class="v">Открывшийся величественный вид;
Всё это Сити в нежном одеянье
Красот рассвета; кораблей молчанье,
Соборы, театры, башни, чей гранит
Между землёй и небом так блестит
Сквозь чистый воздух в розовом сиянье.
Нет, никогда луч солнца золотой
Так не ласкал земли моей раздольной,
Не видел я столь царственный покой,
А Темза не катилась так привольно.
Мой Бог! объяты зданья тишиной,
И всё, как сердце мощное, спокойно!
Жёлтые нарциссы[12]
Я брёл, как облачко весною,
Один, меж долом и горой;
И вдруг увидел пред собою
Нарциссов жёлтых целый рой —
В тени деревьев у реки
Бриз волновал их лепестки.
Толпясь, как звёзды, что сверкают,
Наполнив светом Млечный Путь,
Они вдоль берега мелькают,
Чтоб в бесконечность ускользнуть;
Их в танце тысячи сплелись,
Головки поднимая ввысь.
Танцуя рядом, даже волны
Не превзошли весельем их:
И я стоял, задором полный,
Среди нарциссов золотых.
На них бросая быстрый взгляд,
Богатству праздничному рад.
Когда же в кресле отдыхаю,
Или мечтаю в тишине,
Пред взором внутренним сверкая,
Они блаженство дарят мне.
И сердце радостью полно,
Танцуя с ними заодно.
Восторга Призрак неземной[13]
Восторга Призрак неземной,
Она явилась предо мной —
Великолепное Явленье,
И украшение мгновенья:
Как звёзды в Сумерках – глаза,
Темна, как Сумерки, коса.
Вся красота её живая —
Рассвет игривый, время мая;
Танцующий, весёлый вид
Подстережёт и поразит.
Затем увидел ближе встречно:
Дух, но и Женщина, конечно!
Её движения легки,
Свободны, девственно мягки;
Лицо, где встретились в молчанье,
И честь, и сладость обещанья;
В ней блеска нет, ей не под стать
Людей всё время восхищать,
Зачем ей хитрость, скорбь, угрозы,
Хвала, любовь, лобзанья, слёзы.
Теперь, спокойно, в круге дней
Я пульс машины вижу в ней;
Плоть, чьё дыханье глубоко, —
От жизни к смерти Спутник рока.
Крепка умом, во всём скромна,
Умела, стойка и сильна;
То Женщина, что совершенна,
Утешит, повелит смиренно;
И всё же Дух ещё, в нём свет
Сияньем ангельским согрет.
Когда я вспомнил то, что покорило…[14]
Когда я вспомнил то, что покорило
Империи, как сникнул чести дух,
Когда мечи сменили на гроссбух,
А золото науку заменило, —
Страна моя! мне просто страшно было.
Моя ль вина? Но я к тебе не глух.
Огонь в сыновнем сердце не потух,
И совесть эти страхи пристыдила.
Тебя должны ценить мы, коль оплот
Нашли в тебе, неся благое бремя;
Как был обманут я в любви своей:
Не странно, коль Поэт в иное время
К тебе среди раздумий обретёт
Привязанность влюблённых иль детей!
Из «Стихотворений в 2-х томах» (1815)
Март[15]
Петух кукаречет,
Синицы щебечут,
В источниках – плески,
На озере – блески,
Заснуло на солнышке поле.
И дети, и деды
В труде непоседы;
Огромное стадо
Без устали радо
Пощипывать травку на воле.
В весеннем сраженье —
Снегов отступленье,
Им худо на склонах
Холмов обнажённых;
Для пахарей скоро раздолье:
В горах уж веселье,
В ручьях – новоселье;
И тучки бледнее,
И небо синее;
Закончился дождь на приволье!
Сэмюэль Тейлор Кольридж[16]
(1772–1834)
Строки о прекрасной весне в деревне[17]
О мой ручей, журчащий круглый год,
Хвалю твою прохладу чистых вод.
Спасаясь от полуденного жженья,
С венком из пиерийского цветенья[18],
(Пока я не покинул сей приют)
Украшу я исток твой мшистый тут.
Ты в чаще не журчишь непроходимой,
Чтоб снять печаль дриаде нелюдимой;
В глуби пещер ключом незримым бьёт
Не твой источник, увлажняя грот.
Долины гордость! поишь ты весь день
Все хижины окрестных деревень.
Заполнили твой берег громким криком
Проказники с эльфийским нежным ликом,
Покинув класс, они бегут спускать
Бумажный флот, твою волнуя гладь.
На дудочке играет с грустным взглядом
Селянин, опершись на посох рядом,
Иль молкнет, чтоб с надеждой и в тоске
Шаги любимой слышать вдалеке:
Уже давно зовёт её хозяйка,
Но пуст кувшин хорошенькой лентяйки.
Мой скромный друг! средь гальки ты играешь,
О прошлой неге память возвращаешь,
Когда Надежды заблистал рассвет,
Так радостно; спаси от новых бед,
Что по душе моей скользили тенью,
Как облака по твоему теченью.
Ключ жизни, ты искрился в час дневной,
Иль как боа сребристый под луной;
А ныне ты бежишь под куст колючий,
Иль пенишься, срываясь с горной кручи!
Из сборника «Лирические баллады» (1798)
Темница
То предки возвели для человека!
Так мы являем мудрость и любовь
К несчастному, что грешен пред нами,
Невинный, может быть – а коль виновный?
Излечит ли одна тюрьма? Господь!
Коль в грешном поры сузились и ссохлись
От нищеты, невежества, все силы
Его назад откатятся, как волны;
И станут вредоносными, ему
Неся болезнь и гибель, как чума.
Тогда мы призываем шарлатанов:
Их лучшее лекарство! – поместить
Больного в одиночество, где плача,
С лицом угрюмым, под тюремный лязг,
Он смотрит сквозь пары своей темницы
В зловещем сумраке. Вот так лежит
Он среди зла, пока его душа,
Несформированная, станет
