы, то снова их вспоминаю, то изобретаю новые – только все без толку: помогать мне Пушкин не желает категорически.
Что характерно, Ирочки в моем сне не было. Зато утром меня ждало ее сообщение в мессенджере:
«Встретила классного парня. Прости. Не звони и не пиши. Но разрешаю иногда вспоминать. Удачи, было неплохо», – и еще две строчки разнообразных смайликов, разглядывать которые внимательно я не стал.
Тоже спишем на происки коварного Эф Эф?!
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})
Глава 17
г.Москва, июль 20** года
Текущий поток времени
– Уроборос тебе в дышло, что ты тут забыл, парень?
Застигнутый врасплох, я затравленно обернулся: в дюжине шагов за моей спиной в седле своей каурой, мрачный, как грозовая туча, возвышался инструктор верховой езды… Редкий случай: я так до сих пор и не запомнил его имени. Из потаенных глубин сознания всплывало лишь чуднóе отчество: Эрастович.
