За эти дни Диана уже как-то и отвыкла от большого количества незнакомых людей, потому вдруг занервничала, и подумала — нет ли среди незнакомцев тех, кто ее обидит? И тут же отбросила эту мысль — зря, что ли, мама собирается устроиться жить в деревне? Значит, там хорошие люди. И Диане с мамой ничего не угрожает. Ну а если попадутся какие-нибудь плохие… Диана знает, что ей делать! У нее есть черная-пречерная песенка! Такая черная, что и чернее некуда! Как сажа из печки! И если Диана им ее споет… мало гадам не покажется, точно!
Под горку санки катились ходко, едва не обгоняя маму. А потом мама сделала то, чего Диана не ожидала — она вдруг остановилась, подошла к Диане, подняла ее — легко, как чайник или кастрюлю, и уселась в санки сама, довольно хихикая и подмигивая Диане сразу обоими глазами поочередно. Пристроила Диану впереди себя, и… оттолкнулась ногами!
О-о-о… как неслись эти санки! Снежная пыль в лицо, ветер морозит щеки — Диана визжит от восторга, мама хохочет, Кахир серой тенью несется сбоку, скалясь и пытаясь ухватить за рукав! Это было просто… просто… изумительно! Радость! Счастье!
Как хорошо жить! Как хорошо! — эта мысль засела в голове Дианы, и когда они влетели в сугроб на повороте и рыбками вылетели из санок, кувыркаясь по мягкому снегу, Диана все равно повторяла: Как хорошо жить!
Потом они отряхивались, хихикая, как две нашалившие сестренки, а затем, сбив снег, споро пошли по направлению к первым домам, до которых оставалось совсем уже недалеко. У лесопилки, где несколько мужчин ворочали здоровенное бревно, Уна помахала рукой гомонящей толпе лесорубов, и те ответили, дружно помахав им в ответ. Диана тоже махнула, но запоздало, что впрочем ничуть ее и не расстроило. Все равно она никого из них не знала.
***
Но Диана ошиблась. Один из мужчин отделился от толпы, бегом пересек расстояние от лесопилки до двух путниц и с разгону плюхнулся на колени, сложив руки в молитвенной позе.
— Лекарка, милая, прости меня, дурака! Я же не хотел напугать девочку! Я не со зла! Выпил немножко, вот и полез, хотел пошутить! Убери заклятие, пожалуйста! Убери!
— Какое заклятие? — Уна сделала вид, что не понимает — Я не накладывала на тебя никакого заклятия, клянусь чем хочешь! Вот, дочкой клянусь! Ты же догадываешься, что я не клятвопреступница и не буду рисковать, клясться дочкой? Так вот клянусь моей Дианой, что не накладывала на тебя никакого заклятия!
— Да?! — озадаченно почесал затылок парень — А кто тогда наложил? Я ведь теперь вино не то что пить — в рот взять не могу! Меня сразу рвет! Надо мной смеются все! Мол, что за мужик, раз выпить не может! Стыдоба!
— И что, все вот так прямо и стыдят? — строго спросила Уна, глядя в глаза парню — Прямо вот: плохой парень, не выпивает?
— Хм-м… нет, конечно! — смешался парень — Многие хвалят. Говорят, за ум, мол, взялся, что от пьянки одни беды, а я теперь завидный жених — не пью ведь! Но парни смеются! Как теперь жить?
— Дурак ты — мрачно сказала Уна — Тебе радоваться надо, что так получилось, что боги отвадили тебя от вина! Сколько наших мужиков погибли из-за того, что напились? Сколько деревом придавило, потому что по-пьянке проморгал, не успел отскочить? Сколько обморозились из-за того, что напились и вовремя не почувствовали холода? А сколько замерзло насмерть, уснув по пьяному делу? И ты теперь говоришь, что над тобой смеются?! Да ты должен над ними смеяться! У тебя дар богов — трезвенность! Они сопьются, станут больными, никому не нужными, а ты останешься здоровым и сильным! И сколько денег ты не пропьешь, принесешь в семью! Правильно — теперь все девки твои! Потому они и завидуют! Потому и злопыхают! А тебе надо быть умнее. Понял?
— Понял, Уна… — парень на глазах просветлел, повеселел, но все-таки остался на коленях. Поймал руку Уны и поцеловал — Боги, или не боги… а тебе спасибо! И парня спасла, и вот… подарок мне сделала. Благослови тебя боги, красавица! Ты самая красивая во всей округе!
— Да ну тебя… — Уна вдруг смутилась, вырвала руку и пошла к Диане, которая стояла чуть поодаль, держа за шею Кахира. Отойдя шага на три, вдруг обернулась — Давай, парень, живи! И не слушай глупцов. Все у тебя будет просто замечательно! И парням мой привет передавай. И скажи — будут смеяться над тобой, я так сделаю, что они в штаны будут гадить, только лишь захотят в сортир! Так пусть и знают!
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})
Глянула в округлившиеся глаза парня, спохватилась:
— Ладно, ладно — шучу я! Шучу!
Взяла веревку от санок в руку, и скомандовала Диане:
— Полезай в санки, нам еще долго идти. Ножки натрудишь, пока дойдем.
Идти им и правда далеко — через всю деревню, на взгорок. Но это ничего. Главное, чтобы по дороге Кахир никого не порвал. Обычно, когда Уна шла в село, она оставляла Кахира за околицей — пусть бегает, нечего ему делать в деревне. Как только он там появляется, собирается толпа собак буквально со всех дворов, начиная от самых что ни наесть брехливых шавок, и заканчивая охотничьими собаками — лайками, гончими, и здоровенными, похожими на Кахира волкодавами. Кроме тех собак, разумеется, что привязаны и не могут выбежать со двора. Как они его умудряются почуять — для Уны есть большая загадка. Но только стоит ему появиться — шуму будет на всю округу.
Трогать его они опасаются, даже толпой — что та толпа против короля леса? Он по молодости дал трепку не одному десятку собак — когда она еще брала Кахира с собой в село — и с тех пор ни старые, ни молодые собаки трогать его не осмеливаются. За исключением, может быть, самых молодых и самых глупых псов. На их беду. Кахир особой жалостью не отличается. Если бой до смерти — значит, противнику конец. Без вариантов.
В этот раз он отказался покинуть Уну и Диану. Обычно Уна просила его остаться дома, побегать, пока она ходит по делам, но в этот раз он только тихо рычал и никуда от Уны не пошел. Так и бежал рядом всю дорогу, и в село с нею вошел. Поняв, что Кахир не собирается уходить (видимо, он чувствовал себя виноватым за то, что оставил их с Дианой одних, когда напала банда разбойников), Уна попросила его, чтобы он не убивал собак и не кидался на прохожих, если те с ней заговорят или близко подойдут. Кахир ее выслушал, прищурил глаза, высунул язык, втянул его, и громко, с привизгом зевнул. Затем оскалил зубы и побежал по дороге, принюхиваясь по ветру. Это могло означать, что он согласен исполнить просьбу Уны, а могло: «Да не пойти ли тебе по известному адресу?» Уна не могла заставить пса исполнять те, или иные команды. Она могла его только просить. Как друга.
Вот и сейчас — стоило троице оказаться на окраине села, и тут же откуда ни возьмись налетела стая собак — штук пять разноцветных, разношерстных псов лаяли так оглушительно, и так яро перли вперед, что Уне стало не по себе, а Диана, которая никогда не попадала в такой переплет, пискнула и выпав из санок подскочила к Уне и уцепила ее за руку:
— Мам, я что-то боюсь!
И тут же толпа агрессоров выросла в размерах — около десятка псов пронеслись по улице и присоединились к коллегам, буквально исходящим пеной и злобой шагах в двадцати от троицы гостей. Уна даже собралась сделать то, что никогда не делала в Селе — хотела Запеть, чтобы отпугнуть оголтелый собачий хор, но в последнюю секунду передумала. Они ведь не нападают, а если нападут… тогда уже и видно будет. Не хотелось, чтобы жители села видели, как от Уны бегут собаки, от страха усеивая дорогу жидким дерьмом. Потом начнутся разговоры о колдовстве, о ведьмовстве, а оно ей надо? Она лекарка-травница, которая немного подколдовывает, но безобидно, так… для здоровья. А вот пугать собак — это уже совсем другое. Это сродни наведению порчи!
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})
Кахир вообще не обращал внимания на собак, будто бы их и не было. Как если бы решил дословно исполнять просьбу Уны — никого не драть, никого не задирать. Вот теперь и слушайте этот проклятый хор! Раз запретили гонять шавок! Он только скалил зубы — ему, похоже на то, все это очень даже нравилось, и не то что страху — Кахир не испытывал даже и никакого беспокойства.
