Опытные старцы позволяют богомольцам всходить на вершину Афона только с 1-го мая по 14-е сентября, а позже этого срока, по причине частых непогод, такое путешествие считается опасным. Но наших поклонников этим не урезонишь и однажды целая партия их едва не сделалась жертвою своего непослушания. Они отправились в путь в конце сентября; вожатый указал им тропинку и удалился, а храбрецы одни взошли на вершину, совершили поклонение и, по обыкновению, спустились на ночлег в келью Богородицы. На утро проснулись они, – света Божьего не видно: церковь и келья вместе с кровлями засыпаны снегом и нет никакой возможности выбраться на воздух. В таком заключении, в холоде и голоде, должны были они просидеть трое суток. На четвертые снег порастаял и ближайшие келиоты, с запасами хлеба, пришли выручать их из беды.
При мне один мещанин русский, богатырь с виду, захотел во что бы ни стало побывать на горе в ноябре месяце. Братие в страхе уговаривала его не рисковать и представляла разные резоны, но богатырь упрямо стоял на своем. «Как же это быть подле горы, а на гору не взлесть? недоумевал он: – коли вы не поведёте, так мне наплевать, я и один дорогу найду!» И пошёл один одинёхонек. Бог его знает, где пропадал он две недели и как нашёл дорогу, только он в самом деле побывал на вершине и на стене церкви записал свой подвиг, о чём весною узнали на удивление всей горы, следившей за отвагой русского геркулеса.
Исполнив свои обязанности, по отношению к святыням афонским, поклонники идут в Карею, где закупают себе разные вещицы святогорского изделие и оттуда уже спускаются обратно в Руссик. Некоторые из них вскоре после этого и уезжают с Афона, но большинство остаётся в Руссике поглядеть на процесс спасение монашеского, да, мимоходом, и свою душу поспасать немного. Оставаясь в монастыре, они, вместе с братиею, ходят на все службы, участвуют во всех братских послушаниях, и таким образом собственным трудом выплачивают общине за хлеб и постой.
Наши богомольцы заезжают на Афон по пути в Иерусалим, или на обратном пути оттуда, редко кто нарочно. Почти все они принадлежат к небогатым классам народа. Большинство их составляют монахи и послушники с разных монастырей, бобыли крестьяне, отставные солдаты, небогатые купцы, мелкие помещики и т. п. Приезжают они, или по особенным обетам, или просто, чтобы сделать богоугодное дело, в надежде, что время, проведённое в путешествии по св. местам, запишется в книге живота и примется в расчёт после смерти. Очень немногие заглядывают сюда из любопытства, или для разных учёных целей.
Если б возможно было, то большинство поклонников составляли бы, конечно, наши богомольные бабы. Этот неугомонный народ, зная наверное, что их не пустят на Афон, всё-таки нарочно делают огромный крюк в путешествии и тратят лишние деньги для того только, чтобы с парохода посмотреть на закрытую для них землю и издали помолиться афонской Владычице. Лишь подъедет пароход к Руссику, на нём подымается суматоха: бабы мечутся и толпятся у борта. «Анисья, Марфа! визжат они друг другу: – гляди-ко, монахи-то, батюшки, ходят!» и с громким криком просятся всякий раз, чтоб их пустили хоть по бережку прогуляться; хоть камушек поцеловать дали и Христом Богом заверяют, что нисколько не осквернят гору. В последнее время, чтобы удовлетворить несколько бабье благочестие, старцы, не боящиеся искушений, ре-шились выносить к ним на пароход части мощей и петь молебны, и надо видеть, с каким благоговением, толкаясь и ругаясь, силятся они прикоснуться к одежде монашеской и поцеловать ручки подвижнические. А потом эта Анисья или Марфа будет хвастаться по деревням, что она на матушке на горе афонской была.
Все почти поклонники вступают на землю афонскую, что называется, «сробевши,» будто входят в царство небесное. В церкви обыкновенно они становятся на последних местах и бессознательно отвешивают земные поклоны, на каждого схимника глядят с тем робким благоговением, с каким подчиненные смотрят на своего начальника. Каждый сознаёт, что он теперь «в афонской горе,» припоминает всё, что слышал о ней прежде, ждёт чего-то чудесного и смиренно сознаётся в своем недостоинстве. Потом, походив по святой горе, поклонники начинают посмелее вглядываться в жизнь монашескую и судить о ней каждый по своему. Кто об Афоне имел прежде понятие смутное и не ждал от него ничего особенного, тот приходит в восторг от подвигов братии и от души дивится их самоистязанию; такой, чаще всего, сам принимает монашество. А кто полагал, что на Афоне воочию чудеса совершаются, и ждал от него чего-то сверх естественного, тот, конечно, разочаровывается. «Нешто такие бывают подвижники? толкуют между собою эти разочарованные; стол хороший, одежда крепкая, даже водку и чай пьют, а нешто святые-то пьют чай?… Сказывали, что здешние постники совсем ничего не едят, что за службой у них по церкви ангелы божии летают, а где-ж тут эти ангелы?… Всё врут только?» Таких богомольцев на Афоне слишком скоро тоска заесть; однажды разочаровавшись, они ко всему относятся критически, и норовят поскорее дать тягу.
Недолго уживаются на Афоне также бывалые странники и юродивые, приезжающие сюда только для того, чтобы впоследствии иметь более весу между остальными странниками, и таким образом отбивать у них хлеб. Смотря на святыню с коммерческой точки зрения, они в киновиях сразу почувствуют себя не в своей тарелке, ёжатся, пробуют подделаться под монашеский взгляд на вещи, но неудачно. Наскоро объехав св. гору и закупив огромное количество крестов и чёток, они торопятся убраться восвояси, не заплатив, конечно, ни копейки за хлеб и постой. Иной даже и здесь сумеет поживиться на счёт братии. Смекнув, что в киновии любят благолепие и тишину, такой богомолец начнёт бесчинствовать и оскорблять братию. Попросят его удалиться, так он ответит, что денег нет, – ну и дадут ему, сколько на проезд надо, только-бы убрался скорее. Не смотря на свою видимую неприязнь к Афону, эти бывалые странники всё-таки будут потом говорить, что за службой здесь ангелы летают по церкви, и порасскажут народу множество великих чудес о св. горе. К этому их побуждает эгоизм особого рода: желание показать верующим свою благодатную святость и близость к божеству, а это выгодно им.
Монахи и послушники из мирских монастырей, прибыв на Афон, держат себя с достоинством, боясь, чтобы чем-нибудь не уронить себя в глазах местной братии, и смотрят на неё как будто свысока. Вообще, странно встречаются мирские монахи с афонскими; их отношение большею частью сухи и холодны точно они боятся друг друга. Мирской монах чувствует, что афонец смотрит на него с сожалением, как на погибшего, или идущего по ложной дороге и силится поддержать свой авторитет. Афонский монах видит, что мирской постриженец постоянно следит за ним и хочет подметить все его слабые стороны. Между теми и другими часто происходят споры.
– Вам легко спасаться, обыкновенно говорит мирской монах: – баб выгнали, соблазны все устранили, знай только молись, – эдак поневоле спасешься. Нет, вот вы попробовали бы, по нашему, в мире спасаться, посреди всякого соблазну, так не то бы заговорили.
– По немощи, отче! смиренно ответит афонец. – Где нам в мире? Дай Бог и здесь-то спастись как надо.
– Вы за то и ответ больше дадите, а с нас меньше стребуется, потому что нам больше надо бдеть над собою, чем вам.
– Больше отче! также смиренно ответит тот.
– А вот вы в пустыне живёте, да чай завели, вино виноградное пьёте! А мы что? Чай пьём разве только по праздникам, а вина-то виноградного в кои веки выпить придётся.
– Да ведь у нас, отче, вино с водою даётся, вместо квасу.
– Хорош квас, с таким квасом спасаться можно.
– По немощи, отче! А коли у нас легко спасаться, так попробуйте остаться с нами.
– И остался бы, да клятву такую дал, чтобы в мире, значит, жить.
И подобные споры горячо ведутся между монахами, разбирают они друг друга по мелочам, хвалятся обилием благодати, сравнивают мирские и афонские чудеса. Конечно, эти споры ни к чему не ведут и отношение между монахами делаются ещё более сухи. Бывают примеры, что мирские монахи остаются на житьё на Афоне и делаются потом столбами подвижничества, но таких немного.
Между поклонниками иногда встречаются простые набожные натуры, которые видят в путешествии на Афон особенный религиозный смысл и силятся здесь разъяснить себе разные вопросы веры. Между такими поклонниками главную роль играют наши староверы, для которых Афон важен тем, что в старине его они находят иконы с двуперстием, осмиконечные кресты и прочие дорогие сердцу святыни. С глубоким вниманием они вглядываются во всё, что совершается вокруг них, с жадностью слушают толки монашеские о священных предметах, спорят с ними, путаются и окончательно сбиваются с толку. Однажды мне пришлось услышать в Руссике разговор одного старика с монахом, разговор серьёзный, в котором старик осторожно высказывал монаху свои неудомение и просил у него ответов. Подобные недоумение и вопросы часто занимают наших начётчиков и, надо признаться, что монахи отвечают на них с толком и глубоким пониманием дела.
