Как бы то ни было, но сбор все-таки идёт и сборщики возвращаются на Афон с деньгами. На эти деньги монастыри покупают себе корабли, строят церкви и ведут тяжбы. Знают старцы, что с большим трудом достаются им эти доброхотные подаяния, но считают этот труд неизбежностью.
– У нас народ бедный, толкуют они: – с него жалко и брать много; а вот кабы в Россию…
Россия для Афона золотоё дно и сборщики едут туда с полною уверенностью на огромный сбор, потому что благочестие на Руси ещё не оскудело. Приезжают они к нам обыкновенно с частями животворящего древа и св. мощей, с большими запасами крестов, чёток и картин святогорских. Каждый из нас по нескольку раз встречал здесь этих иноков с робкими взглядами, в порыжелых рясках и низких камилавках. Эти-то люди имеют громадное значение на Руси и с глубоким благоговением принимает и слушает их наш люд православный. Много у нас и своих сборщиков из разных русских монастырей, но они не имеют такого авторитета; на них смотрят именно как на своих, «а эти, сердечные, в Афоне были, Царьград видели, – в них, значит, и благодати больше.» Такому благодатному сборщику во всём поверят, только рассказывай, ну и начнёт он рассказывать народу про чудеса великие, про турок, про заступничество царицы небесной, про то, наконец, как эта царица явилась ему во сне, и велела обратиться к русским за помощью. А мужику всё это занятно кажется, точно он житие какое читает, по сердцу у него благодать ходит, а сбор между тем растёт и растёт. А много великих дел могли бы сделать на Руси эти люди, если бы они имели хоть каплю образование и если бы видели в своей пропаганде не одну только денежную цель. Народ смотрит на них, как на представителей мудрости афонской, по ним судит об остальных подвижниках св. горы. Силою своего авторитета, они могли бы просветить и очистить религиозный смысл народа, а между тем оказывается, что они только более затемняют этот смысл, что в награду за гостеприимство, они проводят в народ одно невежество, дают крепкую поддержку его суеверию и за всё это берут деньги, и большие деньги. Ходят они таким образом из села в село, от Архангельска до Астрахани и Камчатки, служат молебны, читают разные заклинанья и изгоняют бесов, рассказывая при этом разные были и небылицы. Один из таких сборщиков однажды до того увлекся своей пропагандой, что вздумал постригать наших баб деревенских в монахини, взимая за это с каждой по золотому. Четыре бабы успел постричь он, на пятой едва не попался и принужден был искать спасение в бегстве.
Убедившись в легковерии нашего народа и придумывая средства к увеличению сбора, эти представители Афона часто увлекаются подобным образом и увлечение их иногда доходят до последних границ терпимости. Из множества фактов подобного увлечения, расскажу один факт, переданный мне очевидцем. Несколько лет тому назад в Казанской губернии монахи, выдававшие себя за сборщиков афонских, возили с собою по деревням большую чашу, до краёв наполненною маслом. В масле плавала косточка. Эту косточку сборщики выдавали за часть мощей какого-то святителя, а масло за миро неиссякаемое. Ополоумевший народ толпами ходил за ними и за большие деньги покупал это масло, чтобы мазаться им в случае разных болезней. Кучи денег сыпались в карманы сборщиков, но они почему-то побоялись долго оставаться в тех краях и решились отплыть со своей святыней в Нижний Новгород. Не рискуя ехать вместе с прочими пассажирами, они наняли особый пароход, под тем предлогом, что многие недостойны ехать с такой святыней. При этом, говорят, некоторые купцы неотступно просили взять их с собою, и за каждый билет на пароходе платили по триста рублей серебром. И много фактов подобного рода приходилось мне слышать, – фактов печальных, в которых, право, не знаешь чему удивляться более: ловкости ли сборщиков или легковерию нашего бедного народа? Случается, впрочем, что под именем Афонских сборщиков тут промышляют сборщики особого рода, которые обыкновенно кончают свои приключение в рудниках сибирских.
Сановные представители Афона не ходят по деревням и селам, не выпрашивают по квартирам и книжку, но сохраняют приличную сану важность. Приехав в какой-нибудь город, они нанимают особую квартиру и объявляют в газетах, что такие-то сборщики остановились там-то и принимают желающих в такие-то часы. При этом помещают они краткое описание своей обители, её редкого благочестие и непомерной бедности (при чём большею частью искажают правду [61]); затем, в заключение, прибавляют несколько душеспасительных слов. Написав такое объявление, сборщики спокойно остаются дома в полной уверенности, что деньги придут к ним сами, и деньги действительно идут. Чудноё имя Афона привлекает к ним множество сердобольных благотворителей, которые несут им посильную ленту, ради спасение душевного. Эти сборщики играют ту же роль по отношению к нашим, так называемым, образованным классам, какую играют сборщики не сановные по отношению к простому народу. Их приглашают в разные дома для молебнов и назидательных размышлений, с уважением расспрашивают о чудесах и подвигах братии афонской и здесь-то, среди набожного и влиятельного общества, окруженные общим вниманием, сборщики излагают взгляды афонские на мир, на науку, на людские отношение и прочее. Не мудрено, что набожные люди слушают эти речи как законы жизни святой, и какая-нибудь старушка долго потом остаётся под влиянием этих речей.
– Да! проговорит она в размышлении: – все это правда святая; я и сама так думала!… И в ней является благочестивое желание ещё раз послушать этих праведников и снова шлёт она за ними свою карету.
Собрав в городе достаточное количество подаяний и заметив, что дольше оставаться в нем нечего, сановитые сборщики отправляются в другие города и действуют опять таким же образом. И так переезжают они из города в город до тех пор, пока не выйдет срок, дозволенный для сбора.
Замечательно, что наши русские монахи не совсем жалуют афонских и принимают их довольно сухо. Особенно не любят их наши сборщики подаяний, у которых те отбивают значительный доход. Раз как-то мне пришлось говорить с таким сборщиком об этом предмете, и он высказал мне при этом всю накипевшую на сердце горечь.
– Наш брат, говорил он мне: – всю жизнь ходи да кланяйся по кабакам да трактирам: где выругают, где запросто вытолкают, и редко кто копеечку даст; а они сидят себе в келье, двери раскрыты, а народ к ним валом валит, да всё не простые какие нибудь, а господа.
– И много жертвуют?
– Да средним числом целковых по сту в день будет. Что золота да серебра одного нанесут, утварь разную, подсвечники, чаши, евангелие с каменьями, ризы – видимо невидимо. Сиди только да принимай. А вот нашему брату, так небось и издали не покажут вещёй таких: стянет, думают… Целую жизнь ходи озираючись, что сраму-то одного наберешься…
– Зато ведь они с горы афонской.
– Так что-ж, что с горы? Бог-то разве не везде один?… – Нет, у нас только на иностранное мода, а свой человек хоть лоб разбей: толку не будет.
Конечно, в этой желчной исповеди отчасти выразилось оскорбленное самолюбие и религиозный патриотизм нашего сборщика, но правда и то, что афонские сборщики, почти без всякого труда, собирают в России огромные суммы денег и привозят на Афон по нескольку тысяч русских полуимпериалов, кроме драгоценных вещей.
К несчастию для Афона, не все эти деньги доходят до места назначения, потому что не все сборщики смогут сохранить в этом деле полную добросовестность, тем более, что искушения-то слишком велики. Некоторые из них, побывав в мире, почувствуют к нему особенную привязанность, с которой трудно спасаться на Афоне; поэтому, сдав в свой монастырь главные капиталы, они возвращаются в мир, для поступление в какой-нибудь мирской монастырь и на этот случай, конечно, оставляют себе маленький запасец. Иному и на Афоне деньги нужны, не говоря уже про штатные монастыри, где без денег – беда, а даже киновиатские сборщики, по возращении из мира, иногда изменяют свой взгляд на дело спасения. Правда, что подобные случаи слишком редки, но всё же бывают… При мне возвратился на Афон молодой сборщик, из послушников, ездивший за сбором по поручению Руссика. На пути в монастырь этот молодец остановился на ночлег у знакомого ему келиота, не любившего Руссик, а тот и надоумил его повести дело иначе.
– Что тебе пользы будет, говорил он: – если ты отдашь деньги? Ведь тобой же помыкать начнут, оставь-ка их лучше у себя.
– Да зачем мне деньги? – я киновиат.
– А ты оставь киновию и купи себе отдельную
келью, – будешь старцем, а не послушником. Поверь мне, что в уединении скорее спасешься, чем в обществе.
Долго колебался сборщик, но искушение сломило его юную душу. Через несколько дней он дал знать Руссику, что деньги потерял, а сам у того же келиота купил огромную келью с церковью и со всеми домашними принадлежностями и зажил полным хозяином. Одно только смущало новичка, что в церкви его служить некому, но деньги и в этом случае помогли. Местный архиерей, живущий здесь на покое, постриг его в монахи, а через неделю в диаконы, а ещё через неделю в иеромонаха, не смотря на то, что этому иеромонаху только 19 лет от роду, да и грамоте он совсем почти не знает [62]. Затем он пригласил на житье в свою келью нескольких беднейших отшельников и сделался их старцем. Я видел этого старца. Его очень занимает власть над учениками, которых он, по праву иеромонаха, постоянно заставляет кланяться себе в ноги и целовать свою пастырскую руку, хотя между этими учениками есть 50-летние старики. Этим он упражняет их, в смирении… Что делать, в семье не без урода! Против силы демонской, знать, ничего не поделаешь… Впрочем, в последнее время, монастыри афонские приняли свои меры, чтобы подобных вещей по возможности не случалось.
